О, Мать, что же это, великий этот шум в ночи?
О, Мать, кто же это дышит и кто воет так?
— Снег идет. Это ветер зимний, что дышит так в буре,
В снегу, и это бедные звери,
Что не могут спать от голода и холода,
Это они страдают, мечутся, бегают в лесу,
Прыгают, и скачут, и проходят,
Словно нищие, хромая, так и так,
Все туда, куда уходит холод, ветер,
Все за снегом, все за кровью, вглубь лесов,
К одному смиренному корыту,
Где на соломе — немножко звездного огня;
Туда к печальной бедной колыбели,
Где только что родился малый агнец,
Которого лижет его мать розовым своим языком;
И все в своих бедных одеждах,
Некрашеной шерсти, в серых, в черных, и в темных,
Цвета вечера, цвета тумана,
Цвета земли и нужды,
И все страдают в ветре, который рыдает,
И воют и ревут, и лают и мяукают,
И ветер воет и ревет,
И дышит в хриплые трубы свои, в свой охотничий рог,
И свистит в свои резкие флейты, и стучит зубами.
И сосны тоже создают долгий пронзительный шум.
Овцы блеют, молодые олени хрипят,
Страшно кричит старик-олень.
Лани проходят, со стрелою в боку,
И зайцы, чья кровь — в снегу оставляет след,
Там и бедные птицы также,
Перепела, дрозды, куропатки,
Голуби, летящие на сломанных крылах,
С шеями, что вывернуты, с лапами, что скошены,
Или падают — с раскрытым клювом — полным крови,
И красные перья в снеге и в ветре летят.
Это избиение невинных,
Это крайняя, смиренная и скрытая, нужда
Слабых, и робких, и кротких…
Все же там есть вороны и волки.
― А что же они говорят?
― Они говорят: Голодно! Голодно!
Еще, и всегда, без конца, и без отдыха: Голодно! Малые стонут: Нам голодно!
Старые стонут: Нам голодно!
Отец наш! Отец наш! Голодно! Голодно! Голодно!
Отец наш! Где хлеб наш?
А другие сразу кричат про голод и холод.
Застонут так: Голодно! Закаркают: Холодно!
― А рыбы, что они говорят?
― Рыбы на дне пруда.
Глядят подо льдом большими глазами, которые ранят.
Они просят, в своих молитвах,
Воды, и воздуха, так печально, голосом тихим;
Ибо вода промерзла до земли,
Ибо они задыхаются, и вот помрут.
Там, они молятся в глубинах,
И голоса их мрачные и сумеречные
Восходят из великих, из пустынных прудов…
Но никто их не слышит.
― А что делают совы?
― Вьются над городом, в мраке,
Как похоронные колокола.
Соединяйтесь! кричат они. Соединяйтесь!
Голосом очень жалобным, очень кротким.
И это верховная скорбь.
Ибо волки и вороны
Съели малого агнца,
И мать его кровь его лижет,
С блеяньем и с плачем;
И услышать ее, сердце рвется твое.
Ибо злосчастье на земле;
И стенанье всемирное
Ворчит и грохочет и к мрачному небу восходит,
К небу восходит неумолимо.
― О, Мать! Послушай. Кажется также,
Что голос очень далекий поет…
Где это голос твой, что так поет?
Кругом так черно; мне страшно. Все ль еще снег идет?
Лампада погасла, и огонь потух.
Глаз моих ночь касается. Я засыпаю и плачу…
О, Мать! Дай благословение вечернее
Сердцу моему, что исполнилось жалостью.
И спой мне, меня убаюкивая,
Эту песню жалобную, трогательную,
Которую поют они там, без конца, без конца…
Мать, обними меня, как я тебя обнимаю,
За всех, кому голодно, холодно,
В ветре, в снегу, и во льдах.
И скажи мне, не будет ли скоро мне грезиться,
Что я маленький агнец,
И что волк меня ест?
― Спи, дитя. Это только есть сон…
Спи, заря недалеко. А утром
Золотые зазвонят колокола.
Спи, усни. Вдали проходит дуновение апреля.
Тает снег. И розы — вот…
— О, Мать! Если так, будь мой ангел-хранитель,
Возьми меня в руки твои,
Меж тем как волк меня ест.
Возле меня побудь.
Обними меня…
