Карл послушался.
Через несколько минут свет включился, но ощущение тоски не исчезло. Глядя в окно, всё ещё покрытое инеем, мальчик пытался представить профессора Снейпа, сидящего в купе красного экспресса…
Когда поезд остановился во второй и последний в этом путешествии раз, уже стемнело. Их снова везли крылатые кони-призраки, на которых никто не обращал внимания. Драко изображал Гарри Поттера, упавшего в обморок при виде существа из тьмы. Слушая слишком громкий смех, Карл думал о том, что почувствовал сам Драко, когда существо проходило мимо его купе. Тоску, одиночество?.. И, наверное, страх… Страх оказаться не настолько Малфоем, как его отец… Поэтому он рассказывал всем, как испугался Гарри, — чтобы заглушить собственный страх… Друзья Драко с готовностью смеялись над его шутками: может быть, им тоже было страшно…
Карл не чувствовал страха, только тоску… И чем ближе они подъезжали к Хогвартсу, тем сильнее она становилась. Профессора Снейпа он встретил в коридоре около Большого зала. Карл поклонился и поздоровался. Профессор ответил лёгким кивком. Если он и помнил о вечерах в классе зельеварения, то для него они ничего не значили.
Тоска заполнила всё. Директор что-то рассказывал о существах из поезда, представлял новых преподавателей, но Карл почти не слушал его. Внутри звучал другой голос, полный безысходного одиночества. Змей умер, поэтому приходилось признать, что это его собственный голос и его собственное одиночество…
Признание поразило и испугало Карла. Он даже потрогал лоб, решив, что заболевает. С чего бы ему чувствовать потребность в ком-то? Тот мальчик умер! Волшебное зеркало сказало, что тот мальчик умер!..
«А башня сказала, что он жив…» — напомнил голос.
Неправда!.. Неправда, неправда, неправда!.. Ему никто не нужен. Он не может нуждаться в ком-то, потому что это бесполезно! Одиннадцать лет он был никому не нужен! И два года в Хогвартсе ничего не изменили… Люди бросили его! Поэтому нельзя нуждаться в людях!..
Карл повторил слово «нельзя» много раз, и постепенно голос стих. Осталась только пустота… Но в пустоте была своя прелесть: она не могла болеть…
С трудом дождавшись конца банкета, Карл поспешил к выходу, но у дверей Большого зала уже собралась толпа детей. Протискиваясь между ними, он услышал разговор двух девочек.
— …кареты не едут сами по себе, — терпеливо объясняла маленькая студентка Когтеврана с необычными серёжками, — их везут фестралы.
— Никто их не везёт! — возразила её подруга. — А фестралов ты выдумала!
— Зачем мне их выдумывать, если они и так существуют?.. Если бы я решила выдумать, — это было бы что-то совсем нереальное… Что-то, чего ещё нет в мире… — она мечтательно улыбнулась.
— Почему же другие не видят твоих фестралов?
— Фестралов видят только те, кто видел смерть, — вздохнула девочка.
Фестралы? Крылатые кони-призраки — это фестралы?.. Карл хотел расспросить странную девочку, но она уже скрылась в толпе студентов.
Она сказала: их видят те, кто видел смерть… Но он не видел смерть!.. Змей умер у него на руках, но это было в конце второго курса… Может, единорог?.. Нет, когда они с Гарри пришли, единорог уже был мёртв… И вряд ли имеется в виду смерть животного…
Но он не видел, как умер человек!.. Ни разу!.. Даже той зимой в приюте, когда погибло много детей, — ни один не умер у него на глазах… Он не помнит ни одного…
Не помнит!.. Если он видел, но не помнит, значит, это была… Мама!..
Карл быстро оглянулся, пытаясь отыскать взглядом профессора Снейпа, но тот уже ушёл. Мальчик побежал в подземелье. Прыгая через ступеньки, он спустился по лестнице и распахнул дверь класса.
— Профессор!..
Северус Снейп повернулся, спрятав свои мысли под обычной маской презрительного равнодушия.
— Вам не кажется, что врываться сюда…
— Профессор, правда, что кареты везут фестралы?.. Кареты, на которых мы ехали… Их везут фестралы?..
— Да, но…
— И их видят только те, кто видел смерть?..
— …Да…
Профессор удивлённо смотрел на своего ученика: он не был похож на мальчика, два года назад вошедшего в двери Большого зала, на мальчика, сидевшего по вечерам в его классе. Впалая грудь вздымалась так, словно лёгкие хотели сломать рёбра и вдохнуть весь кислород, который есть в воздухе, бледные щёки залил лихорадочный румянец, глаза горели безумным блеском.
— Я вижу их!.. Но я не помню человека, смерть которого видел!.. Значит, это была мама!.. Профессор, это была моя мама?.. Может, профессор Дамблдор ошибся?.. Может, моя мама была волшебницей? И тот тёмный маг — Волан-де-Морт — он напал на неё и убил, как маму Гарри Поттера!.. А меня не смог убить, потому что мама очень любила меня!.. Правда, профессор, она любила меня?!
— …Может быть… — ответил Северус Снейп.
Мальчику этого хватило. Он ушёл, унося с собой надежду, которую одиночество и боль превращали в пожар…
Профессор не любил иллюзии, но сегодня в нём самом было слишком много воспоминаний, которые так и не погасило время…
Конечно, история, придуманная мальчиком, выглядела не слишком правдоподобной. Да и Альбус Дамблдор редко ошибается…
Карл мог увидеть в детстве смерть кого угодно: младенца, лежащего на соседней кровати, случайного прохожего, скончавшегося от сердечного приступа, пешехода, попавшего под машину…
А может быть, он сам убил свою мать…
Глава 16. Демоном человека является он сам
Мальчик догадался сам. Северус Снейп понял это, увидев его утром в столовой. Опущенные плечи мелко дрожали, но глаза были сухи. Пожар прошёл, остался только пепел. Идущие мимо студенты смеялись, толкали, говорили на ухо что-то обидное, а потом, разочарованные отсутствием хоть какой-то реакции, повторяли это вслух.
Карл не слышал. Ни слов, произнесённых шёпотом, ни тех, что выкрикивали на весь зал. Внутри звучали другие слова…
Его идея была абсурдной. Профессор Дамблдор не мог ошибиться: если он решил, что родители Карла не волшебники, значит, так и есть. Действительно, будь они волшебниками, остались бы люди, которые знали их. И его отдали бы в магический приют (должно же существовать здесь что-то подобное!). Друзья родителей навещали бы его и, может, даже брали бы к себе на выходные. Ведь невозможно, чтобы у родителей не было друзей!..
Невозможно…
Друзья, конечно, были. Просто они не захотели брать ребёнка, который… убил свою мать…
Мама, наверное, была доброй и красивой. И очень любила крошечную жизнь, поселившуюся в ней. Она часто разговаривала с сыном, пела, может быть, она даже успела дать ему имя…
Папа, тоже добрый и красивый, приходил по вечерам после работы и улыбался счастливой и немного усталой улыбкой. Он целовал маму, клал руку на живот и говорил чуть хрипловатым голосом: «Привет!..»
Они вместе строили планы — красивые, добрые планы — которым не суждено было сбыться.
Рождаясь, ребёнок убил свою мать.
Карл не знал, была ли виновата в этом магия или что-то, хранящееся в человеческой части его души. За время, проведённое в Хогвартсе, он понял: бесполезно искать грань, разделяющую две половинки. Виновен был ОН. Карл Штерн.
Осознание этого изменило мир вокруг. Карл всегда считал, что его бросили, что родители отказались от него. Возможно, он не был идеальным ребёнком, но оставлять крошечное, беспомощное существо они не имели права…
Имели.
Теперь он знал, что сам виновен. Он заслужил это. И не мог даже обвинять отца, не захотевшего воспитывать убийцу своей жены.
Он всё заслужил… Насмешки, оскорбления, кулаки и ботинки…
Драко, нужно было бить сильнее!..
А он обижался вчера, что его никто не любит!..
За что тебя любить?! За что тебя…
Нелюбовь весит много. Но вина ещё тяжелее. Нелюбовь оставляет надежду — пусть самую крошечную. Вина убивает все надежды. О чём можно мечтать? О прощении? Он себя не простит никогда.
