— Время настало, — позвал Монтэйг через дверь камеры.

От Фелиона воняло смесью застоявшегося пота и свежего стыда. Как и все неофиты он отрекся от ухаживания за своим телом до того, как в него вживят Черный Панцирь. Как и многие из тех, кто воспротивился указу Неумирающего Мученика он был найден очень легко. В то время как большинство шло наперекор некоторым мелким ритуалам, грех Фелиона был катастрофичен. Нелепо, но всех грешников, не зависимо был ли их грех серьезным или нет, вызывали к Терновому Венцу — конклаву капелланов, которые временно возглавляли Орден.

— Прими Путь Цепей, — настоял Монтэйг.

— И обречь себя на судьбу анкорита до тех пор, пока я не паду?

— Ты все еще сможешь служить своему Ордену.

— Тогда скажите мне, сержант, какой путь избрали вы? — бросил Фелион.

На это у Монтэйга не было ответа.

"Я должен был стоять с Афанасием", — подумал он мрачно. — "Было бы лучше умереть вместе с моим Орденом, чем жить и видеть как он иссыхает и пожирает сам себя".

Но он не видел этого, потому что был ослеплен рвением Малвоисина, также как Малвоисин был ослеплен Мучеником. Капеллан беседовал с ним на протяжении девятнадцати дней, прежде чем объявить его пророком Бога-Императора, который привнес страшные нововведения в Имперское Кредо. Эти истины были действительно темные. Он доказал, что человечество неисправимо испорчено и его величайшие стражи, Адептус Астартес, являются основой всех грехов. Ибо, что если бы они не дрогнули и не раздробились в войне против архипредателя Хоруса?

— Те, кто стоял незапятнанным сегодня, могут пасть завтра или в другой день, — провозгласил Малвоисин. — Ибо предательство скрыто в нашей крови, овеянное гордостью.

Не может быть никакой надежды на вознесение к свету Императора. Только покаяние и боль за грехи прошлого и будущего. Война уже проиграна и единственная победа заключалась в борьбе за познание определенных поражений.

"Было ли это притаившимся позором Черной Ярости, что обратил нас к столь бесплодным убеждениям", — удивлялся Монтэйг. — "Всегда ли мы были настолько сломленными?"

— Поднимайся! — скомандовал он неофиту. — Твой путь ждет.

"Все было бы по другому, будь Сияющий Рыцарь среди нас", — размышлял Монтэйг, пока вел своего заключенного сквозь темноту. — "Он бы изгнал змея".

Но Магистр Ордена Варзивал отсутствовал уже много лет. Он участвовал в походе вместе с Первой ротой. От них не было вестей со времен Чистки и Малвоисин объявил Магистра потерянным, но Монтэйг не верил в это. Сияющий Рыцарь вернется однажды, чтобы возродить и искупить его Орден.

"Но я недостоин буду увидеть это…."

В отсутствие Сияющего Рыцаря только Верховный Библиарий Афанасий и его братство отвергали заветы Мученика. Их неизбежно объявили еретиками и Монтэйг бок о бок со своими братьями взяли штурмом либрариум, движимые такой ненавистью, какую они не испытывали прежде даже в битвах с ксеносами.

Было ли это первым проявлением Черной Ярости?

Афанасий и его последователи ждали их, без какого либо оружия или брони, защищенные лишь презрением. Это завело атаку в тупик. Нападавшие ожидали холодного электрического привкуса, предшествующего психической атаке, но когда Афанасий заговорил, это были просто слова: "Мы воспарим на пылающих крыльях". Просто слова, но они были девизом Ордена, произнесенные с убеждением в том, что очистят Монтэйга от яда. Быть может, это помогло бы, но затем Малвоисин проревел новый девиз, явив себя Неумирающему Мученику: "Император обрекает!"

Сияющие Ангелы умерли в тот день и Ангелы Раскаяния восстали из их могилы, ожесточенные и связанные тьмой.

— Это дорога не к Терновому залу, — возразил Фелион.

— Нет, — признал Монтэйг, — не к нему. Я веду тебя к Вратам Предвестника. Отсюда ты поднимешься вверх по реке и скроешься в горах.

Неофит остановился в смущении.

— Но Терновый Венец призывает меня.

— Это так, — сказал Монтэйг, — они вызывают тебя, чтобы разорвать на части, как и всех, кто попытался пройти Путь Шипов.

— Если это наказание за мой грех…

— Ты не совершал греха! — почти прорычал Монтэйг, — твоя резьба по слоновой кости почитает примарха.

— Нет… — глаза Фелиона выглядели лихорадочно. — Искусство возвышает тиранию тщеславия.

— Мы были воинами-ремесленниками еще до того, как чужеземец поработил нас. Я видел как твои способности развивались многие годы — руки и искусство в гармонии, истинный путь Сияющего.

— Вы знали о моей ереси? — ошеломленно спросил неофит.

— Я твой сержант-наставник. Конечно я знал, — Монтэйг серьезно кивнул головой. — Я стремился защитить тебя, но кто то шпионил за тобой и предал тебя.

— Никто не предавал меня, — холодно сказал Фелион. — Я сам признал свой грех перед Терновым Венцом.

Монтэйг уставился на него.

— А вы должны признать свой, сержант-наставник, — обвинил его Фелион. — Вы нарушили веру в…

Кулак Монтэйга врезался в его лицо, с дикостью сокрушив его слова, заставив неофита отшатнуться к стене. Несмотря на это, рефлексы Фелиона были великолепны. Он смог обернуть покачивание в безумную спираль, пытаясь держать дистанцию между ними. Но Монтэйг не оставил ему шанса. Сделав шаг, он схватил Фелиона за горло и ударил снова, потом еще раз, позволив Черной Ярости завладеть собой, избавляя его от добродетели, чести и мучительной надежды.

Мы пали и мы не можем возродиться, ибо наши крылья скованы и наша кровь холодна.

Когда все закончилось, Монтэйг отступил от поломанного трупа, тяжело дыша, пытаясь подавить ярость. Он ни сколько не чувствовал себя подавленно. Он сиял.

— Еретик попытался сбежать, — громко сказал он, пробуя слова, которые он скажет Терновому Венцу. — Я представил его перед злобой Императора.

Я займу свое место в другой раз.

Шум двигателей разорвал глубокие тени на полоски пламени. Огромные каменные колонны тянулись к быстро снижающейся фигуре, протиснувшейся в арки, устремленные в небеса. Реактивный ранец выбросил столп пламени во тьму храма, неся Тендзина вниз от уродливой дыры, которую он проделал в крыше, усеянной горгульями. За его спиной двигался лунный свет, следовавший по диагонали в пустоту внутреннего санктума, напоминающий копье, засевшее в спине. Когда Тендзин повернулся, направляя своё подсвеченное снижение и высматривая цель, свет отразился от его кроваво-красной правой перчатки. Он, казалось, наполнен жизнью.

Санктум содрогался от газового грома прыжкового ранца, рассекающую ужасную тьму, бегущую из этого самодовольного убежища. Тендзин не слышал ничего, кроме рева огня и мощи. В его мозгу кипела кровь, выбивающая дробь в ушах, как боевые барабаны, и приводящая тело в возбуждение. Его резкое снижение с огромного богато украшенного потолка подвергало его тело перегрузкам, которые обычный человек бы не выдержал, но у него только лопнули несколько капилляров и появились красные точки по краям зрения. Тендзин почти ничего не видел в окружившей его тьме. Окровавленные глаза капеллана осматривали темноту на любые признаки движения. Огни его прыжкового ранца посылали тени в безумный танец, создававший на стенах и колоннах странные и неестественные изображения. Глаза Тендзина дергались из стороны в сторону, в попытках отделить случайное движение света от силуэта его врага. Капеллан понимал, что Ансатсу точно его видел, как горящий метеор, упавший с ночного неба.