В этом ряду происходящий переход может, видимо, считаться наиболее длительным и как будто лишенным внутриполитической напряженности. Очевидно, однако, что соблюдение конституционных рамок и видимая бесконфликтность, даже фактическое отсутствие конкуренции обеспечены смещением решающих политических и программных дилемм в сферы неформальных меж– и внутригрупповых отношений в коридорах или подземельях власти (отсюда, разумеется, и затяжной характер реальной передачи власти, далеко выходящий за формальные рамки – как в начале, так и в конце). И столь же очевидно, что внешне мирный процесс смены «караула» в Кремле гарантирован и стимулирован широкими и ожесточенными военными действиями на Северном Кавказе. Да и тревожная неопределенность принципиального политического курса верховной власти на всем протяжении «переходных» месяцев показывает, сколь неустойчивыми и расплывчатыми оказались сами рамки социально допустимых действий, предусмотренных конституционными статьями и традициями постсоветских лет.
Властный переход 1999–2000 гг. стал трудным испытанием для всей хрупкой институциональной системы, которая стала складываться в России после 1991 г., в том числе и испытанием на прочность демократических тенденций общественного мнения.
Накопившийся за ряд лет груз разочарований и унижений позволил провести своего рода «переворот» в общественном мнении. «Назначенный» уходящим президентом преемник был воспринят и утвердился как контрастная фигура по отношению к предшественнику. Публично (и почти официально) проклинавшаяся еще весной 1999 г. чеченская кампания уже осенью стала героической или по меньшей мере необходимой акцией. Одновременно сменился и сценарий действия на российской политической сцене: утратило значение противостояние власти и компартии, произошла переоценка роли «правых».
Как и любой кризисный перелом, затянувшийся переход властных функций обнажает скрытые механизмы реализации таких функций – групповые («семейные») и «олигархические» структуры влияния, ограниченность роли формальных институтов (партий, парламента, прессы) и, разумеется, роли общественного мнения как социального института.
В этих условиях систематические исследования общественного мнения оказались востребованными в не виданных ранее масштабах. Ни один из происходивших ранее процессов передачи властных полномочий в нашей стране не был отмечен таким официальным и неофициальным вниманием к общественному мнению, причем не столько даже к соответствующим исследованиям, сколько к направленному воздействию с целью формирования (или разрушения) определенных его тенденций. На первый план выступили проблемы, относящиеся не к технологии, а к социологии изучения общественного мнения: понимание специфических функций общественного мнения в новой переходной ситуации, факторов и пределов направленного влияния на отдельные его слои и «болевые точки» и т. д.
Как можно судить по опросам, общественное мнение ожидает от нового лидера принципиальных изменений в стиле руководства, в программных установках деятельности, а также в составе самой президентской команды. До сих пор эти ожидания подкреплены лишь первым – изменением стиля поведения первого лица государства. Этого пока оказывается достаточно, чтобы закрепить в массовом сознании новый имидж лидера, контрастный по отношению к имиджу его предшественника.
Характерный для периода президентства Б. Ельцина стиль правления (импульсивные порывы, перемежающиеся длительным бездействием, опора на узкий круг постоянно меняющихся лиц, невыполнимые популистские обещания и пр.) стал вызывать явное отторжение в общественном мнении уже с конца 1993 г. Попытки поддержать падающее доверие к верховной власти с помощью «маленькой победоносной войны» (какой представлялась поначалу чеченская кампания 1994–1996 гг. ее организаторам) или периодических угроз в отношении коммунистов (запрет партии, ликвидация Мавзолея и т. п.) не могли принести успеха. Вынужденное в условиях искусственно раздутой общественной конфронтации голосование в пользу Б. Ельцина на президентских выборах 1996 г. означало не столько возвращение доверия лидеру, теряющему бразды правления, сколько надежду на сохранение хотя бы некоторого порядка в стране (и отрицание «красного реванша»). Буквально на следующий день после выборов общественное мнение отвернулось от вновь избранного старого президента. Против него стали работать и невыполнение предвыборных обещаний, и неудача в чеченской кампании, и собственная затяжная и тяжелая болезнь.
«Народный» импичмент Б. Ельцина, несомненно, сыграл важнейшую роль в довольно быстром одобрении общественным мнением В. Путина как наследника президентской власти (примерно в октябре 1999 г., в обстановке воинственно-патриотической консолидации), а затем и досрочный уход Б. Ельцина с поста президента (31 декабря 1999 г.) оказал воздействие в этом же направлении. Это не значит, что Б. Ельцин ушел под «нажимом» общественного мнения: просто падение его популярности было использовано для внутригрупповых и внутриаппаратных «разборок» – того единственного механизма, который обеспечивает реальные политические сдвиги в нынешней ситуации. По всей видимости, постоянная смена премьеров-«наследников» с начала 1998 г. отражала растущее отторжение носителя президентской власти основными влиятельными группировками – олигархическим капиталом, «силовыми» верхами и собственным аппаратом. Очевидно, что только при характерном для Б. Ельцина стиле авторитарного своеволия были возможны такие «нештатные» ситуации, как, например, нажим на компартию, неожиданные рывки в кадровой и внешней политике, прекращение (или развязывание) военной акции на Кавказе и т. п.
С самого начала «испытательного» (премьерского) срока В. Путина от него ждали какой-то программы. Явное, даже демонстративное отсутствие таковой вплоть до формальной передачи премьеру президентских полномочий ставило в тупик общественное мнение. В ходе опросов относительное большинство опрошенных полагало, что претенденту все же следовало бы обнародовать какую-то программу. Однако отсутствие программы не помешало избирательной поддержке В. Путина, а возможно, даже помогло. Тем самым вновь было подтверждено, что в нашем обществе никакие программы, обещания и декларации не принимаются всерьез, а кажущаяся неизвестность будущего президента стала важнейшим ресурсом массовой надежды на него: отсутствие знаний открывает возможности массового воображения, склонного наделять фаворита самыми желанными чертами.
В переломные моменты неизменно находит свое подтверждение универсальная фольклорная формула «не по хорошу мил, а по милу хорош», то есть первоначально о человеке судят не по делам его (пока неизвестным), а по симпатии, по имиджу. Это, в частности, позволяет до сих пор обходить мучительный для общественного мнения с самого начала переходного процесса вопрос, связанный с тем, останется ли при власти «старая» группа влияния на президентские решения («семья», «ближайшее окружение»).
Первые оценки деятельности первого президента России были получены вскоре после его отставки. Приведем распределение ответов на вопрос:
Что хорошего принесли годы правления Б. Ельцина?
Исследование типа «Экспресс», январь 2000 г., N = 1600 человек.
Распределение ответов на вопрос:
Что плохого принесли годы правления Б. Ельцина?
Исследование типа «Экспресс», январь 2000 г., N = 1600 человек.
Конечно, мы здесь наблюдаем скорее непосредственную эмоциональную реакцию, чем взвешенную оценку уходящей политической эпохи. Возможно, в дальнейшем распределение акцентов несколько изменится. Отметим, что главные упреки в адрес Б. Ельцина в период его правления связаны с экономическим положением страны и населения, чеченской войной 1994–1996 гг. и распадом СССР. Позиции, отражающие национально-престижные поражения, занимают последние места в списке. Позитивные результаты отмечаются значительно реже, причем даже разрыв с коммунистической системой оценивается довольно сдержанно.
