Наш расчетливый и деловитый персонаж имел мало общего с грандиозно-фантастическим образом освобожденного ума, который воспели великие мыслители Ренессанса и который, в их представлении, должен был обеспечить человеку полноту и цельность жизни. Практический ум нашего героя не принес миру ни цельности, ни покоя, предложив вместо них бесконечную погоню за новым знанием, новым успехом и новыми целями.
Смысл действия Традиционного человека – в соблюдении нормы и повторении прошлого образца, смысл действия Рационального человека – в достижении собственной цели. Речь идет не просто о целенаправленности отдельных поступков; достижение цели превращается у нашего героя в стержень всей жизни. Стремясь к цели, мы всегда имеем дело со средствами, то есть явлениями, предметами, поступками, которые самостоятельного значения не имеют. В погоне за манящим призраком каждый взятый рубеж, каждая достигнутая цель оказываются лишь средством для достижения следующей, для умножения числа и разнообразия самих целей человеческого действия.
Весь мир Рационального человека – это бесконечно сложная система средств, это – «технический мир». Ведь техника в самом общем смысле этого слова – это и есть система средств, не только материальных, но и организационных (организация людей и действий), для достижения некоторой цели. Машинная техника – частный случай, звено этой системы, конечно, все более важное. На смену «органическому» миру Традиционного человека пришел «технический мир», мир средств.
Но тут разверзается бездна, и Рациональный человек оказывается стоящим на самом краю ее. Если все – средства, то это относится и к институтам, нормам и ценностям, к самому человеку. Не скроется ли за лесом средств само «дерево» целей? Где гарантия того, что данные средства ведут к достижению искомой цели, а не деформируют ее? Простых ответов на такие вопросы не бывает. Самый рациональный из теоретиков Рационального человека Иммануил Кант сформулировал универсальное требование (категорический императив) – ни при каких обстоятельствах человека нельзя рассматривать как средство. Но в мире средств реализовать этот мудрый запрет невозможно.
Правда, Рациональному человеку по самой его конструкции не полагалось сомнений и переживаний такого порядка: он умел лишь рассчитывать свои поступки, ориентируя их на достижение собственной цели. И сверх того – добиваться наибольшей эффективности этих процедур. Это значит – тратить как можно меньше средств (усилий, денег, знаний) для достижения как можно больших результатов. Таков основной принцип всякого экономического действия. И вот здесь-то Рациональный человек становится Экономическим. «Экономическое» его качество в данном случае означает выбор оптимальной стратегии, которая обеспечивала бы наиболее эффективное использование ресурсов. Оно не обязательно ограничено сферой производства, хозяйства и не обязательно измеряется в деньгах: Рациональный человек может вести себя «экономически» в любом деле, при решении любой жизненной проблемы – моральной и политической, административной. (Между тем Традиционный человек вел хозяйство «по старинке», то есть равняясь на старые образцы и не заботясь о максимальной отдаче. Легко заметить, что такой способ действия чисто теоретически можно считать прошлым…)
Итак, три составные части действия Рационального человека на его пути к превращению в человека Экономического: рациональность, инструментальность, эффективность.
Много ли человеку надо?
«Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше», – гласит старая поговорка (которая, правда, не учитывает, что и у рыб бывают разные склонности). Для Экономического человека искать «лучшего» столь же естественно, как реальному человеку, скажем, дышать. Критерий же был прост: «лучшее» – это более полное удовлетворение «потребностей человека». Их список был составлен европейской мыслью как раз в период появления на свет нового и требовательного человека. В него включали средства к жизни, свободу действия, безопасность, собственность, подчас добавляли такие черты, как признание, самовыражение. Общепризнанного перечня, а тем более классификации и меры потребностей ни в декларациях, ни в учебниках нет, но долгое время общепризнанным было представление об их «естественности». В этом сказывалась влиятельная в свое время философия естественного человека, которая прославила имя Жан-Жака Руссо. Согласно этому учению, способности и потребности человека наилучшим образом «заданы» самой природой, надо лишь высвободить их из-под гнета насилия и суеверия.
Идея естественных потребностей вдохновляла великих социальных утопистов, конструировавших общественное устройство по мерке Рационального человека. На нее ссылались архитекторы, искавшие совершенных конструкций городского мира («Сфера деятельности архитектора – знание потребностей человека…» – писал прославленный Корбюзье). Однако использовать практически представление о человеческих потребностях удавалось, как правило, лишь в весьма «специальных» областях – гигиена питания, жилища, рабочего места и т. п.; короче говоря, там, где исходной точкой были нужды самого организма. За их пределами проблема потребностей выглядит не столь простой. Получается как будто парадокс: когда стало возможным практически учесть потребности человека (в архитектуре, в планировании и т. д.), надежного их списка не оказалось.
Экономический человек, по замечанию современного американского экономиста, был хорош уже тем, что знал, что ему нужно. Но эта его уверенность мало помогает тому, кто сегодня должен учитывать действующие потребности реальных людей. Мерка Экономического человека перестает «работать».
Потребности реальных людей оказались подверженными многообразным и «рациональным» превращениям. Под рубрику потребностей стали попадать вещи и явления, которые никак нельзя было считать «естественными». Пока роскошь и праздность считались уделом элиты, было легко требовать разделения «искусственных» и «естественных» потребностей – аки козлищ от овечек, согласно известному образцу. В век массового производства и массового же потребления (включая сюда и «недопотребление») ситуация явно изменилась: не то чтобы насыщенными оказались те потребности, которые считались «естественными», этого часто нет, но сама марка «естественности» основательно полиняла. Стал очевидным простой и древний – как само общество – факт: живя в человеческом мире, человек нуждается не только в «хлебе насущном». Можно выразиться и более резко: он нуждается прежде всего в хлебе насущном (то есть в удовлетворении биологических, досоциальных потребностей) только в крайне бесчеловечных условиях истощения и вырождения. И сколь бы часто ни становились исторически реальными такие условия во времена войн и прочих насилий, их нельзя считать нормальными, а значит, нельзя из наблюдений над такими ситуациями выводить представления о рамках «нормальных» потребностей человека…
Один из самых болезненных парадоксов современного мира – огромный, склонный к увеличению разрыв между странами не только в размерах достигнутого потребления благ, но и в характере самих запросов.
Организм нуждается в калориях, человек – в тех видах пищи и тех способах питания, которые приняты его обществом, его культурой. Чтобы жить в обществе, человек должен получать признание со стороны общества, занять определенное положение в нем, утвердить себя как личность. И для человека общественного именно эти потребности первичны.
Вот одно из частных, но ярких проявлений такого принципа: современная роль моды в потреблении и потребностях. Практически все потребление сегодняшнего человека (не только «вещное», но и «духовное», точнее, культурное) так или иначе отмечено знаком моды, то есть самой «искусственной», самой символической из всего набора человеческих потребностей. Нравится нам это или нет, но без модной «упаковки» или «приправы» вкусы, потребности и даже сами ценности людей попросту не работают.
Маркс писал, что порождение новых потребностей – это «первое историческое дело» человека. Когда стало очевидным, что это историческое дело является постоянным, воспроизводится во все более расширенном масштабе вновь и вновь, стала очевидной и первая крупная неудача Экономического человека.
