Среди министров прокатилось взволнованное перешептывание, но Маттиас жестом заставил чиновников умолкнуть.

— И Адептус Механикус, и Экклезиархия изучили реликвию, — сказал Маттиас Цвейгу. — Они убеждены в ее подлинности. Впрочем, их слово не требуется. Достаточно оказаться возле реликвии, чтобы ощутить окружающую ее ауру силы.

— Болт-пистолет самого Робаута Жиллимана, — произнес Цвейг, и в его напыщенной манере держаться проскользнуло благоговение. — Оружие одного из святых примархов, сына Бога-Императора!

— Получить на попечение подобную реликвию — благословение для Вульскуса, — заявил Маттиас. — Ее извлекли из земли рабочие, которые закладывали фундамент нового завода по перегонке прометия в квартале Хиззак нашего древнейшего города Изо Секундус. Все вульскусцы с гордостью помнят, что именно там во времена Великого крестового похода примарх повел своих Адептус Астартес в последний бой против барона-еретика Унфирта, положив конец длившейся поколениями тирании и выведя наш мир в свет Империума.

Цвейг кивнул, без особой радости соглашаясь с утверждением Маттиаса.

— Моим покровителям… известно о реликвии и том процветании, которое она очевидно сулит Вульскусу. Именно поэтому они… наняли меня… в качестве посредника.

Вольный торговец потянулся к жилету и остановился, когда несколько экскубиторов вскинули оружие. Губернатор кивком разрешил ему продолжить. Он аккуратно извлек из внутреннего кармана плоский адамантиевый диск. К нему с помощью восковых печатей было прикреплено внушительное собрание молитв, деклараций и дарственных, но внимание Маттиаса и министров мгновенно привлек к себе знак, вычеканенный на самом диске. Это был герб Дома Гераклиус, одной из наиболее знатных семей Навис Нобилите в сегментуме.

— Я здесь по поручению новатора Прискоса, — заявил Цвейг. — Дом Гераклиус хочет утвердить свое превосходство над прочими Великими Семьями, которым разрешено перевозить товары в этот сектор. Новатор наделил меня полномочиями вести дела с губернатором Вульскуса, чтобы получить исключительное право перевозить паломников, желающих взглянуть на вашу святую реликвию. Соглашение запретит приземляться на ваш мир всякому кораблю, у которого нет навигатора из Дома Гераклиус.

На этот раз Маттиасу не понадобилось заставлять министров замолчать. Этому уже способствовала важность слов Цвейга. Каждый в зале совета знал, что приток паломников на планету будет огромен. Другие миры строили целые города-соборы, чтобы разместить куда меньшие святыни Великого крестового похода и множество пилигримов, которые совершали межзвездные путешествия, чтобы воздать почести мелочам вроде выброшенного ботинка, принадлежавшего первому Экклезиарху, или мятого медного кувшина, которым пользовался примарх Леман Русс. Количество паломников, которые прибудут на Вульскус, чтобы узреть столь важную реликвию как подлинное оружие самого Робаута Жиллимана, будет ошеломляющим. Выдача монополии на этот поток одному дому навигаторов выходила за рамки обычной концессии. В сознании губернатора вспыхнуло слово «влиятельный человек».

— Мне будет необходимо обсудить это со всем планетарным советом Вульскуса, — проговорил Маттиас, обретя, наконец, дар речи. Ссориться с Домом Гераклиус было опасно, но удовлетворение просьбы не устроило бы прочих навигаторов. Губернатор знал, что выигрышных вариантов не было, и предпочел отдать вопрос на рассмотрение планетарного совета, который и будет расплачиваться за грядущие последствия.

Цвейг снова полез в карман и достал старинный хронометр. Он демонстративно откинул крышку, посмотрел на градуированный хрустальный экран и медленно кивнул.

— Собирайте руководителей вашего мира, губернатор. Я могу дать вам время на принятие решения. Новатор Прискос терпеливый… человек. Однако он ожидает, что я буду присутствовать при обсуждении, чтобы удостовериться, что выдача Дому Гераклиус этой концессии рассматривается всерьез.

Маттиас нахмурился, когда Цвейг одарил его вкрадчивой улыбкой. Губернатор не любил людей, которые вынуждали его изворачиваться.

— То, что служит во благо Бога-Императора, праведно и выстоит. То, что вредит созданному Его детьми Империуму — ложно и должно быть очищено огнем и мечом. С пылающим сердцем и холодной головой мы поборем то, что оскорбило волю Императора. Наша победа предрешена. Наша вера в Императора гарантирует ее.

Слова звенели в древней изукрашенной часовне, они раздавались из встроенных в похожий на череп шлем капеллана Валака вокс-трансляторов и повторялись из динамиков каменных херувимов и горгулий, которые склонялись вниз с громадных базальтовых колонн, поддерживавших высокий потемневший плексигласовый потолок. Через прозрачную крышу светили звезды, отбрасывая на собравшуюся в огромном храме толпу небесные тени.

Все внимавшие словам Валака были гигантами, даже самый низкорослый из них превышал ростом два метра. Каждый колосс был облачен в тяжеловесный керамитовый доспех. Громоздкая броня была покрашена тускло-зеленым и покрыта черными и коричневыми пятнами, образовывавшими камуфляжную расцветку. Мешанина пятен и полоски тканевой маскировочной сетки не распространялись лишь на правый наплечник. Толстая броня на правом плече каждого из гигантов представляла собой простой оливково-зеленый щит, перечеркнутый двумя черными скрещенными мечами. Этот символ возвещал о роке тысячи миров. Знак Адептус Астартес, герб ордена космических десантников под названием Приносящие Войну Императора.

— В этот день я напоминаю Пятой роте о ее долге, — продолжал Валак, прохаживаясь бронированной громадой перед нависавшей над алтарем часовни золотой аквилой. В отличие от других Приносящих Войну, снявших шлемы при входе в святилище, капеллан продолжал скрывать лицо под изображавшей череп керамитовой маской. Он один не покрыл броню камуфляжем, силовой доспех сохранял мрачную черную расцветку.

— Император ждет, что мы покроем Его имя славой. Все, чего мы достигли в прошлом — прах и тень. Значение имеет лишь грядущий миг. Мы не желаем подвести Его. Одержав победу, мы покажем, что горды служить Ему и знать, что Он избрал нас своими грозными слугами.

— Пятая рота готова ко всему, и ее сил будет достаточно. Не допускайте сомнения в свои мысли. У нас нет права решать, кто виновен, а кто нет. Мы — лишь меч. Император отличит своих. Он отдал приказ, и мы первые последуем Его слову. В этот час размышления и созерцания мы видим впереди победу. Нужно лишь отринуть соблазн сомнения и добыть ее. Таков долг в этот час!

В задней части часовни инквизитор Корм слушал, как капеллан Валак проповедует своим собратьям — Приносящим Войну. Будучи гостем на боевой барже космодесантников, инквизитор решил вести себя как можно более незаметно. Даже Корм ощущал в сердце струйку страха, слушая пылкие слова Валака и наблюдая, как капеллан внушает преклонившим перед ним колени бронированным гигантам холодную и жестокую решимость обрушиться на врага без милосердия и послаблений. Корм знал, что слышит, как по сводчатой часовне разносится звук смерти целого города. В его мыслях промелькнул укол сожаления при мысли о том, как много невинных людей умрут за считанные часы.

Корм быстро подавил раздражающее ощущение. За свою жизнь он совершил слишком много всего, чтобы сейчас прислушиваться к совести. Десять тысяч, даже миллион неудачливых граждан Империума были малой ценой за обнаруженное им знание. Знание, которым обладал он один, поскольку лишь инквизитор знал тайну реликвии, выкопанной из земли губернатором Маттиасом.

Спустить на Вульскус Приносящих Войну было жестоким решением проблемы, но инквизитор давным-давно усвоил, что силовое превосходство обеспечивает самый верный путь к победе.

Если Приносящие Войну и делали что-то лучше прочих, так это превосходили силой. Корм мрачно усмехнулся, слушая завершающие слова капеллана.

— А теперь встаньте, братья. И пусть враги Императора узнают, какова расплата за ересь! Да начнется буря правосудия!