На уроке трансфигурации профессор МакГонагалл рассказывала об анимагах. Если бы он мог превратиться в животное, он выбрал бы кита, большого синего кита и опустился бы на дно самой глубокой впадины. Ощущая над собой всю толщу океана, он вряд ли бы почувствовал себя легче, но так хотелось испытывать боль от чего-то другого… не от того, что кричало внутри.

Порой оно кричало так громко, что почти нестерпимым становилось желание бросить перо и бумагу, выбежать из класса и, поднявшись на башню, — упасть. Но каждый раз, когда он уже готов был бежать, голос говорил: «Нечестно…»

И он оставался сидеть.

Да, это было нечестно. Он совершил убийство. Убийство — это преступление. У преступления не может быть смысла. У преступления должно быть наказание.

А смерть — не наказание. Это освобождение, потому что, какой бы ад ни существовал по ту сторону смерти, он несравним с тем, в котором Карл находился сейчас.

Это должно стать его наказанием! Жизнь! Ежеминутно причиняющая боль, без надежды на избавление, без права испытывать саму надежду…

Теперь Карл с мстительной осторожностью брал в руки волшебную палочку, более чётко, чем раньше, произносил заклинания, быстрее уклонялся от ударов, которые пытались нанести одноклассники. Это стало целью — сохранить каждую каплю своей крови — и, достигая её, он испытывал мрачное удовлетворение…

Грегори Гойл с трудом залез на верхнюю площадку Северной башни и хотел убрать верёвочную лестницу, по которой можно было подняться в класс, но Карл уцепился за последнюю перекладину — и откуда только сила взялась!

— Не убирайте лестницу, мой мальчик, несколько учеников опоздают на урок, — произнесла женщина, наверное, преподавательница.

Карл забрался наверх и оказался в классе, больше напоминающем покои султана из «Тысячи и одной ночи». Забиться в угол в круглой комнате было невозможно, поэтому он выбрал свободный столик подальше от окна.

Профессор Сивилла Трелони преподавала предсказания и, как многие учителя, была одержима своей профессией. Глядя на эту высокую, некрасивую женщину, увешанную бусами, словно рождественская ёлка, Карл думал, что у неё, наверное, ничего не осталось, кроме чашек с кофейной гущей и хрустальных шаров, в которые она заглядывает не для того, чтобы увидеть будущее, а чтобы сбежать от себя. Ведь если твоё будущее определено, то от тебя уже ничего не зависит. Пророчества и предсказания — удобные оправдания. К ним прибегаешь, чтобы не искать другого пути. Но он всегда есть. Каждую минуту мы делаем выбор, каждый наш шаг — это выбор, за который нужно нести ответственность. Будущее — сумма этих шагов. Мы сами создаём его.

Сегодня они должны были прочитать будущее по чаинкам. Те, кто не верил в предсказания, заглядывали в чашки, смеясь, но и в их глазах на мгновение появлялась испуганная серьёзность или счастье — в зависимости от значения увиденного.

Те, кто имели большое будущее, смотрели в чашки со страхом — а вдруг надежды не оправдаются?.. Некоторые девочки тайком от подружек встряхивали чаинки или даже поправляли их ложками, чтобы сделать похожими на то, что им хотелось видеть.

Если бы у него было будущее, он подумал бы, что чаинки в его чашке похожи на стаю чёрных птиц, на человека, закутанного в мантию, на чёрное пятно, расползающееся по фарфоровой белизне руки…

Карл увернулся от запущенной в него подушки и толкнул низкий столик. Чашка упала и разбилась…

Конечно, он увидел бы всё это, если бы у него было будущее. Но будущего у него не было.

— Возьмите новую из того сервиза, — сказала профессор Трелони.

Он улыбнулся: если бы будущее можно было менять так же просто, как чашки…

Следующим предметом был уход за магическими существами, который с этого года вёл лесничий Хагрид. Драко начал насмехаться над новым преподавателем, как только узнал о его назначении. Теперь же его насмешки стали ещё громче: обидеть Хагрида значило задеть Гарри Поттрера. Мысли и чувства людей — клубки, связанные друг с другом, стоит потянуть за одну нить — и начнёт разматываться другой клубок. Пробираясь сквозь заросли осенних трав, Карл понимал, каким правильным было решение отдать его в приют. Чтобы нить не причиняла боль, её нужно отрезать.

Драко снова задал какой-то вопрос, и Хагрид стал рассказывать об учебниках. Книги в руках других учеников подпрыгивали и кусались, а книга Карла была такой старой, что издавала только странный звук, похожий на храп.

— Извините… — Карл погладил книгу, как показал Хагрид. Храп на мгновение затих, а потом продолжился с новой силой. — Извините, вы не могли бы проснуться?.. Сейчас урок, а вы вроде как мой учебник…

Но книга продолжала храпеть. Карл вздохнул и спрятал её под мантию.

Тем временем Хагрид привёл удивительных животных. Он назвал их гиппогрифами. Как и фестралы, гиппогрифы казались результатом теста «Нарисуй несуществующее животное», но их создатель, похоже, более оптимистично смотрел на жизнь. Да и сильно задумываться над заданием он не стал: просто соединил птицу и животное — орла и коня. Выглядело это немного странно, но эффектно. Особенно понравились Карлу яркие цвета гиппогрифов. Когда Хагрид пригласил добровольцев выйти и поздороваться с гиппогрифами, он очень хотел выйти — может, Хагрид даже разрешит полетать на них! — только никак не мог решить, чего в нём больше: желания подняться в небо или разбиться.

Пока Карл думал, вперёд вышел Гарри Поттер. Ему, и правда, разрешили полетать. А потом Драко всё испортил. Он нагрубил гиппогрифу, и тот разодрал ему когтями руку.

Драко лежал на траве и кричал:

— Я умираю!..

В прошлом году во время матча по квиддичу Гарри упал с метлы и сломал руку, а профессор Локхард заклинанием вынул из руки все кости. Но Гарри не кричал. Выросший в чужой семье, он знал: кричать бесполезно, всё равно никто не придёт. Карл часто наблюдал в приюте за младенцами, которых только бросили. Сначала они кричали так громко, словно хотели, чтобы их услышали на далёких звёздах. Со временем крики стихали, а в кроватках лежали молчаливые, строгие маленькие взрослые.

Драко рос рядом с родителями. При малейшем звуке, издаваемом ребёнком, прибегала мать. Она брала его на руки, пытаясь успокоить. Читала книжки с цветными картинками, пела песни. Драко привык, что любовь можно получить, изобразив боль. Вот и сейчас, уязвлённый популярностью Гарри Поттера, он, как в детстве, изображал боль, чтобы получить немного заботы и любви.

Хагрид понёс Драко в госпиталь, а Карл подошёл к тёмно-синему гиппогрифу, лежащему в дальнем конце загона, и осторожно опустился на землю рядом с ним.

— Здравствуйте!.. Меня зовут Карл. Можно мне посидеть с вами? — вежливо сказал он.

Гиппогриф едва заметно кивнул.

— Вы и ваши друзья очень красивые. Я никогда раньше не видел таких животных… птиц… Наверное, ваша мама была птицей, а папа — животным?.. А я… я убил свою маму… Не специально… Но так получилось… — он несколько минут молчал, потом повернулся к гиппогрифу. — Извините, вам, наверное, это неинтересно… Просто мне не с кем поговорить… Зря ваш друг поступил так с Драко. Конечно, Драко вёл себя плохо, но не надо было ранить его. Теперь он заставит вашего друга заплатить за каждую каплю его крови. У него необычная кровь. Ваш друг, наверное, не знал… У Драко очень чистая кровь, потому что его родители волшебники… А у меня кровь грязная. Но её тоже проливать нельзя. Это вроде наказания. Они думают, что смерть — наказание, но это не так. Самое страшное наказание — жизнь…

— Ты чего бормочешь? — к нему подошли Гребб и Гойл.

Если смотреть снизу, они выглядят ещё больше. Как важно для людей занимать много места…

— Мне кажется, вам нужно навестить Драко в госпитале. Он ведь говорил, что умирает, — напомнил Карл.

Они почему-то обиделись на эти слова. Карл уже приготовился уворачиваться от очередного удара, когда услышал за спиной странное рычание. Ребята тоже его услышали, побледнели и бросились бежать.