Будь я на ее месте, я бы рискнул, пусть даже меня назвали бы безумным. Стоило рискнуть. Я пошел бы риск, даже под угрозой того, что меня выволокут из конторы на улицу. По крайней мере, в истории осталась бы запись о том, что один человек изо всех сил старался привести человечество в чувство.

Первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру горячо спорил с другим учеником Ганди Сардаром Валлабхбхаем Пателом. Дискуссии были столь горячими, что на выборах Валлабхбхай Пател получил бы больше голосов. Он был настоящим политиком. И для того чтобы не допустить голосование внутри партии Ганди сказал: «Хорошо бы нам ввести пост заместителя премьер-министра. Тогда Сардар Валлабхбхай Пател будет радоваться тому, что он если и не первый, то хотя бы второй человек в государстве».

Джавахарлал был в таких делах очень простым, он совсем не был политиком. Без всякого законного основания чиновники сразу же приняли поправку к конституции, согласно которой вводилась должность заместителя премьер-министра. Этот пост придумали специально для Сардара Валлабхбхая Патела.

После смерти Неру и Патела эту должность отменили, потому что она была неконституционной, а потом ее снова ввели для Индиры и Морарджи Десаи. Возник прежний конфликт. Индира была доверью Джавахарлала, а Морарджи Десаи чуть ли не был усыновлен Сардаром Валлабхбхаем Пателом, он был его лучшим учеником в политике.

Со временем Морарджи узнал о том, что именно я посоветовал Индире прогнать его. Я дал ей такой совет мимоходом. Я говорил с ней почти час. Она слушала меня, а в конце сказала: «Вы все правильно говорите. Именно так и надо сделать, но вы не знаете мою ситуацию. Мне не принадлежит ни правительство, ни заместитель премьер-министра. Кабинет министров раздирают конфликты. Морарджи пытается всеми правдами и неправдами сместить меня, чтобы самому стать премьер-министром».

«Если я сделаю заявление, которые вы советуете, тогда все политики переметнутся на его сторону, — вздохнула Индира. — Вокруг меня никого не будет. Вещи, о которых вы толкуете, настолько сильно противоречат индийскому менталитету, традиции Индии, что меня никто не поддержит. Если хотите, я могу выступить с такой речью на правительственном совещании, но на следующий день вы услышите о моей отставке».

Тогда я заметил: «Почему бы вам не прогнать Морарджи Десаи? Именно он манипулирует людьми. Остальные чиновники пигмеи. У них нет общенационального авторитета, они из провинции. В некоторых штатах (Бенгалии, Андхре или Махараштре) они имеют определенный вес, но провинциал не сможет бороться с вами, у него кишка тонка для этого. Только один человек способен манипулировать всеми этими пигмеями, Морарджи Десаи. Прогоните его. Из-за его присутствия никто не может претендовать на вторую роль. Сделайте так, чтобы этот человек мешал всем чиновникам, а потом прогоните его, и тогда никто не станет защищать его».

Она так и сделала. Через восемь дней мы услышали об отставке Морарджи Десаи, и никто не поддержал его. Политики радовались, потому что теперь все они были равны. Никто не имел общенационального авторитета, кроме Индиры. В случае смерти Индиры эти пигмеи могли рассчитывать на власть, в ином случае им ее ни за что не получить. Поэтому отставка Морарджи была уже половиной их успеха. Теперь дорогу к власти загораживала лишь Индира.

Морарджи не знал предысторию своей отставки, но со временем узнал ее. Секретарь Индиры, который подслушивал наш разговор из-за двери, насплетничал ему. Но еще прежде чем секретарь успел рассказать ему суть дела, Морарджи Десаи обратился ко мне за помощью. Он пожаловался, что его прогнали, что с ним поступили жестоко и несправедливо: мол, беспричинно его заставили подать в отставку.

«Меня удивляет то обстоятельство, что еще только восемь дней назад между мной и ею не было никаких разногласий. И меня повергает в изумление тот факт, что никто не встал на мою защиту, как я ожидал. Когда меня прогнали, ни один министр не вступился за меня. Они радовались! Они устроили праздничную вечеринку! Мне нужна ваша помощь».

«Вы обратились не к тому человеку, — ответил я. — Я буду последним в мире человеком, который придет вам на помощь. Если бы вы тонули в реке, а я тем временем прогуливался по ее берегу, то я, услышав ваши призывы о помощи, попросил бы вас тонуть тихо и не мешать моей утренней прогулке».

«Вы шутите?» — побледнел Морарджи.

«Вовсе нет, — ответил я. — С политиками я никогда не шучу, я совершенно серьезен».

Позднее Морарджи узнал, что именно по моему совету Индира вытолкала его взашей. Она четко рассудила, что стоит ей вышвырнуть этого человека, и ей будет уже не о чем беспокоиться, ведь остальные чиновники были провинциалами. Тогда она могла бы желать что угодно, и никто не мешал бы ей, потому что никто не представлял Индию всецело. Индия очень большая страна, в ней тридцать штатов. Если вы представляете один штат, так что с того? И она запомнила мой совет. Тогда Морарджи проникся ко мне любой ненавистью.

Морарджи Десаи был одно время главным министром Бомбея, потом главным министром Гуджарата, затем стал заместителем премьер-министра Индии и в конечном итоге он стал премьер-министром Индии.

Когда я начал критиковать Махатму Ганди, Морарджи Десаи хотел запретить мне въезд на территорию его штата Гуджарат. Он не хотел даже просто пускать меня в этот штат, но у него ничего не получилось.

Я хотел основать коммуну в Кашмире, потому что это одно из самых красивых мест в мире. Но Индира Ганди, которая очень симпатизировала мне, посоветовала: «Не нужно делать это в Кашмире. Вас убьют. Там девяносто процентов населения составляют мусульмане». Индира была кашмиркой. «Я не советую вам учреждать свою общину в Кашмире, — сказала она. — Я ничем не смогу помочь вам. Я точно знаю, что вас не будут терпеть ни одного дня».

Мусульмане понимают только аргумент меча. Они не собираются ни с кем дискутировать. Они еще не достигли того уровня человеческого развития, на котором можно обсуждать разные вопросы и приходить к соглашениям в открытой дискуссии, чтобы не доказывать истину, а открывать ее.

Двадцать лет я постоянно пытался пробиться в Кашмир, но в этом штате странный закон, согласно которому там могут жить только кашмирцы, другим индийцам селиться там запрещено. Это удивительно. Но я знаю, что девяносто процентов кашмирцев мусульмане. Они боятся того, что если в их штате разрешат селиться другим индийцам, тогда очень скоро большинством граждан там станут индуисты. Поэтому теперь они проводят манипуляции с голосами, чтобы не пустить к себе индуистов.

Я не индуист, но бюрократы повсюду суют палки в колеса. Честное слово, бюрократов нужно лечить в психиатрических больницах. Они не позволяли мне жить в Кашмире. Я встретился даже с главным министром Кашмира, который когда-то был премьер-министром того штата.

В результате очень хитрой игры его лишили должности премьер-министра и назначили главным министром. Разве могут в одной стране быть два премьер-министра? Но он был очень упертым человеком, этот Шейх Абдулла. Пришлось посадить его в тюрьму на несколько лет. Тем временем политики переделали конституцию Кашмира, но в ней осталась странная статья. Должно быть, все члены комитета были мусульманами, и никто из них не хотел, чтобы в Кашмире селились чужаки. Я приложил массу усилий, но все безрезультатно. Невозможно пробиться сквозь толстые черепа политиков.

«Почему вы придираетесь ко мне? — спросил я шейха. — Я же не индуист. Вам не нужно бояться меня. Мои люди приезжают ко мне со всего мира. Они не помешают вам проводить свою политику в регионе».

«Осторожность не помешает», — заметил он.

«Будьте осторожными, — согласился я. — Но тогда вы потеряете меня и моих людей».

Бедный Кашмир мог бы приобрести очень много, но политики рождаются глухими. Этот чиновник слушал меня или притворялся, будто слушает, но так ничего и не услышал.

«Вы знаете, что я люблю Кашмир», — сказал я.

«Я знаю вас, именно поэтому я так боюсь пустить вас сюда, — ответил он. — Вы не политик, вы принадлежите совсем другой категории. Мы никогда не доверяли людям вроде вас». Он использовал слово «недоверие», тогда как я говорю с вами как раз о доверии.