…Но я уже знал, что это не мышь, и потому сухой щелчок взводимого курка не стал для меня откровением.

Равно как и последовавший за щелчком голос:

— Сидеть!

Я сделал вид, что растерялся:

— Н-но…

— Сидеть! — уже злее прошипел новый персонаж. — Руки на стол!

И я подчинился. А что прикажете делать? До гостя не менее двух метров. Увы — слишком много для меня, чтобы успеть вскочить, развернуться, ну и так далее, однако вполне нормально для него: промахнуться с двух метров способен только слепой, а слепые крайне редко разгуливают по городу вообще и таким квартирам в частности с револьверами в карманах. Неужели Валентин?..

Итак, я вынужден был подчиниться, но все-таки обиженно пробормотал:

— Да ты чё, брат…

На "брата" пришелец не клюнул.

— Заткнись! — рявкнул он и, похоже, махнул револьвером в сторону трупа. — Ты его?

Я искренне замотал головой:

— Нет-нет!

— А кто же? — В голосе этого типа звучало явное недоверие, и я его понимал: в подобной ситуации сам бы думал точно так же.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Пришел, позвонил — никто не ответил. (Истинная правда, неправда дальше.) Толкнул дверь — не заперта — ну и вошел. А здесь… — И кивнул на покойника.

За спиной раздалось сердитое сопение.

— Брешешь, падла! Бре-шешь! — почти по складам процедил он. — Мы к тебе третий день присматриваемся, сука! Темный ты, ох, темный… (Нет, не Валентин…)

А вот это было уже очень интересно, и в другой ситуации я бы наверняка предложил развить тему дальше. Однако ситуация, к сожалению, была не "другой". И что хуже всего — она была не моей. Нет, конечно, она могла бы стать моей, но…

Ствол револьвера больно ткнул мне прямо в затылок, и знаете, что я подумал в тот момент? Возможно, это — к о н е ц…

По крайней мере, первой части уж точно.

"…Я сказал несчастному чужестранцу следующее: "Вы не такой уж плохой человек. Ступайте и постарайтесь исправиться…"

Господи, что за бред лезет в голову!.. А-а, понятно — похоже, на этом самом месте я вчера отрубился. Интересно, успею ли в таком случае я сегодня исправиться? Или же как вчера — отрублюсь?..

Когда тебе тычут в затылок даже обычным пальцем, — и то неприятно. Ну а уж если тычут стволом револьвера, — не знаю, как и выразиться: обидно, оскорбительно, да наконец просто страшно — ведь один бог ведает, что творится в мозгах грубияна и какую задачу он перед собой ставит. Только попугать, взять на понт или же… ох, не хочется даже и произносить. В общем, хрен его знает, что у него на уме.

А потому можете представить мое состояние! Сижу на хлипком табурете спиной к незнакомому наглецу. Не вижу его рожи, что в такой ситуации очень и очень немаловажно. Сижу и думаю — что предпринять и каким именно образом?

Я уже говорил, что в подобных случаях следует максимально правдоподобно разыгрывать из себя перепуганного идиота. Идиотов обычно не боятся, а иногда даже начинают жалеть — и вот тогда-то…

— Слушай, брат, — плаксиво загундосил я. — Ты чё? Чё ты?.. — И сделал вид, что задрожал.

— Засохни, козёл! — Он еще больнее ткнул револьвером мне в череп, и вот это было уже совсем нехорошо: ежели обкуренный или нервный, — сначала нажмет на курок и только потом станет соображать — зачем?

Естественно, я "засох", а в голове дурацкой каруселью крутилось одно и то же: что делать? что делать? И вдруг…

— Ты зачем ходил к Пауку? — проскрежетал сквозь зубы новый знакомый.

На сей раз я удивился совершенно искренне:

— Какому пауку?

Он хмыкнул:

— Не пудри мозги! Может, еще скажешь, что не знаешь Паука?

Я осторожно, дабы не волновать оппонента, пожал плечами:

— Не знаю.

Он усмехнулся:

— А перед собаками кто чуть в штаны не наложил?

— Так этот старик — Паук?! — воскликнул я. — Честное слово, понятия не имел!

Скажу откровенно: я рассчитывал, что беседа наша затянется и в какой-то момент содержание и стиль разговора сами подскажут направление дальнейших действий, но он… Он всё ускорил.

Он ударил меня.

Ударил рукояткой револьвера — и всё испортил. По крайней мере, для себя.

Услышав глубокий вдох, каким обычно сопровождаются подобные противоправные действия, я вовремя отклонился, и кулак с револьвером лишь скользнул по спине. Но главное — я уже развернулся и левой рукой перехватил его вооруженную длань, а пальцами правой стеганул наглеца по глазам.

Следующим этапом стал отъем пушки, причем достаточно гуманный, поскольку мне хотелось с этим типом еще о многом потолковать, а относительно целый собеседник, как правило, охотнее идет на контакт, нежели относительно нецелый. Поэтому я просто, безо всяких там прибамбасов, вывернул ему кисть и забрал симпатичный "кит-ган" двадцать второго калибра. Потом аккуратно взял гостя за ворот рубашки и за штаны, проволок по коридорчику и швырнул на диван в первой комнате.

— Кричать и пукать, а также звать на помощь иными способами не советую, — тихо предупредил я, усаживаясь на обшарпанный стул напротив. — Убью. Веришь?

По-моему, малый все еще не мог до конца осознать, что декорации переменились и начался совсем другой акт: он смотрел на меня своими налившимися слезами и кровью зенками не столько со страхом, сколько с изумлением.

А я не торопился. Давал ему время прочувствовать характер новой мизансцены. Лишь бы только не шумел — не известно ведь, один он заявился или на лестнице торчит кто-то еще.

Через минуту я решил, что достаточно. Коли умный — сам должен все понимать, а коли дурак — то один хрен хватит. Проблемных вопросов у меня к нему имелось наверняка больше, чем у него ко мне. И ему не повезло: вопросы теперь задавал я. Однако сперва легкая психологическая установка — для создания соответствующего микроклимата и определенной дисбалансировки его мятущегося сейчас как волк в загоне сознания.

Я съездил ему кулаком в подбородок, и голова парня откинулась назад, а потом снова вернулась на исходный рубеж. Из разбитой губы на белый воротничок закапала кровь, глаза округлились, а курносый нос покраснел и сморщился как у описавшегося младенца.

— Не принимай близко к сердцу, ладно? — попросил я. — Думаешь, мне приятно было сидеть с пушкой у колокитки? А вообще-то, хочешь дружеский совет? Спили мушку, детка.

Но с чувством юмора у него было явно не слишком. Облизывая кровоточащую губу, пленник испуганно прошептал:

— Чево?..

Я вздохнул:

— Ничево. Ладно, говори быстро: что за фрукт на кухне со спицей в брюхе?

Бедняга потерянно молчал, и я решил облегчить ему задачу. Я спросил:

— Ваш?

Какое-то время он колебался, однако благоразумие взяло верх.

— Нет.

— Это его хата?

— Нет… не его…

— А что он здесь делал?

Парень возбужденно дёрнул плечом:

— Не знаю!

Я с укором покачал головой:

— Слушай, юный следопыт, давай договоримся, чтобы после не обижаться. Я спрашиваю, ты — отвечаешь. Ежели такой регламент работы не устраивает, будем действовать по старинке…

На сей раз я двинул ему в нос, и, как мы выражались в детстве, "красный паровозик" побежал по губам и подбородку.

— Сука!.. — с ненавистью прошипел он.

— А это пожалуйста, всем мил не будешь. Да, кстати, ты Серого знал?

Зрачки в его светло-карих с полопавшимися мелкими капиллярами глазах превратились в настороженные точки.

— Ну-у, знал…

Я похвалил:

— Молодец. Так вот имей в виду: я из той же оперы. Ежели что — щелбаном пришибу, понял?

Похоже, он наконец понял. На бледном лице выступили капельки пота. (А действительно жарко!)

— Продолжаем разговор, — сообщил я. — Но заруби на носу, паскуда: коли не расскажешь всё — сдохнешь, медленно и тяжело. Расскажешь — наверное, будешь жить. Могу даже помочь — сам кое-что поведаю, потому что знаю, как труден первый шаг к предательству. Да-да, сейчас ты начнешь предавать своих корешей, и не оттого, что трус, а оттого, что человек просто не в силах вытерпеть такую боль, какую придется терпеть тебе, ежели закорячишься, ясно?