Я ни на минуту не мог остаться в одиночестве. Мне приходилось то и дело возвращаться домой, в Джабалпур и запираться в своей комнате. Джабалпуру со мной не повезло. Я ездил по всей Индии и повсюду встречался с людьми, но только не в Джабалпуре. Этот город стал моей горной пещерой. Когда я приезжал в Бомбей,

Дели или Пуну, люди спрашивали меня, зачем я без особой надобности постоянно возвращаюсь в Джабалпур. Я проводил где-нибудь двенадцать или пятнадцать дней, а потом на три-четыре дня возвращался в Джабалпур. Затем я снова куда-нибудь ехал. Прямой нужды в поездках в Джабалпур у меня не было. Я мог бы из Пуны отправиться в Бомбей, из Бомбея в Дели, из Дели в Амритсар, из Амритсара в Шринагар. С какой стати мне сначала ехать в Джабалпур, а потом, через несколько дней, еще куда-нибудь?

Джабалпур был моей горной пещерой. Там я жил в полном одиночестве. А когда я не смог оставаться один даже в этом городе, мне пришлось уехать.

Путешествуя по Индии, я часто передвигался на поезде, на самолете, в машине. А отдыхал я только в поезде. Как только я выходил из поезда, мне уже не было покоя, так как каждый день у меня было пять-шесть встреч в колледжах, университетах, с друзьями, журналистами, меня приглашали на пресс-конференции. И я уже не мог отдыхать. Оставалось отдыхать лишь в поезде. После двадцати лет постоянных разъездов я уже не мог уснуть без шума поезда, звона станционных смотрителей, крика лоточников. Представляете? Я даже записал весь этот шум на магнитофон и слушал его дома. Тогда мне удавалось крепко выспаться. Как только я засыпал, магнитофон тотчас же убирали. Иначе меня мучила бессонница, ведь двадцать лет — немалый срок, и я привык слушать грохот колес.

Я сплю с тремя подушками. Две подушки я располагаю слева и справа, а на третью кладу голову. Во время поездок мне приходилось брать с собой три большие подушки, и для них отводился самый большой чемодан. Иногда какой-нибудь человек при мне открывал мой самый большой чемодан и с изумлением созерцал эти подушки. «Неужели ты завел особый громадный чемодан лишь для трех подушек?» — спрашивали меня.

«Я не могу спать без двух боковых подушек, — отвечал я. — Благодаря ним я крепко сплю. Если я лишусь их, то буду спать с трудом. Всю ночь мне не будет хватать боковых подушек».

Я много лет ездил по Индии, и мне приходилось ждать поезд на платформе.

Однажды впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. В Индии это сенсация. Такого просто не бывает. Я так удивился и почувствовал такую благодарность к машинисту, что пошел к нему и сказал: «Впервые в моей жизни поезд пришел вовремя. Наверно, вы лучший машинист в Индии».

«Не смущайте меня», — попросил машинист.

«А что тут такого?» — не понял я.

«Это вчерашний поезд, — объяснил машинист. — Он опоздал на двадцать четыре часа».

Когда я услышал о таком чудовищном опоздании, то всплеснул и закричал. Неподалеку стоял начальник станции. «Я регулярно езжу по стране вот уже двадцать лет, — сказал я ему. — Если поезда так кошмарно опаздывают, тогда зачем публиковать расписания?»

«Неужели вы сами не можете понять? — отозвался начальник. — Без расписания мы не сможем определить, насколько опоздал поезд».

«И то верно, — согласился я. — Мне это в голову не приходило».

«Тогда все перепутается, — просвещал меня начальник. — Расписание публикуют для того, чтобы люди знали, насколько поезд опоздал».

Однажды я ждал поезд, и репродуктор постоянно объявлял: «Поезд опаздывает на час... два часа», и так далее. Я не верил своим ушам. Дело в том, что сначала он опаздывал на час, потом на два часа, потом на четыре часа.

«Я не могу понять, этот поезд приближается к нам или удаляется от нас? — задался я вопросом. — Если он опаздывал на час, то почему теперь он опаздывает на четыре часа?»

Я пошел к начальнику станции и спросил его: «В каком направлении движется поезд?»

«Не сердитесь, — попросил он. — Из соображений личной безопасности мы не можем объявить, что поезд опаздывает на сорок восемь часов, ведь тогда пассажиры убьют нас. Поэтому мы решили открывать правду частями. Тогда люди будут спокойны, ведь поезд опаздывает лишь на час или на два часа. Такими отрезками мы покроем все сорок восемь часов».

«Я ценю ваше великое сострадание, — сказал я. — Иначе у пассажиров случались бы сердечные приступы. Вы поступили правильно».

Иногда поезда опаздывали и на шестьдесят часов. Я сидел на вокзале и слушал, как репродуктор объявляет: «Поезд опаздывает на час... на два часа». Так может быть лишь в Индии, в которой люди учатся жить неспешно. Никто никуда не торопится. Люди полагают, что опоздание поезда предопределено судьбой, что ничего исправить нельзя.

Двадцать лет я ездил по Индии и часто в поезде наблюдал за тем, как пассажиры поезда или самолета открывают свои чемоданы, заглядывают в них, потом снова закрывают, как будто там для них устроили какую-то выставку. Им просто нечем было заняться. Люди открывали в поезде окно, потом снова закрывали, ложились на диван и закрывали глаза, потом снова открывали их.

Если вы едете в индийском поезде, то от Бомбея до Калькутты вам придется ехать сорок восемь часов. Я входил в свое купе, снабженное кондиционером. Чаще всего я ехал один, но иногда у меня был попутчик, потому что купе было рассчитано на двух пассажиров. Я сразу же называл свое имя, потом имя моего отца, имя деда, а также откуда я родом, даже если меня ни о чем не спрашивали. Моих попутчиков поражал мой подход. «Я просто заранее рассказываю вам историю своей жизни, чтобы вам не пришлось ни о чем расспрашивать меня», — пояснял я.

Затем я удобно располагался на диване, а мой попутчик сидел напротив и с подозрением разглядывал меня.

«Мне просто хотелось бы, чтобы вы помолчали, — растолковывал я ему суть дела. — Я рассказал вам свою автобиографию, мне больше не о чем говорить!» Потом я разглядывал своего соседа все двое суток. Если же он порывался заговорить, я сразу же напоминал ему о том, что мы уже обо всем поговорили. Тогда он начинал чем-нибудь заниматься. Он повторно от начала и до конца читал газету, вплоть до колонки с выходными данными, а потом снова глазел на меня.

Несколько раз пассажир вызывал проводника и просил переселить его в другое купе.

«Но почему? — недоумевал проводник. — У вас замечательный спутник. Я знаю его, ведь он часто ездит по железной дороге. Он замечательный человек. Оставайтесь».

«Мне все равно, хороший он или плохой, — стонал мой сосед. — По сути, он слишком хорош. Прошу вас, переселите меня в другое купе, в котором люди разговаривают! Этот человек опасен. Он все время смотрит на меня не моргая, и я потею от страха. Сегодня утром я уже три раза принял душ без всякой причины. Я иду в ванную комнату только для того, чтобы не видеть его. Я решаю принять душ, чтобы отдохнуть от него хотя бы несколько минут».

Но двое суток срок немалый... Пассажир начинал осознавать свою неврастеничность, ведь он без всякой надобности открывал и закрывал окно, ложился на диван, вертелся. А я все это время смотрел на него! Потом он забирался на верхнюю полку. Я поднимал руку, чтобы он все время видел ее, потому что я не мог сказать: «Я здесь. Вы продолжаете вести себя безумно».

Однажды я ехал в одном купе с женщиной. В соседнем купе ехал ее муж или друг. На каждой станции он приходил к нам. Он приносил ей мороженое, конфеты и еще что-нибудь.

«Кто этот человек?» — спросил я свою спутницу.

«Муж», — ответила она.

«Не может этого быть!» — воскликнул я.

«Откуда вы знаете?» — струсила женщина.

«Мужья так себя не ведут, — объяснил я. — Он приходит к вам на каждой станции! Если муж едет в другом купе, то он придет к жене лишь на конечной станции, если вообще появится. А вам повезло, ведь на каждой станции этот мужчина приносит вам подарки».

«Вы правы, — потупила она взгляд в пол. — Это не муж, а друг».

«И сколько лет вы вместе?» — поинтересовался я.

«Около семи», — ответила она.