Надо заставить её полюбить эолида —
Перед любовью горячей и боги слабы!
Думаю, в помощи нам не откажет Киприда
И от Эрота добьётся прицельной стрельбы!
313
«Гера, а если Ясон вдруг полюбит Медею,
Женится там и оставит свой Йолк без руна?»
«Я отвергаю, Афина, такую идею —
Подвига ждёт от героя родная страна!
Я предлагаю сейчас навестить нам Киприду —
Скоро в Колхиде забрезжит тревожный рассвет,
И предстоит отправляться к царю эолиду,
Но непреклонным останется грозный Ээт!»
314
И к Афродите богини направили ноги,
Чтоб озадачить Эрота, мальчишку-стрельца.
Редко бывали великие в этом чертоге —
Важность вопроса заставила быть у крыльца.
Дивный дворец их опять поразил красотою —
Преобладал в нём мотив неизвестных морей,
Он не сверкал, как у многих, лепниной златою,
Но потолок был прекрасней любых эмпирей!
315
Белыми розами густо увиты колонны,
Пол из земного сапфира блистал синевой,
Но любоваться всем этим богини не склонны —
Был им важнее вопрос исключительно свой!
Музыка слышалась в здании многоколонном,
В дальнем покое звучал громкий радостный смех,
В думах сидела Киприда на выступе тронном
И вспоминала с тоской время бурных утех.
316
Рядом с богиней играли задумчиво в кости
Шумный Эрот и доверчивый друг Ганимед[128],
Тихо вошли к Афродите высокие гости,
Вскинула руку Киприда, и звякнул браслет:
«О, как приятно мне видеть вас в тихих покоях,
Где пребываю я с грустью в далёких мечтах!»
«Времени нет нам шептаться о розах-левкоях,
Поговорим мы поздней о любимых цветах! —
317
Гера промолвила так, начиная беседу. —
Нужен в интриге моей шаловливый Эрот,
Только вели, Афродита, уйти Ганимеду,
Нужно в двух судьбах свершить роковой поворот!»
Сразу поведала Гера богине часть плана,
Та обещала отправить к Ээту «стрельца»:
«Он долетит до Колхиды быстрее орлана,
Будет к приходу Ясона в покоях дворца!»
318
«Что мне подаришь за стрелы мои, Афродита?» —
Мать вопросил с интересом лукавый хитрец.
«Будет игрушка с мелодией древнего Крита! —
С нею играл в детстве Девы Афины отец».
«Дай мне сейчас, а потом я слетаю в Колхиду!» —
Громко воскликнул от радости хитрый божок.
«Ах, мой Эрот, обмануть попытался Киприду?
Знай, не украсит тебя перед нами должок!»
319
Взял озорник лук тугой и любовные стрелы,
Мигом унёсся в Колхиду весёлый хитрец!
Гера заданье дала для прекрасной Нефелы[129]:
«Облаком скрой аргонавтов в пути во дворец!»
Тронула Эос[130] перстами вершины Кавказа,
Ярко сверкнули их пики в небесной дали,
Склоны тенистые были черней диабаза[131],
Двигались в море спокойном купцов корабли.
320
А на речном берегу, где проснулись герои,
В заводи молча качался высокий тростник,
Рядом собрали они для костра сухостои
И обнаружили чистый хрустальный родник.
Голод слегка утолив, устремились к тирану,
Братья Фриксиды пошли впереди остальных,
В облаке плотном они миновали охрану,
Зримыми стали в дворцовых воротах входных.
321
Не ожидал возвращенья Фриксидов правитель:
«Как вы живыми остались? Сберёг вас Борей[132]?
Но не для всех мореходов он – добрый спаситель,
Видимо, вы оказались всех прочих хитрей!
Посуху можно направить в Беотию[133] стопы —
В возрасте вашем до Таврии[134] хаживал я…»
Братья услышали голос родной Халкиопы[135]:
«Счастье! Живыми вернулись домой сыновья!»
322
Аргос[136] Фриксид заявил, не страшась, властелину:
«Мы возвратились за шкурой барана, Ээт!
Боги желают увидеть в Элладе овчину,
А для отказа нам в этом и повода нет!»
Яростью вспыхнул мгновенно могучий властитель:
«А не желают ли боги отдать вам и трон,
Следом за ними – богатства, семью и обитель?
Стражникам я прикажу гнать бессовестных вон!»
323
«Что ты шумишь, как Харон на плохой переправе? —
Вдруг прозвучал голос девы у белых колонн. —
Требовать шкуру барана просители вправе…»
Взгляд устремил на красавицу эту Ясон…
«Царь, подтверждаю богов олимпийских желанье!» —
Он произнёс, вынимая из ножен клинок.
Сразу спокойнее стало Ээта дыханье:
«Юноша, я для Фриксидов исполнил, что мог!
324
Вырастил их во дворце, воспитал безвозмездно,
Не обижал я своих добрых внуков, пришлец!
Жаль, что судьба их отца до сих пор неизвестна,
Он осудил бы пристрастие к шкурам овец!»
Но предводитель пришельцев не слушал Ээта
(Царь на команду смотрел, словно волк на козлят),
А наблюдал за красавицей взором поэта,
Не отводила и дева от юноши взгляд…
325
Царь седовласый любил изрекать монологи,
Видя, как слушает речи пустые народ.
Но не по нраву великим богам демагоги —
Слушать Ээта устал шаловливый Эрот:
«Не понимаю, зачем это Гера-царица
Просит свершить, что случилось легко без меня?
Если б взглянула она на влюблённые лица —
В каждом узрела бы пламя большого огня!
326
Стрелы пускать в этом случае – лишняя трата…
Но Афродита не даст мне игрушку тогда!
Не пожалеет Медея за чувства и брата —
Эта стрела для царевны – любовь и беда!»
Выпустил в деву стрелу озорник поднебесный,
Телом божественным вздрогнула сразу она,
И устремился к Олимпу содеятель честный —
Будет Кипридой игрушка ему вручена!
Цена золотого руна
327
Скрылась в покоях прелестная дочерь Ээта[137],
Молниеносно исчезнув за рядом колонн,
«Быть я с Медеей[138] согласен и в роли курета[139] —
Дивной красы эта дева!» – подумал Ясон.
«…Не откажите принять приглашенье тирана! —
Снова услышал воитель поток царских слов. —
А на пиру мы вернёмся к той шкуре барана,
Что за работу отдать я Фриксидам[140] готов!»
328
Не отказались от пира посланцы Эллады,
Гостеприимство Ээта не знало границ:
Мясо с костров и вино, и, конечно, тирады,
Песни аэда, мелодии скифских цевниц[141].
Кратко поведал воитель о цели похода,
Честно признался Ээту, что он небогат,
Спел восхваленья тирану в манере рапсода,
Но отмолчался о тайне седых Симплегад.
329
Слушал властитель Ясона с огромным вниманьем —
Нравился колху[142] воспитанный юный пришлец:
«Не обделён молодой эолид дарованьем,
Зятем достойным бы стал, как Фриксидов отец!»
Но не подал седовласый правитель и виду,
Что в гинекее есть дочь, что прекрасна собой.
Вслух же сказал с хитрецой властелин эолиду:
«Шкуру возьмёте вы – я не страдаю алчбой!»
330