И старик посмотрел. Но не на небо, солнце и горы, а на меня — долгим и отсутствующим взглядом. Очень долгим и очень отсутствующим. А потом внезапно обернулся к машине и подал своим гориллам какой-то знак рукой.

Я насторожился.

А через секунду и напрягся, потому что от группы сопровождающих Паука ребят отделился двухметровый амбал и направился к нам. В руках он бережно держал квадратную корзинку.

Опередив на долю мгновения мою возможную реакцию, старик как-то странно фыркнул:

— "Ничего человеческого", говорите? Ладно, пускай… Однако в любом случае примите уж и вы от меня на прощанье скромный подарок. — Произнеся эти слова, он взял у подошедшего амбала корзину.

— И что там? Бомба? — нервно поинтересовался я.

Паук хихикнул дребезжащим тенорком:

— Почти. Держите. — И корзинка оказалась у меня в руках.

— Слушайте, да что же это такое… — начал было я — и осекся: на дне корзины, на мягкой подстилке, высунув от жары маленький розовый язычок и осоловело водя вокруг еще мутными, как перламутровые пуговицы, глазами, лежал пушистый, точно мохеровый, серо-дымчатый клубок…

— Это вам, — рассмеялся старик. — К вопросу о человечности и на память о пребывании в нашем городе.

…- Да… но… — потрясенно забормотал я. — З-зачем?..

Он поднял на меня младенчески-ненормальный взгляд:

— Как — зачем?! Постойте, или у вас уже есть собака?

Я очумело смотрел внутрь корзины:

— Нет, но…

— Значит, все в порядке, — довольно кивнул он и бросил подручному: — Свободен.

— Да послушайте же! — едва не взвыл я. — Спасибо, конечно, но куда мне это счастье сейчас?! Мне же надо на самолет!

Паук хлопнул себя по лбу:

— Хорошо, что напомнили. — И достал из кармана пакет: — Вот, здесь все документы, родословная, а также справка от ветеринара. При посадке в самолет проблем у вас не возникнет, я договорился. В корзинке лежит и запас корма на сутки, на всякий случай. И еще… — Он застенчиво потупился как девица и протянул мне маленькую брошюрку: — Здесь я обобщил свой многолетний опыт по выведению собак этой породы. Надеюсь, вам пригодится… О-о, мне пора!.. — И, торопливо приподняв шляпу, "дедушка" зашмыгал к своему "Мерседесу".

— Да подождите! — растерянно крикнул я, но над ухом раздался знакомый голос:

— Гонорар?

Я обернулся как ужаленный:

— Что?..

— Ничего. — Майор Мошкин, щурясь, прикрывал рукой глаза от солнца. — Я говорю — гонорар?

— За что?! — возмутился я, глядя то на нового провожающего, то на щенка.

— Да ни за что, — махнул рукой майор. — Так, шутка.

— Ну и шутки у вас, — буркнул я, а белый "Мерседес" плавно тронулся с места, и мы оба посмотрели ему вслед.

— Ну и друзья у вас, — в тон мне произнес страж правопорядка.

Я возразил:

— Это не друзья. Решил перед отлетом попросить у отца руку дочери, а тот сказал, что раз она уже большая, пусть думает сама.

— И что дочь? — улыбнулся майор.

Я вздохнул:

— Еще не знаю. Вон, видите, млеет у киоска? Никак не дождется, когда схлынет поток провожатых. А у меня осталось всего десять минут.

Он кивнул:

— Намек понял. Не бойтесь, я быстро. Мне и надо-то сказать всего две вещи. Первое: у вас просто прекрасная собака. И второе: я очень рад, что вы возвращаетесь домой целым и невредимым. Действительно рад.

— Спасибо, — уныло проворчал я. — И за второе, и особенно за первое. Тогда и я тоже скажу вам что-нибудь приятное, можно?

— Ну, конечно.

Я почесал свободной рукой затылок.

— Так вот… Не знаю, майор, на что вы постоянно в течение всех этих дней намекали, но я в каком-то смысле вам благодарен. А посему желаю вам и вашим коллегам больших успехов в своей ежедневной и многотрудной деятельности, и еще… Чёрт меня раздери, товарищ майор, но ваши методы работы мне определенно нравятся!

Наверное, с полминуты он стоял и молча смотрел на меня взглядом, в котором было понамешано всякого, — и вместе с тем ничего.

Потом в свою очередь почесал затылок.

— Не знаю-не знаю, о чем вы, но… в каком-то смысле и я вам благодарен и желаю больших успехов, а еще… Чёрт раздери и меня, но ваши методы работы мне тоже определенно нравятся… Как, помните, у Саши Чёрного — "вам рукоплещут папуасы"?

Я внимательно посмотрел на него:

— Лучше уж "аборигены", не так обидно. Слушайте, а вы, оказывается, неплохой, в общем-то, малый, майор.

Он пожал плечами:

— Да и вы, оказывается, в общем-то, тоже. Хотя, конечно, и не подарок.

— Спасибо!

— Нет, правда. Вот только… Подумайте хорошенько, а больше вы ничего не можете мне сообщить?

— Нет! — тявкнул я и взмолился: — Слушайте, если сейчас же не отпустите к невесте, то никогда не станете подполковником! Обещаю, накаркаю.

Он испуганно отшатнулся:

— Только не это! — Потом снова посерьезнел: — Ладно, всего тебе.

Я кивнул:

— Ага. И тебе.

А интересно, подумал я вдруг, пожмет руку или чего испугается?

Не испугался.

Пожал.

Хотя спроста ли он помянул Сашу Ч ё р н о г о?

Сомневаюсь.

Во, гадство, менты какие образованные пошли!

Жуть…

Громкоговорители зычно объявили посадку в автобус, а мы с Маргаритой стояли возле зеленого газона и тупо смотрели на медленно переваливающегося на своих коротких ножках по траве щенка. Рядом на асфальте сиротливо пристроились корзинка и "дипломат".

Я вздохнул:

— Ну, всё… Теперь, кажется, всё.

И Маргарита вздохнула:

— Да, наверное, действительно всё…

Я поднял голову:

— У тебя будут неприятности?

Она невесело усмехнулась:

— Не беспокойся, папа в угол не поставит.

— Речь не о папе, — возразил я. — Ведь не его же люди повесили Вику. Бизона больше нет, но свято место пусто не бывает. Не могу вот только уразуметь — ее-то за что?

Рита чуть вздрогнула.

— Понимаешь…Понимаешь, этот ублюдок Генка рассказал ей про камень. Он тоже захотел найти его и попросил Вику помочь. А те, должно быть, узнали — вот ее и…

— А его?

— Говорят, и его…

— Бизон или папа?

Маргарита покачала головой:

— Думаешь, отец посвящает меня в секреты своего ремесла? Мне известно лишь кто он такой. В остальное стараюсь не лезть.

— По идее, Зверька могли пришить и те и другие, но у твоего папаши оснований для этого было больше — за предательство.

— Знаешь что, — посоветовала Маргарита ледяным тоном, — спроси у него сам.

Я развел руками:

— Поздно. Да впрочем, теперь уже и всё равно.

Матюгальники сообщили, что до отправления автобуса осталось пять минут. Я засунул щенка обратно в корзину. Он недовольно курлыкнул. В ответ я курлыкнул тоже:

— Н-да-а, и удружил же мне "на посошок" твой родитель!

Рита как-то странно посмотрела на меня:

— Неужели ты не понял? С его стороны это знак оч-чень большого уважения. Ты действительно ему понравился, невзирая ни на что.

Я грустно улыбнулся:

— А тебе?

Ее глаза были сейчас огромными-огромными. И круглыми-круглыми. Почти как у совы. Весьма, впрочем, красивой совы.

— Идиот…

— Конечно-конечно, — кивнул я. — Уже слышали. Да, кстати, тебе известно о существовании деревянного, пардон, сортира в твоем саду?

Брови Маргариты стали похожи на коромысла.

— Ну, вообще-то догадывалась, но…

— Скажешь Пауку… то есть, отцу, что я утопил в нем всю оружейную коллекцию, которую успел собрать за время отдыха в ваших краях. Если захочет — пускай побеспокоится, как ее оттуда выловить. Гранат нет, так что не бойся — не рванет.

Она ничего не ответила, а я поднял корзинку с драгоценным грузом — и вдруг стремительным броском поцеловал Риту в нос.

Она отшатнулась. Губы ее задрожали:

— Ты что!

— А что? — удивился я. — Ну извини, промахнулся. Давай еще раз.