Мы подали петицию в Иммиграционную службу, чтобы Раджниш оставался в Соединенных Штатах Америки, как религиозный лидер. Иммиграционная служба сделала заявление, в котором говорится, что Раджниш мошенник, он въехал в страну как турист, а намерение у него было — иммиграция, и что он не может быть религиозным лидером, если он молчит, он отвечает за то, что его саньясины женятся и выходят замуж, с целью получить вид на жительство, вместе с грин картой.

Я не собирался жить в Америке долго. Они дали мне визу на несколько месяцев в качестве туриста, потом я обратился еще и попросил продлить туристическую визу, я не собирался оставаться в Америке дольше этого. Но постепенно община росла, мое здоровье улучшалось, и тогда мои люди начали уговаривать меня: «Если ваше здоровье здесь лучше, чему беспокоиться о чем-либо еще?» И это вполне нормально, я соответствовал всем условиям для того, чтобы мне дали постоянный вид на жительство. И я обратился с просьбой выдать мне постоянный вид на жительство.

Я не обманщик, они выставили меня в таком свете в суде, я меня не было раньше намерения оставаться в Америке, когда я туда въезжал. Я мог бы обратиться сразу с этой просьбой. Так что это вполне нормально. Как человек религиозный, как человек, который путешествовал по всему миру, меня можно было бы отнести к категории философа, и оставить. Мне не нужно было просить туристическую визу, но я никогда не думал о том, чтобы оставаться здесь.

И я снова обратился с просьбой продлить мне туристическую визу во второй раз, когда закончился срок первой туристической визы. Вопрос о том, чтобы оставаться в Америке постоянно, не стоял. Иначе я бы попросил постоянный вид на жительство. И во время этого второго срока пребывания в Америке я изменил свои намерения. Теперь никто не имеет права говорить, что я совершил преступление, когда изменил свои намерения. Через полтора года, у меня все это время тут было хорошее здоровье, у меня появились полные права изменить настроение. Вы можете отказать мне, но не должны обвинять меня преступлении.

В октябре Раджниш дает интервью Иммиграционной службе в Портланде.

Служащий Иммиграционной Службы спрашивает у Раджниша:

— Мне кажется это ваша точная цитата, вы высказались так в тысяча девятьсот семьдесят девятом году: «Книга книг. Этот ашрам только маленькая площадка. Я экспериментирую. Новая община будет больше. Десять тысяч саньясинов будут жить вместе единым целым, как одно бытие. Никто не будет иметь собственности в нем, все будут пользоваться имуществом совместно, наслаждаться совместно. Все будут жить в комфорте, богато, насколько только можно себе представить, но никто не будет владеть личной собственностью». Это ваши слова?»

— У нас уже появились такие общины во всем мире. У нас есть такие общины: две в Италии, одна в Сицилии, одна в Англии, две в Голландии, две в Германии, одна во Франции, одна в Японии, одна в Индии, одна в Непале и много в других странах.

— Вы считаете эти общины одной общиной?

— Нет, это отдельные общины.

— В Раджнишпураме община именно такая, о каких вы говорили тогда?

— Это община Американская.

— А у вас есть устав, в котором говорилось бы о собственности?

— Нет.

— И вы не планировали покупать собственность?

— Нет, об этом я ничего не знаю.

— Вы не можете ничего сказать о строительстве Раджнишпурама?

— Нет (Раджниш молчит).

— Хорошо, считаете ли вы себя религиозным учителем?

— Мне придется объяснить вам это.

В Индии у нас есть пять видов учителей. Первая категория — это ариханта, учитель и мастер. Мастер — это значит, он осознал то, о чем говорит. Например, Иисуса можно назвать арихантой, потому что все, о чем он говорил, было его реализацией. Он говорит: «Это мои слова!» Вторая категория сиддха. Сиддха — только мастер. Он осознал, но он не может этого передать. Он не может сказать, что он осознал, он в каком-то смысле немой. На свете было много святых, которые не говорили, потому что они не могли облечь высшее в слова. Они также назывались Буддами, учителями.

Третья категория — ачарья. Ачарьями называли тех, кто только учил, но кто не был мастером. Они знали точно о чем говорили, но они не ссылались на свой авторитет. К ним можно отнести Папу Римского. Папа — ачарья, он говорит от имени Библии, а не от себя.

Четвертая категория — убадхья — тот, кто даже не уверен в том, что говорит. Частично он прав. Успенский написал книгу о Гурджиеве: «В поисках чудесного». Она еще называется: «Части непознанного учения». Он истинен, когда пишет об этом — только частичное учение, потому что Успенский смог понять его только частично, а частями он его не смог понять. И его тоже зовут учителем.

Пятая категория — это садху. Садху — это тот, кто ничего не достиг, и кто пытается искренне достигнуть. Он может быть всего на один шаг впереди вас, но может вас учить. Он не может ни на что претендовать, он не может говорить точно, что это так.

Английский язык беден в этом смысле. В нем есть только два слова для учителей, особенно в религиозном смысле, но так и должно быть. Восточные языки бедны научными терминами, с нашей точки зрения наука относится к низшей категории.

— Куда вы можете отнести себя в этом списке пяти категорий?

— Я ариханта. Вы можете назвать меня суперучителем, потому что я говорю от себя, мне не нужно опираться на Иисуса, на Будду, на Кришну. То, что я говорю, я постиг на собственном опыте. Если бы я не знал этого, я не стал бы говорить.

— Хорошо, но как долго продлиться ваше безмолвие?

— Я буду продолжать.

— Хорошо, но до каких пор?

— Пока я не почувствую снова желания говорить. Я говорил уже столько, что мне кажется, я говорил со стенами. Это бесполезно.

— Так вы не можете сказать мне точную дату в будущем, когда вы начнете снова говорить?

— Я не могу ничего сказать даже до завтра.

— Был ли этап молчания, в каком-то смысле связан с вашим здоровьем?

— Нет, никоим образом. Я говорил об этом многие годы, что однажды, придет такой день, когда я перестану говорить, и буду общаться только на уровне тишины.

— Когда вы читали последний раз вашу лекцию?

— Вы упоминали эту дату.

— Хорошо, все, что я знаю, сообщалось о том, что вы перестанете говорить первого мая.

— Это был, должно быть, последний день, когда я говорил.

— С кем в таком случае вы общаетесь во время этого безмолвия, кроме вех собравшихся здесь?

— Сложно ответить, мало интеллекта и больше сердца...

— Мне бы хотелось узнать, с кем вы беседуете?

— Я ни с кем не беседую. Я просто сижу тихо и молюсь.

— Хорошо, но говорите ли вы хоть с кем-то во время вашего периода молчания?

— Ни с кем, но это молитвенное состояние заразительно.

— Вы говорите с Шилой?

— С Шилой я говорю каждый день. Это другой вопрос.

— Хорошо, вот что меня интересовало, с кем вы говорите вслух во время периода молчания?

— Только с Шилой, потому что она приносит мне известия, и что она не может решить, я ищу ответ и решаю, отвечаю ей. Ей приходится спрашивать у меня.

— В таком случае она — единственная, с кем вы говорите?

— Да.

— Вы понимаете, что много саньясинов в последнее время женились здесь в Орегоне?

— Я слышал.

— Вы поддерживаете эти браки?

— Нет, я не поддерживаю, и не мешаю. Это их дело, если они хотят выйти замуж или жениться, это полностью их дело...

— С вашей точки зрения, должны ли они выходить замуж или жениться с расчетом на то, что это на всю жизнь?

— Нет, я не считаю, что может быть что-то вечное в этом мире. Только лицемерие и нечто поддельное может быть на всю жизнь.

— Да, я понимаю, что в жизни каждого человека все меняется.

— Каждый меняется и все меняется. Сегодня одно, а завтра другое, нам кажется, что мы будем всю жизнь вместе, а завтра все может измениться.