— «Моя женщина спит», — раздался мелодичный голос ГРАФИНИ.

— Спасибо, милая… Так вот, после этих двух стихотворений можно в принципе уже больше ничего и не писать. Вполне достаточно написанного… Вернее, писать можно и нужно, ну, чтобы не терять форму. Продолжите, например, эту самую нашу Поэму. Да не вздрагивайте вы так! История Империи только начинается! Нас ждут великие дела! Пишите не торопясь, с толком, с расстановкой, с чувством, и главное — качественно! То, что качественно, конечно не всегда гениально, но чаще всего хотя бы талантливо. Кстати, и гениальное не всегда бывает качественным. Вот где парадокс! Вот где место для дискуссий! Пишите, мой дорогой, пишите. Ваш дар, как и всё на этом свете, нуждается в развитии, в тренировке, в движении, иначе он пропадёт, атрофируются. Лишь дураки уверены, что талант нельзя потерять или просто пропить. Это не так! Пишите, цензора над вами нет, ну, может быть, я или ГРАФИНЯ сделаем вам пару замечаний. И что в этом страшного такого? Договорились?

— Да, Сир, — печально произнёс ПОЭТ.

— Ну и славно!

Я взял в руку рюмку, полюбовался игрой света на гранях хрусталя и произнёс тост:

— За творчество, за любовь!

Все выпили до дна. Усталость — эта вечная подруга алкоголя, как всегда внезапно затопила и поглотила меня. Я обнял ГРАФИНЮ, поцеловал её в висок, с наслаждением вдохнул аромат тяжёлых медных волос, слегка поклонился присутствующим:

— Извините, господа, пора и отдохнуть. Встретимся за завтраком. Хозяин, будьте любезны, подайте утром Империум, он будет очень кстати. ШЕВАЛЬЕ, проверьте посты. Спокойной ночи…

Огонь в камине окончательно потух. Только тонкие струйки дыма поднимались от чернеющих углей вверх, пытаясь, видимо, через дымоход добраться до звёзд. Глупые, — сдались вам эти звёзды! Они там, в своей холодной вышине, и сами, видимо, неприкаянны и одиноки, иначе, зачем и почему они покидают небо и падают на землю?

Если расслабленность и усталость — вечные подруги алкоголя поздним вечером, то опустошённость и вялость — его верные спутницы утром. К завтраку, а, вернее, к обеду, все собрались за столом, будучи явно опустошёнными. Лучше всех выглядел ТРАКТИРЩИК. Ну, конечно, — годы неустанных и упорных тренировок по употреблению спиртного давали о себе знать.

ГРАФИНЮ я еле-еле поднял с кровати. Ночью она упала в неё, как в бездну и заснула таким крепким сном, что все мои слабые попытки вызвать в ней любовный пыл ни к чему не привели. Я, собственно, особо и не старался, так как сам почувствовал глубокую усталость и вскоре погрузился в глухие и тёмные пучины сна, крепко сжимая девушку в своих нежных и крепких объятиях.

«А поутру они проснулись»…

Проснулись мы тяжело, и не утром, — а в полдень. Моя ненаглядная лебёдушка выглядела неважно, была бледна, помята, мрачно смотрела в потолок, морщась от головной боли и осторожно массируя виски. Девушка истово клялась, что больше никогда не возьмёт в рот этот проклятый напиток с таким дурацким названием… Как его там? Звизгун… Какой идиот его придумал!?

Я мягко увёл ГРАФИНЮ от этой весьма щекотливой темы и объяснил, что её состояние проистекает отнюдь не из-за Звизгуна, как такового, а из-за отсутствия культуры пития, а иными словами, из-за чрезмерного употребления этого божественного напитка. Потом я подал ГРАФИНЕ стакан воды и, пытаясь её взбодрить, напомнил ей о надписи на стене в зале трактира.

ЗВИЗГУН, ИМПЕРАТОР, БОГ… Какова, однако, троица! Девушка слегка развеселилась и, то ли от воды, то ли от моей шутки, почувствовала некоторое облегчение. Я, конечно же, тоже испытывал определённое состояние дискомфорта в организме, но, как всегда, сосредоточившись, а потом, расслабившись, очень быстро восстановился.

После вежливого стука в дверь нашей спальни и приглашения к столу мы, не торопясь, оделись и спустились вниз.

ПОЭТ был бледен, как гипсовая статуя, и мрачен, словно полководец, проигравший накануне судьбоносную битву. Он нервно теребил салфетку дрожащими пальцами, тяжело уставившись в пол.

ШЕВАЛЬЕ выглядел чуть получше и посвежее. Правда, его замутнённые глаза, казалось, были почти лишены смысла, но периодически в них вдруг проскакивала лихорадочная искра воспалённого разума. В такие мгновения юноша словно приходил в себя от какого-то потустороннего транса, вздрагивал, и каждый раз удивлённо оглядывался вокруг, словно видел всё впервые.

О крайне плачевном состоянии Фрейлины я даже не буду упоминать. Единственным положительным фактором являлось то, что в моменты прояснения сознания взгляд ШЕВАЛЬЕ обязательно останавливался на девушке, при этом он заметно теплел, а щёчки Фрейлины в такие мгновения заметно розовели. Ну что же, если у них вчера что-то случилось и получилось, то слава Богу!

Некоторое время наша дружная компания сидела молча. Все, кроме меня, с отвращением посматривали на запотевший графин со Звизгуном, стоявший в центре стола.

— Ну что, друзья мои, вижу, что все вы живы и относительно здоровы. Это уже хорошо, — жизнерадостно произнёс я, потирая руки. — А здоровье мы сейчас подправим и поправим. С выпивкой мы вчера, конечно, переборщили, но какова была беседа, а?! Хозяин, как там наш Империум?!

— Ваше Величество, — уже созрел, немного потомился, обрёл подобающую консистенцию!

— Что за Империум, какой Империум? — глухо спросила ГРАФИНЯ. — Я ничего не хочу. Я ничего не буду! Можно мне просто посидеть за столом, и всё? Или ещё лучше, прогуляться по свежему воздуху?

— Дорогая моя, вы совершенно не понимаете, что сейчас из-за своего неведения пытаетесь закрыть дорогу в рай! Но я вам не позволю этого сделать. Хозяин, — подавай! Прямо из печи!

Через несколько мгновений на столе возник закопчённый глиняный казанок с ароматным варевом. Запахло бараниной, чесноком, лавровым листом и другими пряностями. Официанты быстро и аккуратно разлили бульон по глубоким тарелкам, положили в рядом стоявшие чашки с крышками по небольшим кускам дымящейся баранины.

— А теперь, господа, — торжественно произнёс я. — Самый ответственный момент! Тот, кто преодолеет его, испытает истинный экстаз, магическое продвижение к свету и моё личное одобрение! Ну, а тот, кто не рискнёт это сделать, останется в мутной болезненной трясине этого пасмурного дня! Но я настоятельно рекомендую рискнуть.

Я подмигнул ТРАКТИРЩИКУ, он понимающе кивнул головой и шустро разлил по рюмкам Звизгун. Раздался общий протестующий и горестный вздох. Я резко встал и с металлом в голосе произнёс:

— За ИМПЕРИЮ! Виват!

Все тяжело поднялись вслед за мною.

— За ИМПЕРИЮ!!! — услышал я в ответ обречённый и разбалансированный хор унылых голосов.

— А теперь немедленно закусите и быстро попробуйте Империум, пока он не остыл, ну же!

Ложки дружно опустились в тарелки, раздались удивлённо-одобрительные возгласы. Щёки у всех порозовели, на лбах выступила испарина, глаза заблестели. Мои спутники явно начали обретать нужную форму.

ТРАКТИРЩИК был крайне доволен происходящим. Лицо его окрасилось в помидорный цвет, глазки сияли, он постоянно вытирал огромным платком пот, градом катящийся по лбу и по щекам. Скоро все перешли к мясу. Оно было необыкновенным: перчёно-сладким, ароматным и нежно тающим во рту.

— Сир, Вы были абсолютно правы! Империум в данный момент, — именно то, что надо, трапеза замечательная, — проворковала раскрасневшаяся и заметно повеселевшая ГРАФИНЯ. — А как пошёл Звизгун! Только сейчас я, наконец, поняла, почему у него такое чудное и оригинальное название. Гениально, гениально…

— То-то, то-то, моя дорогая! Как я уже неоднократно заявлял: «Со мною поведёшься, ещё и не того наберёшься!».