— Какой, однако, молодец! Как, однако, завернул! Если бы у меня было дипломатическое ведомство, то вам там было бы самое место, мы на эту тему как-то уже беседовали! — восхитился я. — Ну, а насчёт познания… Многое чего я, конечно, говорил… Но не воспринимайте мою говорильню, как некую бесспорную данность. Не ошибаются только дураки и покойники! Всё на этом свете подлежит сомнению! И, вообще, сколько ещё вокруг нас всего непознанного! Ведь не зря к концу жизни мудрец Сократ заявил: «Я знаю, что ничего не знаю!». Вот так…

— Сир, а кто такой Сократ? Впервые слышу это имя, — спросил ПОЭТ, заскрипев пером.

— Кто такой Сократ? — раздражённо произнёс я. — Был один такой чудак в Древней Греции. Только не спрашивайте меня, что собой представляет эта Древняя Греция и где она находится! Если бы я знал?! Кстати, я расскажу вам одну историю, связанную с Сократом. Так, вот…Накануне своей смерти Сократ попросил какого-то музыканта научить его играть на лире одну мелодию. «К чему это тебе, раз ты всё равно умрёшь?» — удивлённо спросил музыкант. «Чтобы знать её перед смертью…» — ответил Сократ.

Я посмотрел на своих притихших соратников. Все сидели какие-то утомлённые и вялые, только ПОЭТ лихорадочно что-то записывал на бумаге. Я тоже внезапно почувствовал усталость. Видимо, сказывались три дня запоя. «Когда проходят дни запоя, мой друг причёсан и побрит…». Боже мой, ну это ещё что такое, откуда?!

Какая-то песня, явно мною любимая в той, в иной и загадочной жизни… «Когда проходят дни запоя, мой друг причёсан и побрит. И о высоком говорит уже не страстно, а спокойно». Кажется так…

Я встал, тяжело прошёлся по палатке. Какой-то нервный, бестолковый и сумбурный получился сегодня разговор. И день. и вечер явно не сложились. Бог с ней, с большой политикой! Ничего мы сегодня уже не решим. Как известно, — утро вечера мудренее. Всё равно мы ещё не дождались всех разведчиков. Надо уединиться, окончательно прийти в себя, подумать. Завтра снова соберу Совет и начну действовать….

Я задумчиво посмотрел на ПОЭТА:

— Что-то я вам хотел порекомендовать внести в анналы. Забыл… Эх, старость не радость… Ах, да! В отношении арабов… Есть такая любопытная книга… Она называется Кораном. Так вот, там сказано: «Не печальтесь о том, что вас миновало, не радуйтесь тому, что к вам пришло!».

— Великолепная фраза! Но к чему Вы это, Сир?

— Да ни к чему, а возможно, — и ко всему! Обдумайте сказанное мною и поймёте. Я считаю, что, возможно, данная мысль — путь к достижению покоя, и ключ к пониманию гармонии в человеческой жизни. Одна из формул постижения смысла бытия. В анналах данную фразу поместите на самом видном месте! Постарайтесь догадаться, чья подпись под ней должна стоять. Пусть народ её обдумывает и ею восхищается! Кому надо, тот в смысле этой фразы разберётся. Цитатник, на то он и Цитатник, чтобы очень долго изучать, постигать и интерпретировать заложенную в нём мудрость. Собственно, изложенная мною мысль и не нуждается в особом обдумывании. Она предельно ясна и проста. Как известно, одна из сторон мудрости — именно её ясность и простота!

— Сир, но это уже две её ипостаси! — усмехнулась ГРАФИНЯ.

— Ну, две, так две…

— Ваше Величество, мне не терпится узнать ещё несколько основополагающих формул постижения смысла бытия. Сколько же их всего? — с неискренним любопытством и искренней иронией произнесла ГРАФИНЯ.

— Столько, сколько надо, — усмехнулся я. — На сегодня хватит одной. Мудрость подобна красивым женщинам, которых, как известно, никогда не бывает много. Но общение с ними следует ограничивать в разумных пределах, конечно. Всё в меру… Только так. Иначе чувства и ощущения нивелируются, теряют свою свежесть и первоначальный смысл.

— Браво, Ваше Величество! Браво! — якобы восторженно и восхищённо захлопала в ладошки ГРАФИНЯ.

— Не перебарщивайте, дорогая вы моя! Ладно, пора спать, спокойной ночи, — криво усмехнулся я. — Завтра сбор в восемь утра, на этом же месте. Хватит бессмысленно ходить по кругу и точить лясы! В поход отправляемся к обеду, вернее, после него. Как же я устал…

Все молча двинулись к выходу из палатки.

— Ваше Величество, прошу меня извинить, но Вы обещали ещё одну мысль для Цитатника, — свою, — вежливо, но решительно сказал ПОЭТ.

— Всё-то вы помните, — вздохнул я, усмехнувшись. — Ну, извольте. Мысль эта действительно моя. Она родилась у меня сравнительно недавно, во время долгого путешествия в карете и меланхоличного созерцания одной обворожительной юной особы, которая ехала вместе со мною.

— Я догадываюсь, о ком, Вы, Сир… — улыбнулся ПОЭТ.

— Так вот… «Женщину нельзя заставить любить, её можно только заставить терпеть». Я прав, ГРАФИНЯ? Или нет? И, ради Бога, не спрашивайте меня, к чему и зачем я это произнёс. Ни к чему! Как всегда, просто так пришло в голову, и всё! Цитатник не терпит пустоты!

Утро следующего дня было пасмурным, тихим и довольно прохладным. Море, подёрнутое сероватой дымкой, почти сливалось с таким же небом. Они вместе сурово являли миру свою пока скрытую от него загадочную и завуалированную бездонность и, переплетясь между собою, меланхолично думали о чём-то своём, наверное, — о вечном и бесконечном.

— Море и небо, привет вам от Бессмертного ПУТНИКА! Мы с вами одной крови, вы и я! — громко произнёс я в пустоту.

Собственно, всё во Вселенной имеет своё начало и свой конец, в том числе, и море, и небо. Рождаются и исчезают миры, а что такое, например, море? Всего лишь маленькая капля воды на ладони Бога. Или, если кому-то будет угодно по-другому, — микроскопическая частица в структуре грандиозного мироздания, не более того. Дунь на неё, на каплю, и испарится и исчезнет она раз и навсегда. То же можно сказать и о небе. Маленький глоток воздуха в бездонных лёгких Творца, не более того. Слегка вдохнул он его, задержал дыхание, выдохнул и развеялся и исчез воздух в пустоте Космоса …

Обо всём этом я думал, проснувшись очень рано и задумчиво смотря в окно. В моей спальной палатке и за её плотными матерчатыми стенами было довольно прохладно. Я выпил рюмку Звизгуна, зажевал её холодным мясом и вышел наружу. Стоявшие у входа Гвардейцы отсалютовали мне мечами, я кивнул им и покровительственно улыбнулся, а потом пошёл к морю.

Погода стала меняться, небо постепенно наполнялось синевой. Некоторое время я в одиночестве и в задумчивости сидел на пустынном пляже. Немного позже проснулись все остальные мои соратники, о чём свидетельствовало оживлённое движение и на яхте, и на галере. После лёгкого завтрака члены Военного Совета снова собрались в большой палатке, разбитой недалеко от моря под сенью огромных и густых сосен. Они так остро и волнующе-сладко пахли, что у меня вдруг закружилась голова.

— И так, господа, продолжим! На этот раз — коротко и на полном серьёзе. Время для шуток, острот, анекдотов, парадоксов, воспоминаний и другого подобного, увы, прошло. Ради Бога, больше ни слова о Горных Жеребцах и о «Трактате о Душе». Того, кто поднимет эти темы, казню прямо на месте! ШЕВАЛЬЕ, что там с нашими лазутчиками и шпионами?

— Сир, вернулся ещё один агент, я принял у него донесение.

— Хорошо… ГРАФИНЯ, закончим, наконец, тему вашей Провинции!

— Да, Сир, конечно, — поспешно ответила девушка. — Так вот… Графство выдержало посланные ему испытания и осталось непокорённым. Наши противники встретили достойный отпор. Три Барона, к счастью, остались в живых. Они с войсками засели в своих горных замках и плевали с высоты их стен на неприятеля. Если бы Вы, Сир, видели эти замки и наши горы, то сразу бы всё поняли!

— Увижу ещё, увижу, — пробурчал я. — А что народ? Мой народ…