Бог Грома понимал, насколько цинично звучат его рассуждения, но иного выхода не видел. Оставалось только предложить свои соображения отцу. В общем-то, Тор почему-то был уверен, что Один хотя бы прислушается к его словам...

Поэтому, когда он толкал тяжелую дверь в покои Всеотца – неуверенности не было. Только мрачное чувство чего-то неправильного. Чего-то, что изменит его... Но месяцы, наполненные болью после смерти брата, и последующее время – научили его давить в себе чувства, которые доставляют неудобства. Они вырывались лишь иногда, в минуты отчаяния, слабости... Но не теперь. Теперь – его Родина под угрозой и он должен защитить хотя бы ее часть... Как бы пафосно это не звучало.

Верховный бог стоит у большого панорамного окна, опершись руками на ограждение. Тор обозначает свое присутствие, ударяя костяшками пальцев по двери.

– Здравствуй, сын, – похоже, Один, не удивлен приходом наследника – на его лице ровным счетом никаких чувств. Разве что усталость и некая озабоченность.

Тор зачем-то поправляет воротник рубашки, нервно переступая с ноги на ногу. После приветствия отца почему-то накатывает необъяснимое беспокойство...

– Я пришел поговорить. Насчет ближайших событий.

– Насчет того, что Локи будет здесь со дня на день? – равнодушно уточняет Всеотец, – тогда мне нечего сказать тебе, Тор. Ты знал на что шел, вытаскивая его с того света.

– Я знал, – слова даются с трудом, – поэтому считаю теперь своим долгом защитить Асгард от того, что я вытащил из Хельхейма.

Один недоверчиво вглядывается в сына и с удивлением спрашивает:

– Ты вот так просто объявляешь, что пойдешь против того, кого называешь своим братом?

– От того, кого я называл своим братом, осталось мало. Если вообще осталось... – сглатывая ком в горле, проговаривает Тор, – я любой ценой обязан остановить его. Это ведь я виноват. Во многом. Перед ним. Я виноват в том, что произошло в Йотунхейме, в его болезни... В том, что происходит сейчас... И оставить его погрязать в безумии – было бы немилосердно с моей стороны. Он мучается, отец. Я видел... Я должен сделать хоть что-то. Пусть лучше он умрет, чем вот так...

От долгого монолога пересыхает в горле и громовержец судорожно кашляет. Слова дались тяжело. Но что он еще мог сказать?

Навязчиво чувствуется в ладони рукоять молота. Бог Грома даже опускает глаза, разглядывая пустую руку...

Губы Всеотца расползаются в отеческой улыбке, с детства знакомой Тору. Так отец улыбался только ему, своему старшему сыну...

– Приятно понимать, что ты, наконец, стал что-то осознавать, – он подходит и кладет руку на плечо Бога Грома, – твои рассуждения достаточно зрелые... Насчет чего ты хотел поговорить?

И Тор, отчего-то ощущая себя предателем, начинает описывать план по защите столицы. Он говорит о том, куда в первую очередь Локи направит удар, о том, сколько и куда можно выставить людей, как обезопасить подступы, на каком расстоянии расположить дозоры...

И в этот самый момент из недр Черного Храма, стоящего теперь на горе, возвышающейся посреди свинцовых облаков – разносится тоскливый, полный боли вой... И даже приученные к любым кошмарам преисподней воины Черного Легиона – вздрагивают и переминаются с ноги на ногу...

А Локи корчится на полу, царапая грудь, впивается ногтями в податливую, тут же заживающую кожу, раздирает... Клеймо горит адским огнем, кровоточит...

Трикстер кусает предплечья, испещренные татуировками, и всхлипывает от боли, волнами пронизывающей все тело...

– Мне нужно... – из горла вырывается хриплый, надсаженный шепот, – нужно... Пожалуйста...

– Ты как наркоман, – издевательски шипит внутри знакомый голос, – как паршивый смертный... Но тебе же нравится избавляться от боли, признай... Нравится разрывать тонкую кожу горла, чувствовать, как чужая жизнь стекает по твоим пальцам...

– Не волнуйся, – зло выдавливает трикстер, с трудом поднимаясь на ноги, – скоро твоя жажда будет удовлетворена. Крови будет столько, что ты захлебнешься, Тварь.

– Я никогда не захлебнусь, – нравоучительно поясняет голос, – смерти не может быть много. Это ты будешь хотеть все больше. И ты это знаешь. Знаешь, что ты в тупике. Но ты ничего не можешь. Ты заложник у самого себя.

И голову разрывает жуткий смех. Маг валится на колени зажимая виски ладонями. Из носа хлещет кровь...

– Я бы не стал смеяться... – хрипит Бог Безумия. – Я обречен... А когда не станет меня – исчезнешь и ты. Так что наслаждайся моей болью молча. Пока можешь...

И медленно поднявшись, бредет к дверям. Его шатает, в груди, будто темным комом клубится магия, грозящая выплеснуться...

Охрана чересчур резко отдает честь, отступая от входа... Глаза у одного из солдат откровенно испуганные, но магу нет до этого никакого дела. Он даже не уверен, видел ли все это..

Трикстер подходит к кованой клетке с невольниками. Непослушными пальцами открывает замок, вцепляется в волосы первого попавшегося парня и швыряет его на землю.

А дальше... Дальше он себя уже не контролирует. Кровь щедро брызгает на лицо, стекает по шее... Волны ужаса, боли... Они омывают изнывающее от боли сознание, успокаивают тело...

Локи плевать, что на него смотрят все без исключения воины, находящиеся на внутреннем дворе, плевать, что в клетке рыдают дети... Он ложится на залитую кровью землю, рядом с остывающим трупом и опустошенно смотрит в вечернее небо...

– Войска готовы, – доносится откуда-то сзади голос Агареса, – если угодно, то можно начинать наступление на столицу.

Маг закидывает голову и смотрит на черные лакированные ботинки демона. Они отвратительно режут глаза своим блеском... Трикстер нервно смаргивает и выговаривает, прикрывая глаза:

– Если все готово, то какого черта, как у вас принято говорить, ты стоишь без дела? Иди, командуй.

– Я думал, ты сам... – герцог неуверенно переступает с ноги на ногу.

– У меня свои задачи. Ты же не хочешь, чтобы мой брат сорвал все наши планы? Иди, и делай, что я сказал.

Локи поднимается и, ссутулившись, бредет обратно в Храм. Хочется забиться в самый темный угол, заткнуть уши, закрыть глаза – и исчезнуть. Раствориться в ноющей боли, поселившейся в груди.

– Я уничтожу источник, – шепчет Локи, с ненавистью сжимая кулаки, – я буду свободен.

– Не забудь уничтожить Бальдра, – насмешливо напоминает сознание.

– Умрут все, кто должен умереть, – Локи присаживается на пол, перед жертвенником, – все, кто есть в Асгарде.

– И твой брат?