Но это декларативное «миролюбие» соседствует с широко распространенными требованиями ужесточить наказания правонарушителей и – гораздо шире – нарушителей привычных стандартов поведения. Исследователи предложили опрашиваемым выразить свое отношение («Как следовало бы поступить с…») к различным категориям реальных или воображаемых нарушителей норм: убийцам, проституткам, гомосексуалистам, «рокерам» (вопрос-ловушка, чисто условный термин), наркоманам, сектантам, больным СПИДом, алкоголикам, хиппи, нищим, бродягам, психически больным, родившимся неполноценными. Предоставлялась возможность избрать один из четырех вариантов ответа: ликвидировать, изолировать от общества, оказывать помощь, предоставить самим себе.

Оказалось, что предложение «ликвидировать» находит весьма широкую поддержку, особенно в отношении убийц (72 %), но также гомосексуалистов (34 %), проституток, наркоманов (по 28 %) и даже никому не ведомых «рокеров» (21 %). Оказание помощи чаще всего рекомендуется по отношению к нищим (82 %), алкоголикам, психически больным, зараженным СПИДом, родившимся неполноценными. Совет «предоставить самим себе» обращен преимущественно к сектантам, хиппи, «рокерам». Анализ ответов на эту серию вопросов позволяет выявить важные моменты распределения агрессивности, терпимости, страха, желания помочь. И конечно, того самого умения «понять другого», которое, как мы видели, хотели бы воспитать в своих детях многие матери.

Наблюдается очевидная, хотя и не везде сильная связь уровней образования и терпимости, толерантности в обществе: люди с высшим образованием заметно реже предлагают прибегать к крайним репрессивным мерам. Наибольшая терпимость в обществе по отношению к тем группам, которые традиционно вызывают в массе не столько агрессию, сколько сострадание: нищим, бродягам. В среднем все же жестокие репрессии пользуются сильными симпатиями.

Две трети опрошенных высказались за сохранение смертной казни, только 6 % предлагают немедленную ее отмену и еще 20 % выступают за отказ от этого вида наказания в будущем, в числе возможных мер снижения преступности значительная часть опрошенных предпочитает ужесточение режима в местах заключения, расширение сферы применения смертной казни. Примечательно, что меры по самозащите населения от преступников непопулярны: в соответствии с недоброй старой традицией граждане уповают на защиту со стороны могущественного и жестокого государства. Средством борьбы с насилием, преступным в сознании массового человека, остается насилие государственное.

Только в последние годы мы начинаем понимать, насколько существенными оказались для человека советского национальные рамки его существования. Это не только во многом искусственно сконструированные территориальные разграничения (сегодня воплощенные в реальность) или обязательное паспортное приписывание человека к этнической группе. На деле ситуация гораздо сложнее. У разных народов оказались разными их способы «государственного» самоопределения, самоосознания, а также восприятия других народов.

По данным нашего исследования, государственно-советское самоопределение характерно прежде всего для русских. Отмеченная выше черта патриотической гордости («тем, что я советский человек») указывается в анкетах русского населения примерно в полтора раза чаще, чем в среднем. Сравнительно часто упоминают эту черту также опрошенные в республиках, переживших в советские годы интенсивный процесс модернизации (казахи, киргизы). Стоит отметить, что у русского населения идентификация с государством сильнее всего у людей старших возрастных групп, а также у социальных групп, связанных с государственной службой: руководителей предприятий, работников аппарата управления, военнослужащих. Только среди русских встречается (нечасто, примерно у 3 % опрошенных) горделивая ссылка на идеологический мессианизм: с мыслью о родине связывается представление об «идеях, которые мы несем другим народам».

Практически у всех опрошенных из числа нерусских народов на первом месте иные способы самоосознания – главным образом связанные с историей родного народа, его великими людьми, родным языком, родной землей. Причем представления о такой связи слабо соотносятся с действительной историей того или иного народа, значением выдающихся личностей и пр.

В ситуации сегодняшнего национального самоопределения и размежевания различение «государственного» принципа и «исторического» может стать и становится поводом для сложных разбирательств и конфликтов. Их простому разрешению постоянно препятствует именно разноплановость исходных позиций, конфронтация напоминает спор аршина с пудом. Государственность, державность одних противопоставляется обращению к историческим корням у других. События последнего года показали, что идентификация с государственностью, властью может приобретать иной смысл, если власть выступает фактором перемен. Отождествление с государством может – при определенных условиях – обозначать отождествление с демократией. В тех же условиях существует и другая возможность – отождествления с государственным мессианизмом. Тогда следуют сожаления об утрате престижа великой державы, ведущей роли русских среди других народов. История последних лет знает оба варианта. Причем все более дает себя знать негативная идентификация; удрученное осознание того, что страна никому не может служить примером (с 1988 по 1990 г. согласие с такой позицией возросло с 7 % до 54 %!).

И люди, и народы осознают себя (формируют некий образ «мы») в сравнении с другими (с образом «они», то есть иные, чужие). Не столь важно, насколько соответствуют реальности те черты характера или поведения, которые массовое сознание приписывает собственному или чужому образу; но если образ существует, он способен влиять на многие оценки и поступки человека. В нашем исследовании сопоставлялись образы нескольких наций (русских, англичан, узбеков, евреев, литовцев) в глазах респондентов, принадлежащих к разным национальным группам. Каждому опрашиваемому предлагалось отметить в длинном списке те черты характера и поведения, которые, по его мнению, присущи представителям определенной нации. Получилось, что, например, в представлении русских «англичане» – это прежде всего культурные, энергичные, с чувством собственного достоинства, рациональные, религиозные (эти пять характеристик упоминались чаще других). «Узбеки» – почтительные к старшим, гостеприимные, религиозные, униженные, трудолюбивые. «Евреи» – лицемерные, энергичные, скупые, рациональные, скрытные. «Русские» же представляются самим себе как простые, терпеливые, гостеприимные, миролюбивые, готовые помочь. (Напомню, что речь идет не о реальных качествах людей разных наций, а о том, какими они выглядят в глазах других, поэтому уместны кавычки.)

Структура каждого образа состоит из двух групп признаков: одни представляют мнение большинства или значительной части населения (обычно от одной до двух третей всех опрошенных), другие – мнения небольшой части (от нескольких процентов до четверти). В каждой группе мнения особым образом упорядочены, что подтверждает корреляционный анализ. При этом те черты, которые респонденты ценят у «своих», они часто преуменьшают у «чужих»; те же черты характера, которые люди сами у себя осуждают, они нередко склонны преувеличивать у других. Мнения явного меньшинства обычно фиксируют те черты, которые не хотели бы видеть у «своих».

Черты характера, которые русские чаще всего относят к себе (точнее, к собственному образу) – плод сложного сочетания исторических наслоений и идеологической обработки, – по сути дела, относятся к образу человека «общинного», патриархального (терпеливый, добрый и т. д.). Напротив, черты, приписываемые воображаемым «англичанам» (а в большой степени также евреям, литовцам), относятся к образу человека современного, рационального, делового. Но в глазах нерусских народов бывшего Союза образ «русского» иной: в нем на первое место выступают отношение к власти, навязывание своих обычаев другим, довольно часто упоминается лень, но зато гораздо реже (в сравнении с собственным образом русских) – миролюбие, терпение, гостеприимство.