Рабби Хисда проигнорировал замечание Мари о том, что его решешие противоречит нормам правосудия, так как старался добиться справедливости, а не следовать абстрактным законодательным принципам. Как писал по этому поводу профессор Аhарон Киршенбаум, «правосудие предполагает, что у злодея нет возможности влиять на расследование, чтобы оно повернулось в его пользу». Он также замечает, что этот случай стал прецедентом, позволившим всем еврейским судьям защищать правосудие от посягательств злодеев, пытающихся им злоупотребить («Равенство и еврейское право»).

Хотя Тора требует «отдать око за око», это традиционно понималось как обязанность выплатить штраф, а не вырвать себе глаз. Почему? Потому что правосудие требует:

Поэтому, хотя тот, кто намеренно ослепил ближнего, заслуживает быть ослепленным, он платит компенсацию, иначе суд совершит несправедливость, взяв жизнь за глаз.

«Правосудие медлит» – значит другими словами, что правосудие не действует, а это ведет к кровопролитию.

По закону человек, прикоснувшийся к скелету рептилии, ритуально нечист (Ваикра 11:29–38).

Зная, что многие истцы и ответчики, приходящие в суд, могут использовать запутанные, хитрые, даже лживые аргументы в спорах, раввины не могли позволить наивным людям заседать в Санhедрине. Они хотели, чтобы судьи были достаточно умны и могли доказать противоположное тому, что говорит Танах, и достаточно честны, чтобы признать, что их доказательства неверны.

В современном мире таким человеком был Шмуэль Лейбовиц (1893–1978), которого долго считали лучшим в Америке адвокатом по уголовным делам. Лейбовиц заставил многих присяжных оправдать убийц, опираясь на «притянутые за уши», но умело представленные доказательства.

Добившись оправдательных вердиктов для многих главных гангстеров Америки, включая Багси Сигала, Лейбовиц стал уголовным судьей в Бруклине, известным как «судья-палач». «Я был жесток с преступниками, – признался он после выхода на пенсию, – ибо они понимают только жестокость». Изобретая в течение многих лет линию защиты для преступников (столь же изворотливую, как доказательство «чистоты» пресмыкающегося), Лейбовиц умело разоблачал ложные клятвы и алиби. (Чтобы узнать о нем больше, загляните в книгу Карла Сифакиса «Энциклопедия американской преступности».)

Хотя Тора запрещает колдовство, судья должен разбираться в нем, чтобы решать, виновен ли обвиняемый в нарушении этого запрета. Чтобы это не казалось вам слишком странным требованием, подумайте, чем закончился бы процесс в Салеме в 1692 году, если бы судьи хотя бы предположительно знали, чем занимаются ведьмы. Возможно, девятнадцать невинных людей не были бы осуждены на незаслуженную смерть по ложному обвинению.

Если понимать требование «говорить на семидесяти языках мира» буквально, то оно кажется невыполнимым. Возможно, здесь имеются в виду различные диалекты. Скорее всего, число «семьдесят» символизирует умение говорить на нескольких языках, а не только на родном.

Кроме того, что такое требование позволяет судьям не зависеть от переводчика, оно также гарантирует, что судьи будут знакомы с культурой народов, живущих вокруг них.

Так как в еврейской традиции возраст ассоциируется с мудростью, то термин «старики» здесь касается глубоких старцев.

Закон исключает из числа судей евнухов и бездетных, так как им не хватает отеческой нежности. Старцы же, как считает Талмуд, уже забыли о тяготах, связанных с выращиванием детей, и поэтому несправедливо жестоки.

Луис Джейкобс считает, что мораль этой истории такова: «Когда человек несправедлив, он хуже любой скотины» («Еврейское право»).

Так как человек создан по образу Бога, его убийство также считается преступлением против Бога.

У народов, живших вокруг древних евреев, семья жертвы могла принять выкуп от убийцы, согласившись не преследовать его и не искать мести. Как объясняет Маймонид, Тора запрещает это, так как «Душа жертвы принадлежит не его семье, но Богу» (Мишне Тора, «Законы об убийстве и защите жизни», 1:4).