— Лучники, залп, залп! Конница, вперёд, вперёд! — заорал я и вдруг совершенно непроизвольно для себя почувствовал опасность, исходящую откуда-то сзади.

Я мгновенно ускорился, нырнул влево, но было уже поздно. Я ощутил резкую боль в спине. Стрелы! Опять эти проклятые стрелы, причём явно не пиратские! Им мои доспехи не пробить ни за какие коврижки. Кто же это никак не успокоится, чёрт возьми!? Кому это так неймётся?! Снова кто-то меня в очередной раз достал! Да что же это такое! Сколько можно, вот так, сзади, в спину!

Надо мною трижды просвистел рой наших стрел, а потом мимо меня, обтекая моего коня со всех сторон, сверкая тяжёлыми доспехами, с торжествующими и победными воплями, выставив копья и подняв мечи, пронеслись наши всадники. Впереди них скакали ШЕВАЛЬЕ и СОТНИК, что-то безумно крича.

Я почувствовал, как по холодеющей спине заструилась горячая кровь, стал слабеть, попытался сконцентрироваться, собраться с мыслями и силами, но это у меня не получилось. Сквозь мутную пелену затухающего сознания я увидел, как мимо меня на врага бегут Гвардейцы. Их рты были открыты в едином, мощном и безумном крике, которого я уже не слышал. Потом в сером, грязно-мутном, расплывающемся и растекающемся вокруг пространстве, вдруг проявилось встревоженное лицо Второго Шевалье. Теряя сознание, я зашатался в седле и вывалился из него Командиру Гвардии прямо в руки.

Аллилуйя, Бессмертному, Аллилуйя!

Очнулся или проснулся я среди ночи, где, — сразу не понял. Большая просторная комната, широкая кровать, канделябр на массивном, но не лишённом изящества, столе. В полуоткрытое мозаичное окно прохладно и решительно струится бродяга осенний ветер. Он колеблет пламя свечей, безнадёжно пытаясь переплести их между собой и погасить, но это у него никак не получается. Ветер сердится, злится, нервничает, дует всё сильнее, но у него всё равно ничего не выходит, и он на время утихает, задумчиво и устало любуется остатками хаотичного движения света под высоким, грубым и мрачным каменным потолком.

— Ваше Величество, как Вы себя чувствуете? — раздался рядом со мною мягкий и почтительный голос.

Принадлежал он полной и довольно пожилой даме, очевидно, сиделке, которая неслышно и быстро подошла к моей кровати.

— Выпейте вот это, — она протянула мне грубую глиняную кружку с какой-то бурой и довольно неприятно пахнущей жидкостью.

Я подозрительно поморщился. Рядом со мною из полутьмы неожиданно возник ПОЭТ.

— Пейте, пейте, Сир, — весело произнёс он. — Все порошки, настойки и вообще всё, что даётся Вам, сначала пробует эта лекарша, а потом один из Гвардейцев. Хотя, я считаю, что данные меры предосторожности по отношению к Вам по понятным причинам совершенно излишни.

Я осторожно отпил жидкость из кружки, ощущая губами её неровные и шершавые края. Снадобье было совершенно отвратительным на вкус, пахло чем-то крайне неприятным, резким, но я, сопровождаемый просительно-укоризненным взглядом сиделки, всё-таки допил его до конца. Ух, какая, однако, гадость!

А ведь самое интересное заключается в том, что почему-то именно почти всё неприятное, невкусное, безвкусное и неудобоваримое в этом мире приносит нам наибольшую пользу! Сие умозаключение относится и к лекарствам. А что говорить о процедурах!? Именно самые отвратительные из них и оказывают самое полезное воздействие на процесс лечения организма. Давний и загадочный парадокс!

А женщины!? Порой, не самые красивые из них становятся, как ни странно, нашими избранницами! Как там… «Пусть завидуют навек красавицы тем единственным на свете женщинам, которых любим мы!». Откуда возникли в моей голове эти строки? Не понятно… Вернее всё абсолютно ясно. Откуда, откуда… О, сколько ещё всякого интересного и неожиданного хранит моя память в своих потаённых кладовых, ключи от замков которых, увы, безвозвратно потеряны! Ну, ничего, ничего! Имеются у нас в запасе и отмычки, и ломы, и кувалды!

— Однако, где вы отыскали такую кружку, сударыня? — недовольно и насмешливо спросил я. — Где-нибудь в самом захолустном трактире, очевидно, подобрали её с пола?

— Сир, для того, чтобы травы оказывали наибольший лечебный эффект необходимо заваривать и отстаивать их только в стеклянной, керамической, а ещё лучше, в простой глиняной посуде. Эта кружка передаётся в нашей семье целителей и знахарей из поколения в поколение, — тихо молвила сиделка. — Но суть не только в том, что она глиняная. За много лет в ней накоплена очень большая исцеляющая сила, понимаете?

— Понимаю, понимаю, — задумчиво ответил я. — Это как старая чудодейственная икона. В ней концентрируется положительная энергия, под воздействием которой в позитивную сторону меняется структура материи как в ней самой, так и вокруг неё. Кажется, примерно так. Вся суть заключается в правильно структурированной энергии. Что-то в этом роде…

Я до сих пор лежал на кровати, не двигаясь, не испытывая не только никакой боли, но и даже малейших неприятных ощущений в теле. Собственно, и самого тела я абсолютно не ощущал. Я как бы парил в невесомости, мозг мой жил своей отдельной, мистической, сверхъестественной жизнью и был словно отстранён, изолирован от бренной человеческой плоти и её оболочки. Странное ощущение, однако… Не пора ли начать двигаться?

Я сделал над собою усилие, пошевелил пальцами, потом руками и ногами, чуть приподнял и снова опустил голову. Задействованные при этом мышцы слушались меня превосходно. Вслед за ними, как по единой команде, пробудились все остальные части и органы тела. Фу, ну, — слава Богу! Я присел, опираясь на подушки. Резкая боль в спине внезапно пронзила всю мою до этого благостную и невесомую сущность. Я вскрикнул, стиснул зубы, упал обратно на кровать.

— Ваше Величество, разве так можно! — засуетились вокруг меня сиделка, ПОЭТ и два неизвестно откуда взявшихся Гвардейца.

— Где мы находимся? Что это за помещение? — раздражённо спросил я, испытывая сладостное облегчение от погружения в ласковые объятия мягкого и тёплого ложа.

— Как где, Сир!? Конечно же в замке Графа Третьей Провинции! — весело воскликнул ПОЭТ, протягивая мне уже не глиняный, а серебряный бокал тонкой отделки. — За победу, за Вашу блестящую победу!

— За Нашу победу! — облегчённо рассмеялся я и, несмотря на возмущённые протесты сиделки, осушил бокал до дна.

Можжевеловка яростно ворвалась во внутрь меня, как огнедышащий безжалостный дракон, мгновенно всё обожгла, взбодрила и взмутила, потом мягко и приятно затопила мозг. Я глубоко вздохнул, расслабился и улыбнулся.

Как там? «Пускай алкоголики живут меньше, но разве не стоит постоянно получаемое ими удовольствие этих нескольких, всё равно не имеющих никакого смысла, утраченных лет бытия!?». Кто и где это сказал? Кто-то из моих друзей или подруг. Из той, из прежней, пока ещё непонятной и загадочной жизни… Ну, ничего, скоро я всё пойму! Все загадки отгадаю! Дайте время!

— Сударь, пожалуйста, опишите мне вкратце сложившуюся ситуацию, восстановите картину произошедших событий, — поморщился я, обращаясь к ПОЭТУ. — Что-то у меня с головой. Не совсем я в порядке. Помню всё обрывочно, фрагментно и эклектично… Собственно, — мне к этому не привыкать.

— Конечно, конечно, Сир…

— Да, и налейте мне ещё Можжевеловки. А где, кстати, ШЕВАЛЬЕ, как там поживают другие мои соратники?

— В общем-то, дела наши обстоят неплохо. Все более-менее живы и здоровы, — широко улыбнулся ПОЭТ.

— Ну, так начинайте же ваш рассказ!

— С превеликим удовольствием, Сир! Сейчас же всё Вам опишу со всеми подробностями и нюансами! — расцвёл мой Летописец, садясь на своего любимого конька.