ПТИЦЫ Je veux changer mes pansées en oiseaux. Погляди, как, воздух прорезая, Из долины в горы держат путь Ласточки. Стремительная стая В кронах пальм присядет отдохнуть. Ночь свою завесу опустила. Вслед за ними, уходя в зенит, Мысль моя печальная летит К небесам, и прочь с земли постылой! Воедино в поднебесье слиты Отрочества робкая мечта, Явь любви и сон полузабытый… Ты — царица этого скита. Как цветок диковинно-прекрасный, Скрытый в чаще темною листвой, Видится мне лик небесный твой — Лик любви безбурной, чистой, ясной. Чтобы знала ты, как дни угрюмы И как ночи горести полны, В этот скит мои несутся думы, Муками души порождены. Пусть они, уснувшей птицы тише, Вдруг коснутся твоего чела, Чтобы еле слышно ты прочла В книге страсти первое двустишье. Пусть они, мечте моей послушны, Скажут, что в душе, на самом дне, Сберегаю образ твой воздушный — Это все, что здесь осталось мне. Пусть расскажут: звезды упованья В беспросветном сумраке зажглись… Ласточки стрелой уходят ввысь,— Им вдогонку шлю свое посланье. ЧЕРВЬ Лелея аромат природный, Омывшись влагой первых рос, Цветок на почве плодородной По воле господа возрос. Но некий червь — урод тлетворный, Чья колыбель — зловонный ил, Подполз — и с ласкою притворной Лилейный стебелек обвил. Впился, высасывая соки, Точил, терзал, глодал и грыз… И венчик, некогда высокий, Поник, понуро глядя вниз. И смертный час красавцу пробил: Он долу голову склонил… Цветку я сердце уподобил И ревность — с тем червем сравнил. СВЕТ ВО ТЬМЕ Ночь угрюма, ночь темна, Как страданье, молчалива. В поднебесье сиротливо Звездочка горит одна. В чаще — мрак и тишина; Ветра песенкой плаксивой, Эхом грустного мотива Убаюкана она. Ночь глушит воспоминанье, Страхи за собой ведет. Грусть. Уныние. Молчанье. Но в душе не оживет Славой ставшее страданье, В жизнь из смерти переход. ДЕВОЧКА И ДЕВУШКА
Рассвет… Восход… И солнцу далёко до зенита, Душа томится сладко, ликуя и грустя,— Цветок полурасцветший, бутон полураскрытый, Не женщина покуда, хотя уж не дитя. Резва и угловата; робка и шаловлива, В движенье каждом спорят смущенье и задор, Как девушка, надменна, как девочка, стыдлива, Читает катехизис и стихотворный вздор. Как грудь ее трепещет, когда окончен танец: То ль запыхалась в вальсе, то ль им опьянена, Не вдруг поймешь, заметив дрожащих уст багрянец, То ль просит поцелуя, то ль молится она? Она целует куклу, разряженную ярко, И смотрит на кузена: хоть брат, да не родной, Когда ж стрелою мчится вдоль по аллее парка, Не ангельские ль крылья раскрылись за спиной? Всенепременно бросит, вбегая из гостиной, Взгляд в зеркало — пристрастный и мимолетный взгляд, В постели лежа, будет листать роман старинный, Где вечного глагола спряжение твердят. И в спальне, в изголовье девической кровати, Стоит кроватка куклы. Хозяйка в забытьи Лепечет чье-то имя и тексты хрестоматий, Безгрешно выдавая все помыслы свои. Когда на бале скрипки настраивают тихо, Расхохотаться хочет, но держит светский тон. Пусть огорчает бонна — обрадует портниха, Жеслена уважает, но ближе ей Дазон. Из всех житейских тягот — пока одно: ученье, Но в нем отраду сыщет, учителю послав Нежнейшую улыбку, пока в сугубом рвенье Придумывает фразу, где встретится «to love». Случается порою: стоит в оцепененье, Грудь охватив петлею переплетенных рук, Как будто ей предстало небесное виденье, Пытается утишить смятенный сердца стук. Но если в ту минуту безумными словами Расскажешь ей о страсти, которой ослеплен,— Жестоко посмеется, пожалуется маме, Рассердится взаправду, потом прогонит вон. Божественно прекрасна чертой своей любою, Глубоко тайна скрыта и не изъяснена: Ты женщину в ней ищешь — ребенок пред тобою, Ты с нею как с ребенком — но женщина она! ПОЛЕТ Il n’y a q’une sorte d’amour, mais il y en a mille differentes copies. Отринув связь с юдолью слезной, Скользя в заоблачную высь, Две тени на дороге звездной, Друг друга увидав, сошлись. Судьбе-причуднице в угоду Им выпало обресть свободу В один и тот же смертный час, И вот, потупив очи долу, Летят к небесному престолу… Ромео, а за ним Ловлас. Летят… Полночные светила В безмолвии внимают им. И тень Ромео вопросила: «Кем был ты в жизни, спутник милый? Кого ты на земле оставил? Чем имя ты свое прославил? По ком тоскою ты томим?» «Любил я. Скольких — неизвестно, Все имена перезабыл. Пусть не возвышенно-небесной — Земной любовью. Но любил! Был этот кладезь в сердце бедном Неисчерпаемо велик, И каждый день был днем победным, И мигом страсти — каждый миг! Томясь неутолимой жаждой, Душа к прелестницам влеклась, И в книге страсти каждой, каждой, Хотя бы строчка — а нашлась! И той, к Парису благосклонной, Что как лилея расцвела И обвивала мирт зеленый Вкруг безмятежного чела; Той, что, родившись ночью лунной, При ликованье нимф морских, Косой гордится златорунной И совершенством плеч нагих. И той, что, в умоисступленье Бродя вдоль зыблющихся вод, Объята скорбью, одаль шлет Проклятия, мольбы и пени. И отзвук царственных печалей Подхвачен бешенством ветров, Чтоб мы доныне различали В нем гул Вергилиевых строф. И нежной дщери Альбиона, Кого студеных бурь порыв Венчал, навек оледенив, Небесной прелести короной. И кастильянке — смуглой, страстной, Столь прихотливо самовластной, Что пышность Сидова дворца Без колебаний променяла На взгляд бродячего певца — И не раскаялась нимало. И той — девице-недотроге, Чья чистота внушает страх, Кто в горних помыслах о боге Живет на рейнских берегах, Идя стезею Маргариты, Чей нежный цвет едва раскрытый В руках у Фауста зачах. И прочим… Мало их на свете ль? Иным талантом не владел, Одну знавал я добродетель, Один мне был сужден удел. Кто б ни делил со мною ложе — Во все века, в любой стране — Уста все те же, сердце то же Дарованы природой мне. И, вечным пламенем объят, Я всем был мил и каждой — рад!» Окончил речь свою Ловлас. Меж тем в небесную обитель Они вошли, и Вседержитель К Ромео обратил тотчас Пытливый взгляд бездонных глаз. «А ты?» «А мне лишь раз случилось Изведать истинную страсть… Даруй же, Господи, мне милость Теперь к стопам твоим припасть!» Одна душа во двери рая, Чиста, безгрешна и светла, По воле господа вошла. И в тот же миг душа вторая На землю сброшена была. Так подведен итог плачевный: Доныне видит белый свет Ловласов сотни — ежедневно, Ромео — одного в сто лет. вернуться Пусть обернется птицей мысль моя. К. Маро (фр.). вернуться Любовь одна, но подделок под нее — тысячи. Ф. Ларошфуко (фр.). Перев. Э. Линецкой. |
