Еще один подход к проблеме динамики ориентаций – через установки на будущее детей. Таблица 13 содержит в себе довольно богатую картину, отображающую смену предпочтений за 10 лет. В 1999 г. по сравнению с 1989 г. заметны рост установок на возвышение, достижение, хватку, хитрость (в этом ряду, видимо, следует воспринимать и пожелание «быть счастливыми») и соответственное снижение популярности «советских» ориентаций на скромность, общее благо, на «свой дом». Реже упоминаются честность, порядочность, прямота («открыто говорить, что думают», «быть всегда самими собой»), чаще – память о «корнях», уважение к родителям.

Но вот – как будто противоречащее всему сказанному – желаемое распределение будущих профессий детей (см. табл. 14). Оказалось, что за пять последних лет установки на желательные профессии детей остались на удивление стабильными. Причем наибольшей популярностью по-прежнему пользуется «советский» набор престижных профессий – врач, учитель, инженер, рабочий… Правда, рядом с ними заняли стабильные и почетные места также бизнесмены и банкиры.

Программа нашего исследования предполагает сравнение мнений о том, как поступить с носителями девиантных, отклоняющихся от принятых в качестве привычных или преобладающих, норм поведения. В трех опросах, разделяемых пятилетним интервалом, мы интересовались, что следует делать с проститутками, гомосексуалистами, наркоманами, больными СПИДом, бродягами и бомжами, алкоголиками, «рокерами», родившимися неполноценными и членами религиозных сект. Предлагались четыре варианта ответов: ликвидировать, изолировать от общества, оказывать помощь или предоставить самим себе.

С наибольшей участливостью, полагая, что этим людям прежде всего следует оказывать помощь, относятся у нас к больным СПИДом, к родившимся неполноценными, к наркоманам и алкоголикам, а также к бомжам. «Рокеров» и членов религиозных сект большая часть опрошенных считает лучше всего предоставить самим себе (хотя, например, в 1994 г. практически столько же хотели ликвидировать рокеров, а в 1999 г. желающих изолировать от общества членов религиозных сект набралось лишь немногим меньше, чем тех, кто хотел бы предоставить их самим себе). В отношении к гомосексуалистам предпочтения колеблются между «изолировать от общества» и «предоставить самим себе», но желающих изолировать все же больше. По отношению же к проституткам с 1989 г. произошел перелом. Если тогда 33 % хотели изолировать их от общества, 27 % – ликвидировать, 17 % – предоставить самим себе и только 8 % – оказывать помощь, то в дальнейшем ситуация изменилась: в 1994 и 1999 гг. соответственно 30 % и 29 % были за то, чтобы предоставить их самим себе; число жаждущих их ликвидации снизилось до 18 % в 1994 г. и до 12 % в 1999 г., а число желающих изолировать их от общества – соответственно до 23 % и 20 %. Если 12 % в 1994 г. предложили оказывать им помощь, то в 1999 г. таких было уже 20 %.

В целом же за прошедшие 10 лет произошло определенное смягчение отношения практически по всем группам девиантов. Единственным исключением служит отношение к сектантам, которое заметно ужесточилось за последние годы. Вероятно, это эхо направленных против них обличений со стороны приобщенной к государству православной иерархии. Вопрос в том, что означают такие сдвиги в массовых установках: распространение более гуманных и цивилизованных критериев толерантности или рост безразличия к нравственным нормам (и к людям), сопутствующий ситуации ценностного кризиса и распада.

Показателем жестокости в общественных настроениях давно служит вопрос о возможности отмены смертной казни. За 10 лет исследования варианты ответов на этот вопрос остаются практически стабильными. Заметно, что более широкое применение «исключительной меры» пользуется все меньшей поддержкой. Если в 1989 г. за это высказывались 35 % опрошенных, то в 1994 г. – 25 %, а в 1999 г. – 23 %. За сохранение же status quo ратовали 33 % в 1989 г. и 36 % в 1999 г. Немедленную или постепенную отмену смертной казни все эти годы поддерживали только 20 % населения. Хотя настроения общества далеко не соответствуют «европейским» стандартам, можно отметить отсутствие в них тенденции к ожесточению. А ведь ее можно было бы ожидать в связи с постоянной темой кровавого насилия в массмедиа и в реальной жизни.

Опросы выявляют различные по своей природе и функциям эмоциональные механизмы, так или иначе участвующие в определении актов социального поведения. Видимо, самый простой из них – реакции на определенные события или действия, соотнесение ожиданий с реалиями создает «текущие» оценки одобрения/неодобрения и т. п. Более сложные по своей природе обобщенные оценки (например, «удовлетворенность собственной жизнью в целом» или упоминавшиеся выше оценки исторических рамок идентификации) строятся на соотнесении текущих раздражителей внимания и более устойчивых, не всегда осознаваемых структур типа ценностных установок и стереотипов социального восприятия. Поэтому обобщенные эмоциональные оценки значительно менее подвижны.

Можно, вероятно, выделить и еще один тип предельно генерализованных оценок, которые во многом задают сами рамки эмоционального восприятия реальности и обеспечивают некий относительно устойчивый баланс между «внешней» (непосредственно социальной) и «внутренней» (личностной, интернализованно-социальной) средами человеческого существования. В эмпирических исследованиях такие генерализованные оценки выглядят константами.

В своем исследовании мы стремились выявить, в каком эмоциональном поле живут наши сограждане. Для этого в 1999 г. был задан вопрос: «Какие чувства появились, окрепли за последние годы у окружающих вас людей и у вас лично?» (см. табл. 15). В предложенном сложном наборе эмоциональных оценок явно преобладают негативные – безразличие, обида, отчаяние, страх, ожесточение. Но при этом «личные чувства» заметно более оптимистичны, чем «чувства окружающих»: в правой колонке все позитивные оценки встречаются заметно чаще, а все негативные – реже (за исключением чувства обиды, которое чаще упоминают как личное переживание).

Непременным условием существования человека в стабильной или, напротив, бурно изменяющейся социальной обстановке является постоянное поддержание некоего эмоционального баланса между «раздражителями» различного уровня. Как показали и наши предыдущие исследования по программе «Советский человек», источники напряженности носят чаще всего социальный характер, а источники радостей и удовлетворенности – преимущественно личные, семейные (см. табл. 16). Данные таблицы показывают, что наиболее существенные изменения в иерархии вызывающих страх событий – выдвижение в число первостепенных безработицы и бедности. Более редки в последние годы упоминания о страхе перед мировой войной и возвратом к массовым репрессиям.

Таблица 15

Эмоциональные рамки: «у всех» и «у себя» (в %)

Другой эмоциональный полюс – определение того, что доставляет человеку наибольшую радость, удовольствие (см. табл. 17). Данные таблицы демонстрируют некоторые изменения. Они невелики, но показательны. Реже упоминаются дети, книги, семья, работа, зато чаще – деньги, телевизор, хорошая еда, секс. Вероятно, в этом сказываются не только изменения в реальном образе жизни и привычках людей, но также изменения акцентов в демонстративном поведении, в тематике публичного обсуждения.

В заключение остановимся на некоторых генерализованных показателях эмоционального состояния человека, которые могут быть представлены в качестве констант его существования. В последние годы не только по рассматриваемой программе, но и в рамках мониторинговых исследований ВЦИОМа регулярно задавался вопрос в том, чувствуют ли наши сограждане себя свободными людьми. Оказалось, что положительно отвечают на этот вопрос от 29 % (1995 г.) до 36 % (1997 и 1999 гг.), отрицательно – от 58 % (1995 г.) до 51 % (1999 г.). В целом при всех колебаниях и пертурбациях социальной конъюнктуры в обществе сохраняется почти неизменным отношение «свободных» и «несвободных» (по их субъективным оценкам) людей: около трети первых и несколько больше половины вторых, причем с годами доля последних даже уменьшается.