Le tsigane dans la lune/Легенда C'est un vieux conte de Bohême: Sur un violon, à minuit, Dans la lune un tsigane blême Joue en faisant si peu de bruit, Que cette musique très tendre, Parmi les silences des bois, Jusqu'ici ne s'est fait entendre Qu'aux amoureux baissant la voix. Mon amour, l'heure est opportune: La lune éclaire le bois noir; Viens écouter si dans la lune Le violon chante ce soir! Ты знаешь легенду? Лишь только луна, Блеснув, озаряет молчание ночи, Средь чащи лесной чьи-то искрятся очи, Средь чащи поет и рыдает струна, Смущая покой задремавшей Полночи, И звуки ее так воздушно-нежны, Что только влюбленным слышны, Когда они шепчутся в сумраке ночи… Любовь моя! светит волшебно луна, И чаща лесная темна Полночной порою, — Скорей приходи и послушай со мною, Как тихо поет и рыдает струна! Air de Schumann/На мотив Шумана
Tu fermes les yeux, en penchant Ta tête sur mon sein qui tremble: Oh! les doux abîmes du chant, Où nos deux cœurs roulent ensemble! Oh! les notes qui font souffrir, Et les adorables supplices, Lorsque l'âme se sent mourir En de si profondes délices! D'où venons-nous, pâles ainsi, De l'avenir, du passé sombre? Tu souffres, et j'étouffe aussi: Que contemplent nos yeux dans l'ombre? На грудь мою, полную трепетной муки, Из грустных очей твоих слезы бегут. О, светлым потоком текущие звуки, В которых сердца наши вместе плывут! Как будто бы самая песня страдает: В ней слышны рыданья, в ней слышны мольбы. В блаженстве и муке душа утопает, Полна бесконечно-печальной борьбы. Зачем так бледны мы? Что грусть навевает? Грядущее? Прошлого черные дни? Ты плачешь… С тобой мое сердце рыдает: Что там предстает перед нами в тени? Sirène/Сирена La sirène avait tes yeux clairs, Tes chers yeux, inconstants et vagues, Tes yeux pâles et sans éclairs, Tes yeux de la couleur des vagues. Et la sirène avait ta voix, Ta voix troublante d'enfant blonde, Quand elle attirait autrefois Les marins sous la mer profonde. Et n'avait-elle pas ton cœur, Lorsque la perfide adorable Souriait, de son air moqueur, A ces morts couchés sur le sable? Во взоре твоем точно бьется волна: Сияет в нем ласка, в нем дышит измена. Такою же лаской коварной полна И взором таким же — пленяла сирена! Когда она голосом нежным пловцов Манила в объятия бездны пустынной, — Тот голос был твой — полный ласковых слов, Дрожащий любовью и детски-невинный! И в миг, когда в бездне корабль погибал, Когда над тонувшими искрилась пена, — Твой смех обольстительно-нежный звучал, Твоею улыбкой смеялась сирена! Judith/Юдифь Judith a dévoué son corps à la Patrie; Elle a paré ses seins pour son terrible amant, Peint ses yeux, avivé leur sombre flamboiement, Et parfumé sa chair, qui reviendra flétrie: Et pâle elle est allée accomplir sa tuerie… Ses regards fous d'extase et d'épouvantement, Et sa voix, et sa danse, et son long corps charmant Ont enivré le noir cavalier d'Assyrie. Tout à coup, dans les bras du maître triomphant, Elle eut l'affreux dégoût de lèvres l'étouffant… Puis l'homme s'est couché, pris d'un sommeil de bête. Dans l'horreur de l'amour autant que de la mort, La femme sur le mâle a frappé sans remord, Et froide, et lentement elle a scié sa tête. Полна любви к отчизне, рабством угнетенной, Она красу свою ей в жертву принесла, И с нежной песней, ясным смехом озаренной, К ужасному любовнику пошла. Она идет… Горят алмазные запястья… Предстала перед ним она, как дивный сон, — И жгучим взором, пляской, полной сладострастья, Вождь смуглый Ассирии опьянен! Свой взор к нему она все ближе наклоняла, И вдруг в объятья к ней он, торжествуя, пал И, страстью трепеща, ей ласки расточал, И, трепеща стыдом, она его ласкала… Потом, забывшись, он уснул животным сном… С смертельным ужасом, отчаяньем, стыдом Она стоит, его восторги вспоминает, Дрожа склоняет взор над палачом своим, И вдруг, сама — палач, блестящий меч вздымает, — И тяжкий меч, сверкнув, упал над ним! José Maria de HEREDIA Жозе Мария де ЭРЕДИА Les Trophées [9]/Из сборника «Трофеи» L'esclave/Раб Tel, nu, sordide, affreux, nourri des plus vils mets, Esclave — vois, mon corps en a gardé les signes — Je suis né libre au fond du golfe aux belles lignes Où l'Hybla plein de miel mire ses bleus sommets. J'ai quitté l'île heureuse, hélas!… Ah! si jamais Vers Syracuse et les abeilles et les vignes Tu retournes, suivant le vol vernal des cygnes, Cher hôte, informe-toi de celle que j'aimais. Reverrai-je ses yeux de sombre violette, Si purs, sourire au ciel natal qui s'y reflète Sous l'arc victorieux que tend un sourcil noir? Sois pitoyable! Pars, va, cherche Cléariste Et dis-lui que je vis encor pour la revoir. Tu la reconnaîtras, car elle est toujours triste. |
