О том, что Чертков рассматривал завещание Л. Н. Толстого средством передачи именно ему в распоряжение сочинений писателя, а также особых полномочий по их изданию, свидетельствуют многочисленные завещания самого В. Г. Черткова, которые имеют одну особенность: он тщательно старается оградить от вмешательства в дело издания сочинений Л. Н. Толстого членов семьи писателя. В частности, в «завещательном распоряжении», датированном 21 декабря 1927 г., говорится, что Л. Н. Толстой 22 июля 1910 г. передал свои права А. Л. Толстой только для того, чтобы «она в точности исполнила его волю, изложенную в сопроводительной к этому завещанию записке»[270]. В дальнейшем В. Г. Чертков высказался еще более определенно: единственное желание Л. Н. Толстого якобы заключалось в том, чтобы сделать его, Черткова, единственным своим литературным наследником. Напрямую это было неосуществимо, так как в соответствии с русским законодательством требовалось физическое или юридическое лицо, которому можно было бы передать эти права. Но этим лицом не мог стать сам Чертков, ибо такое решение Толстого вызвало бы скандал, а само завещание было бы оспорено в суде. Чтобы обойти и закон, и возможный скандал, фиктивным, подставным, с точки зрения В. Г. Черткова, лицом и стала младшая дочь писателя[271].
Здесь важен еще один момент: стремление создать благоприятный для современников и грядущих поколений образ самого себя. Некоторые эпизоды в этом стремлении очень характерны, например, просьба к М. В. Нестерову пририсовать на готовом уже портрете Черткова слезу для пущего умиления (незадолго до смерти) – черта актерства, которое продолжалось всю жизнь[272].
Однако картина, нарисованная самим Чертковым, не соответствует свидетельствам других близких сотрудников Л. Толстого. В первую очередь назовем В. Ф. Булгакова и П. И. Бирюкова. Отметим попутно, что оба эти лица разделяли критическое отношение В. Черткова к православию, были противниками Церкви и в этом сохраняли единодушие с ним.
Валентин Федорович Булгаков – один из самых энергичных и талантливых последователей Л. Н. Толстого.
Булгаков В. Ф. (1886–1966) – окончил гимназию с золотой медалью, учился на историко-филологическом факультете Московского университета, в 1907 г. познакомился с Толстым и стал его последователем, а затем, в 1910 г., – его последним секретарем. Автор ряда ценных воспоминаний о Толстом (в первую очередь книги «Л. Н. Толстой в последний год его жизни»). Принимал активное участие в издании произведений Льва Толстого и в организации музея Толстого в Москве, активный антимилитарист, в 1914–1915 гг. находился под судом Московского военного окружного суда за воззвание против «империалистической войны». Первый директор музея Л. Н. Толстого на Пречистенке. Активный участник первого состава Помгола (организации, взявшей на себя координацию помощи голодающим Поволжья в 1921–1922 гг.). В марте 1923 г. выслан Советской властью за пределы России с женой и ребенком, которому не было еще двух лет (не помогли ходатайства об отмене этого решения со стороны В. Г. Черткова и других толстовцев, а также старшей дочери писателя, Т. Л. Толстой). В эмиграции жил в Чехословакии, в Праге (1923–1945). Вел широкую лекционную деятельность в странах Европы, переписывался с выдающимися деятелями культуры. В 1924–1926 гг. был председателем Союза русских писателей и журналистов Чехословакии. В 1934 г. в Збраславском замке близ Праги В. Ф. Булгаков основал Русский культурно-исторический музей. Автор (совместно с А. Юпатовым) справочника «Русское искусство за рубежом» (Прага, 1938) и до сих пор не опубликованного фундаментального словаря-справочника русских зарубежных писателей. 22 июня 1941 г. В. Ф. Булгаков был арестован нацистами по подозрению в коммунистической деятельности, в 1941–1945 гг. содержался в пражской тюрьме Панкрац, а позднее отправлен в баварский концлагерь в Вейсенбурге, где подготовил свои воспоминания о Толстом и его близких, а также о своем заключении. После освобождения американскими войсками вернулся в Прагу, затем принял советское гражданство и вернулся в СССР. Поселился в Ясной Поляне, где в течение почти 20 лет был хранителем Дома-музея Л. Н. Толстого.
Долгое время выполняя обязанности секретаря Л. Н. Толстого, он работал в тесном контакте с В. Г. Чертковым, в частности, осуществлял постоянную связь между Ясной Поляной и имением Телятинки. Хорошо представляя себе ситуацию в семье В. Черткова, круг его последователей и сторонников, В. Ф. Булгаков оставил ряд исторически значимых воспоминаний, большая часть которых до сих пор остается неопубликованной.
В этих воспоминаниях В. Ф. Булгаков подчеркивает главные особенности личности В. Черткова, из которых самой важной был сильный характер, более того, огромная нравственная сила, позволившая В. Черткову круто изменить свою жизнь и из le beau Dima превратиться в лидера целого религиозного движения. Его лидерство основывалось на некоторых качествах: всепоглощающей любви к Л. Н. Толстому, любви по-своему реальной, в чем-то очень глубокой и постоянно возраставшей, любви, сопровождавшейся, что очень важно, пониманием того, что казалось Л. Н. Толстому в себе самым важным и глубоким, в стремлении на все смотреть его, Толстого, глазами, причем сочеталось все это со своеобразным, холодно-дипломатическим складом ума, позволившим Черткову быть самым эффективным распространителем сочинений Толстого и его имиджмейкером в Европе.
Это отношение к Толстому, своеобразная одержимость личностью писателя объясняют то обстоятельство, что делу распространения его взглядов еще при жизни писателя и после его смерти В. Чертков посвятил большую часть своих душевных сил и материальных средств. Толстой понимал это стремление своего друга именно как призвание: «Чертков посвятил мне жизнь», – и сам отвечал ему «глубокой и трогательной благодарной любовью»[273]. В этом смысле Чертков, по мнению В. Ф. Булгакова, был большим и сильным духом человеком.
Однако эта сила была основана на другой, неодолимой, важной и крайне опасной, с духовной точки зрения, стороне характера – властолюбии: «властолюбие, властолюбие, основанное на эгоцентризме и способное иногда переходить в прямой деспотизм <…> В его душе тщеславие – “любовь к любви людей” тонуло во властолюбии, в любви главенствовать над людьми и управлять ими. Чертков с юности привык к власти и полон был всегда чувством власти. Вот соединением этих-то двух импульсов: стремления к моральному, нравственному овладению жизненной задачей, с одной стороны, и неискоренимого, врожденного и развитого уродливым воспитанием личного властолюбия, инстинктивной повадки деспота, с другой, и определялась сущность странной, сложной, часто капризной, переменчивой, тяжелой личности Черткова»[274].
Такая жесткая характеристика вполне согласуется с отдельными наблюдениями лиц, знавших В. Черткова не столь близко, например, с портретом, нарисованным в дневнике З. Гиппиус (запись 1915 г.).
«Смиренно-иронический. Сдержанная усмешка, недобрая, кривит губы. В нем точно его “изюминка” задеревенела, больная и ненужная. В не бросающейся в глаза косоворотке. Ирония у него решительно во всем. Даже когда он смиренно пьет горячую воду с леденцами (вместо чаю с сахаром) – и это он делает как-то иронически. Так же и спорит, и когда ирония зазвучит нотками пренебрежительными – спохватывается и прикрывает их смиренными. Неглуп, конечно, и зол».
Гиппиус З. Н. Около Толстого <В.Г. Чертков> // Воскресение: Ист. – публ. альм. № 3: 170 лет со дня рождения Льва Толстого. Тула, 1998. С. 57.
