И шепчет, моля всех богов, чтобы маг услышал его, понял...
– Локи, я люблю тебя! Слышишь?! Локи!
Голова трикстера безвольно откидывается назад, тело, сведенное судорогой – расслабляется в руках у старшего...
И вдруг... черные линии на лице трикстера начинают бледнеть, растворяются... Черные синяки под глазами бледнеют...
Бог Грома заворожено смотрит, как затягиваются, а потом исчезают раны на спине, руках... как превращаются в тонкие белые шрамы рассечения от плети...
Локи тихо глубоко вздыхает, как-то доверчиво прижимаясь к старшему... А громовержец чувствует, как лопается в груди ледяная пустота, наполненная ужасом. Теперь, кажется ему, все будет хорошо...
***
Локи приходит в себя через сутки. Просто тихо открывает глаза и тут же отводит взгляд от лица Бога Грома. Садится на постели спиной к брату, осторожно касается груди, живота...
Тор обходит кровать и опускается перед младшим на колени. Мягко берет его ледяные ладони в свои, заглядывает в глаза... И вздрагивает. Изумрудные глаза трикстера наполнены безысходной болью и каким-то темным безумием. Будто что-то грызет его изнутри, сжигает...
– Ты очнулся, – зачем-то сообщает Тор и так очевидное,– как ты?
Бог Безумия долго молчит, а потом тихо спрашивает, не глядя на старшего:
– Зачем?
Голос звучит безэмоционально, глухо...
– Зачем? – растерянно переспрашивает громовержец, сжимая тонкие пальцы брата, – я...
– Конечно, ты не понимаешь, – жестко перебивает его трикстер, вырывая руку из ладоней Бога Грома, – иного я и не ждал. Неужели ты не осознаешь, что натворил, связав нас одной вечностью? Ты не оставил мне даже призрачного шанса на выбор! Хотя, ладно, на меня плевать, но... Боги, Тор! – в интонации мага появляются нотки истерики, испуга... – ты ведь даже не знаешь, что было написано в договоре между мной и Самаэлем! Почему ты не спросил... – его голос срывается и трикстер судорожно поднимается с кровати, отталкивая Бога Грома, – и ты... ты не видел всего того, что они делали со мной... если бы ты знал... тебе бы и в голову не пришло пачкаться об меня... Я чувствую твою душу сейчас, брат. Рядом с моей... – Бог Безумия прикладывает ладонь к груди, – и она жжет меня... Такая чистая... А я в грязи...
Тор вскакивает, обнимает худые плечи младшего, прижимает хрупкое тело к себе... И просит:
– Локи, не надо...
– Ты сделал меня частью себя, не понимая, что я такое! – вырываясь, выкрикивает трикстер, – а я убивал детей! Я вырывал их маленькие сердца и корчился от наслаждения!
– Это был не ты!
– О, нет... – ядовито выдыхает маг, – это как раз и был я! Настоящий я! Тот, кто заслуживал смерти! Я должен был умереть! За все то, что сотворил!
Бог Грома дергает младшего на себя, роняет на кровать, нависает над ним, опираясь на руки, и впивается поцелуем в тонкие губы.
Локи упирается слабыми пока ладонями брату в грудь, отталкивает от себя и истерично кричит:
– Неужели тебе не противно?! Они ведь кончали на мое лицо! Или... может... – голос трикстера как-то тускнеет, обезличивается... – Тор, если ты просто хочешь трахнуть меня... не обязательно изображать любовь... Я не буду сопротивляться.
И Бог Грома закусывает губу, осторожно ложась рядом с младшим.
– Прости, – шепчет он, ласково касаясь черных растрепанных волос, – я не хотел так вот набрасываться... Локи... просто... Я люблю тебя, брат, в любом случае.
Трикстер качает головой и глухо выговаривает:
– То, во что я превратился – невозможно любить. Ты любишь память обо мне. Асгардского принца, который проводил свою жизнь в библиотеке...
– Позволь, я покажу тебе? – тихо просит Тор, – просто дай мне шанс доказать, что ты не прав?..
– Кто я такой, чтобы позволять тебе... – грустно отвечает Бог Безумия и прикрывает глаза, – делай, что хочешь, Тор.
И громовержец, давя в себе слезы, накрывает плотно сжатые губы мага своими. Неправильно, греховно... Но так сладко... И чувства неестественности – нет. Локи будто создан для него, для своего старшего брата... Тонкий, хрупкий... Такой желанный!
Грубые руки, сжимающие израненную кожу. Толчки, будто выбивающие душу, мысли... И невозможная, какая-то потусторонняя боль, выворачивающая наизнанку... И голос, с паузами, в такт толчкам:
– Сладкая... узкая... шлюха...
Пальцы скользят по полуобнаженному холодному телу, ласкают гладкую кожу... Тору почему-то страшно теперь дотрагиваться до брата хоть сколько-нибудь грубо или резко. Страшно причинить даже легкое неприятное ощущение...
Трикстер лежит, не двигаясь, не открывая глаз... Будто неживой. Ледяная статуя по недоразумению положенная на кровать.
Тор прижимается губами к покрытому испариной виску... и все тело будто пронзает тысячей игл... а в мозгу проносится серия жутких, отвратительных кровавых кадров... его брат, на грязном полу, вцепившийся зубами в изуродованное запястье... и сзади...
Громовержец отшатывается, зажмуривается, прогоняя видение... И вдруг понимает, что...
– Не думай об этом сейчас! – умоляет он, – пожалуйста!
Маг только горько усмехается, дергая уголком рта:
– Прости... это издержки твоего заклинания. Теперь ты будешь иногда видеть мою память...
Тор ничего не отвечает, а просто целует бьющуюся на шее младшего тонкую жилку. Чуть прикусывает тонкую кожу... Спускается к ключицам, целует впадинки, прикасается к соску... Обхватывает губами... И чувствует, как вздрагивает трикстер, неосознанно подаваясь вперед. Громовержец, не отрываясь от первого соска, чуть сжимает второй меж пальцев, чуть натягивает...
Маг глухо стонет, не размыкая губ, дергается в сторону...
– Что ты делаешь... – почти испуганно выдыхает он, – Тор...
– Я остановлюсь, Локи... – хрипло выдыхает Бог Грома, накрывая ладонью пах брата, – если захочешь...
По худому телу пробегает судорога. Трикстер выгибается навстречу, трется об руку... и вдруг как-то несмело кладет ладони на плечи старшего.
А Тор чуть сжимает член брата через ткань, гладит... одновременно спускаясь губами по впалому животу Лофта. Ведет языком по шраму... Приподнимает трикстера, стягивая с его бедер штаны. И обхватывает губами уже чуть влажную головку.
