Но, пожалуй, больше всего маршала порадовало сообщение о том, что главная группировка японских войск, оборонявшая город, Муданьцзян, разбита. По подсчётам генерала Белобородова, враг потерял до сорока тысяч солдат. Выслушав командарма, Мерецков сказал, что выезжает к нему, чтобы «своими глазами осмотреть поле боя».

Прибыв на место, Кирилл Афанасьевич увидел, что оборона противника вся взломана, хотя узлы сопротивления, судя по всему, были внушительными. Осматривая один из таких узлов, Мерецков насчитал до двух десятков артиллерийских дотов и свыше полусотни пулемётных гнёзд. Когда маршал с командармом измерили полосу вражеской обороны, оказалось, что она составила пятнадцать километров!

   - Мои краснознамёнцы превратили эту оборону в груды камней! - заулыбался генерал Белобородов, сопровождавший комфронтом.

   - Своего рода линия Маннергейма, - произнёс Мерецков, щуря глаза от подувшего с реки ветра.

   - Пожалуй, самураи переплюнули белофиннов! - Карие глаза Белобородова смотрели на маршала тепло и доверчиво.

Кажется, ещё никогда Кирилл Афанасьевич не был собой так доволен, как в этот раз. Наступление фронта шло успешно, но он готов был принять меры, если вдруг где- либо возникла бы нештатная ситуация, как это случилось под Муданьцзяном. Этот город следовало захватить с ходу и тем самым расчленить 1-й фронт Квантунской армии и развернуть стремительное наступление на Харбин и Гирин. Но японцы стянули к Муданьцзяну крупные силы, и бои за него приняли ожесточённый характер. Тогда Мерецков передал генералу Чистякову 17-й стрелковый корпус из 5-й армии и 88-й резервный стрелковый корпус фронта и, связавшись с ним по ВЧ, отдал необходимые распоряжения.

   - Отныне ваша армия, Иван Михайлович, действует в полосе главного удара фронта!

Генерал Чистяков воспринял приказ комфронтом как должное и заверил его, что всё исполнит в точности.

16 августа город Муданьцзян был взят!

   - Надо бы наградить генерала Чистякова, - подал мысль член Военного совета Штыков. - Слову своему он верен, энергичен, умеет настроить людей на разгром врага. Ты уж, Кирилл Афанасьевич, не скупись!

Маршал слегка улыбнулся и, блестя глазами, промолвил:

   - Награждать будем, когда утихнут бои, Терентий Фомич.

Однако Штыков возразил ему, заметив, что награждение отличившихся вопрос не праздный и для него принципиальный.

   - У нас порой бывает так: человек выполнил свои функциональные обязанности, а ему орден дают, - усмехнулся Штыков. - А за что, позвольте спросить? Собой он не рисковал, мужества особого не проявил, воевал не ахти как...

   - Согласен, Терентий Фомич, - прервал его маршал. - Орден у Чистякова, считай, уже на груди. Ты ему его и вручишь!

Прошло ещё два тяжёлых дня. Наконец японское правительство перед лицом неизбежной катастрофы приняло решение о капитуляции, которое довело до сведения правительств союзных держав. Казалось бы, всё ясно, но японцы продолжали оказывать нашим войскам сопротивление, а кое-где даже шли в атаку, хотя военные действия против американо-британских войск прекратили.

   - Они просто хотят вовлечь нас в затяжные переговоры, - сердито фыркнул член Военного совета Штыков, а генерал Крутиков добавил:

   - Хитрят господа самураи. Они тянут время, чтобы вновь собрать в кулак разбитые части Квантунской армии.

Это понимали не только военачальники на фронтах, но и в Москве. 16 августа Генштаб Вооружённых сил СССР опубликовал в советской печати разъяснение, в котором указывал, что действительной капитуляции вооружённых сил Японии пока ещё нет, что с нами пытаются разыграть фарс, поэтому советские войска на Дальнем Востоке будут продолжать наступательную операцию. Едва всесоюзное радио передало это заявление Генштаба, как Мерецкову позвонил главком Василевский.

   - Ты всё понял? - спросил он. - Наступление продолжать!

Маршал тут же связался с адмиралом Юмашевым. То, о чём сообщил Юмашев, успокоило Кирилла Афанасьевича: морской десант в порту Сейсин на побережье Северной Кореи высажен. Десантники заняли большую часть города, а вчера вместе с подошедшими частями 393-й стрелковой дивизии 25-й армии захватили Сейсинскую военно-морскую базу и вышли на коммуникации 3-й японской армии, отсекая войска 17-го японского фронта от 1-го и от побережья Японского моря.

Позднее корабли флота высадили штурмовые отряды, которые захватили город Ганзен, а самолёты 9-й воздушной армии генерала Соколова переправили парашютистов в Канко. А через три дня подвижные части 1-го Дальневосточного фронта ворвались в Пхеньян, и обе железные дороги, ведшие в Центральную Корею, были перерезаны. Квантунская армия оказалась отделённой от метрополии. Совместные действия армейских частей и флота увенчались полным успехом.

К маршалу вошёл генерал Крутиков. Он сообщил, что радисты штаба приняли обращение главнокомандующего Квантунской армией генерала Ямады[20] к советскому командованию, и вручил бланк с текстом. Мерецков прочёл: «Главнокомандующему советскими войсками на Дальнем Востоке, - радировал Ямада. - Я отдал приказ японским войскам немедленно прекратить военные действия и сдать оружие советским войскам».

   - Приказ отдал, а японцы продолжают сопротивляться нашим войскам, - посетовал генерал Крутиков.

Мерецков позвонил главкому маршалу Василевскому и доложил о предложении генерала Ямады, добавив что, несмотря на это, японцы всё ещё сражаются.

   - Хорошо, Кирилл Афанасьевич, я сейчас пошлю ему депешу, - заверил Василевский.

Телеграмма главкома была короткой. Он потребовал от японцев сложить оружие к 12.00 20 августа и сдаться в плен. Как только японские войска начнут сдавать оружие, подчеркнул Василевский, советские войска прекратят боевые действия. Ответ, к удивлению главкома, поступил к вечеру: «Советскому Главному Командованию войск на Дальнем Востоке. Я, командующий Квантунской армией, готов выполнить все условия капитуляции. Ямада». Маршал Василевский дал знать об этом Мерецкову.

   - Ямада согласен на все условия капитуляции, - сказал Александр Михайлович. - Подготовьте директиву о дислокации в масштабе фронта лагерей для пленных. Их будет десятки, сотни тысяч. Уже сейчас подумайте, как и где их кормить, пока мы не решим этот вопрос с Ямадой. Я скоро приеду к вам.

Маршал Василевский прибыл в хорошем расположении духа. Мерецков сказал, что приготовил ему сюрприз: в Харбине высадился десант во главе с заместителем начальника штаба фронта генералом Шелаховым, бойцы взяли в плен начальника штаба Квантунской армии генерала Хату и он, Мерецков, приказал Шелахову доставить именитого самурая на КП фронта.

   - Через час «гости» будут здесь, - заключил Мерецков.

   - Да, это сюрприз, - усмехнулся Василевский. - Что ж, поглядим на генерала, что он из себя представляет. Кстати, до войны Хата был военным атташе в японском посольстве в Москве.

   - Он разведчик? - Кирилл Афанасьевич посуровел.

   - А ты полагал, что он невинный самурай? - Василевский пожал плечами. - Ещё какой разведчик! Его хотели выдворить из Москвы за то, что он как ищейка бегал по столице и всё вынюхивал, но с поличным так и не поймали. Что-то Берия не сработал.

У штаба остановился «газик», и из него вышли пленные японцы. Впереди с угрюмым видом шагал генерал Хата, следом за ним - два офицера и наша охрана. Встретивший дежурный по штабу провёл «гостей» в кабинет комфронтом. Их усадили за стол, и маршал Василевский начал допрос. Он спросил, как зовут генерала.

   - Хипосабуро Хата, - перевёл переводчик, а японский генерал отвесил поклон обоим маршалам.

   - Где находится ваш командующий генерал Ямада? - спросил Василевский.

   - В ставке в городе Чанчунь, зовут его Отодзо Ямада. Он очень переживает наше поражение, даже не смог лично прибыть к вам.

«Перед нами сидел бритоголовый человек с угрюмым лицом, - писал позднее маршал Мерецков. - Ворот его рубашки был расстегнут, как будто ему было трудно дышать. Брови временами непроизвольно дёргались. Обрюзгшее лицо выражало усталость. Не о таком исходе событий мечтал он, конечно».