Увидев меня, он, кажется, абсолютно не удивился и не испугался — только приветливо-жалко улыбнулся и слабо махнул левой рукой с зажатым в ней бубликом.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здравствуй, — сказал я и шагнул в комнату.

Знаете, вообще-то меня трудно подловить на каком-нибудь фокусе. Однако настолько обыденной и спокойной казалась вся царившая в этом домике атмосфера, настолько простодушным и недотепистым выглядел сейчас этот парень с бубликом и кефиром, что я…

— Приятного аппетита! — почти от души пожелал ему я, позабыв на какой-то миг про всякую осторожность и чуть ли не по-отцовски нежно глядя в его улыбающиеся глаза…

Увы, ежели я поведаю вам сейчас, что мне показалось, будто меня поразил вдруг на месте гром небесный, то, конечно, совру. Ни хрена мне тогда не показалось. Это уже после я понял, что в ту секунду, когда почти от души пожелал бедненькому Гене Звереву приятного аппетита, некто третий, совершенно не предусмотренный программой (м о е й программой), очевидно, стоявший за молодецки распахнутой мною дверью, очень ловко и очень сильно врезал мне по затылку. Чем? Не знаю — тогда я подумал, кувалдой или как минимум монтировкой. А может, и не подумал.

Да нет, ни о чем я тогда не думал — я просто бесконечно долго все падал и падал, проваливаясь в какую-то бездонную черную пропасть, а добрые светлые глаза паразита Геннадия тепло и грустно смотрели мне вслед…

В голове кружились и мельтешили какие-то дурацкие, совершенно не соответствующие драматизму момента видения. Калейдоскоп цветочков, лепесточков, солнечных полянок, ярких бабочек и стрекоз, голубых ручейков… Однако потом вся эта туфта вмиг завертелась штопором и исчезла, оставив в душе смутное состояние неосознанной тоски и тревоги.

Но вот и тоска и тревога постепенно начали нарастать, а нарастая — и осознаваться. Еще же через несколько секунд (или лет?) и боль в затылке перешла из ранга микроиллюзий в разряд реальных факторов бытия. Вдобавок голова гудела не только от полученного удара, а и тем специфическим гулом, который бывает с тяжелого похмелья либо после лошадиной дозы снотворного. Похоже, покуда я пребывал в отключке, эти твари еще и вкатили мне какой-то гадости.

Веки тоже были тяжелыми. Их я сумел приподнять лишь с третьей или четвертой попытки, но лучше бы и не надрывался — вокруг было темно.

Попробовал сесть, и, к удивлению, получилось, хотя и без особого блеска: ныли бока и спина. Или кто-то сбацал на моих костях лезгинку, или я долго провалялся на жесткой земле. Спасибо хоть, что руки и ноги не связаны.

Похлопал по карманам — кроме телефона ничего не пропало. Да кроме телефона ничего важного там и не было, а кое-какие бабки и сигареты с зажигалкой эти сволочи не тронули: видимо, не посчитали достойной таких героев добычей.

Я чиркнул зажигалкой, и маленький огонек чуть-чуть осветил мое узилище — не то амбар, не то сарай, наверняка из тех, что я видел, когда подъезжал к этой чёртовой "ферме". Поднявшись на ватных ногах, изучил место своего заточения более тщательно. М-да, нечто вроде хлева, и открытие это уязвило самолюбие. Да за кого меня тут, интересно, держат?!

И часов на руке не было — свистнули, гады! (А часы-то жалко.) Поэтому я понятия не имел о времени, мог лишь догадываться, что уже глубокая ночь. Прислушался — тихо. Либо меня вообще бросили здесь одного, либо мерзавцы находились сейчас во флигеле или доме. Любопытно, а сколько их? По идее, минимум трое — сучонок Гена, лысый и тот "Человек-Невидимка", который так ловко двинул меня из-за двери по черепу. Но что это за компания? Та же шайка, что угробила Серого? Присутствие лысого наводит вроде бы на определенную связь, однако вот общий стиль… Гм, Серый, судя по некоторым признакам, влез в какие-то серьезные дела, на весьма солидном уровне, а эти шавки… По Гумилёву, я бы квалифицировал их как субпассионарных маргиналов, а по-русски назвал бы дёрганой шелупонью, хотя… Бережно пощупал шишку на затылке — меня-то эта шелупонь вырубила, а значит, не такая уж она и шелупонь.

Я громко выругался и, дабы прекратить пустопорожние теоретизирования, попытался сориентироваться в пространстве. Окон не обнаружил, зато нашел дверь — старую, деревянную, но, к сожалению, очень крепкую: в этом убедился, попробовав потолкаться с нею плечом. Нет, высадить, конечно, можно, однако поднимать шум я пока не хотел.

И вдруг…

Сначала это были какие-то неясные звуки, которые уже очень скоро сделались вполне ясными, — шаги. К моей Бастилии кто-то шел, вернее, шли — двое точно, а может, и больше. Шаги приблизились и затихли, зато раздалось металлическое звяканье — похоже, тюремщик отыскивал в связке нужный ключ. Отыскал, загремел замком, щеколдой — и дверь распахнулась.

Да, была уже ночь, однако едва я уставился в дверной проем, по глазам ударил ослепительно яркий луч мощного фонаря. Я зажмурился от резкого света и прикрыл ладонью лицо, а с порога донесся смешок:

— С пробуждением, спящая красавица!

Скрипнув зубами, глаз я тем не менее открывать не стал даже из-за уязвленного самолюбия: вовсе не улыбалось ловить потом зайчиков. Но через несколько секунд почувствовал, что луч фонаря от лица отвели, осторожно приподнял веки и даже ухитрился, правда, не очень отчетливо, разглядеть лица стоявших возле порога людей.

Фонарь был у лысого, и его я мысленно поклялся угробить первым, как только представится возможность. Пока же такой возможности не было — тип, стоящий справа от лысого, направил мне прямо в живот ствол "макарова". Это было жутко неприятно — хуже пули в живот только пуля ниже живота, а не хотелось бы ни туда, ни туда. Третий же подонок явно не являлся патриотом своей родины: он держал кольт тридцать второго калибра.

Хотя видно, повторяю, было не шибко, обоих "новеньких" я узнал почти сразу — то есть, не узнал (раньше мы не встречались), а, вспомнив описание Маргариты двух "рабочих" Серёги, догадался, что это именно они.

Тот, что повыше, худой, мускулистый и тонкий, смотрел на меня тусклым взглядом водянисто-голубых глаз. Светлые волосы топорщились как у Страшилы из детской книжки, а рука, сжимавшая "ПМ", заметно подрагивала. "Неужели бухой? — подумал я. — Или — наркаш?" Коли так, то очень и очень плохо. Скуластый, обезьяньи черты лица, нос пуговкой… Точно — Сухарь!

И второй, с кольтом, вполне подходил под Маргаритин словесный портрет кадра по кличке Панчер: невысокого роста, коренастый, со шрамом на левой щеке. Ну а между ними — лысый.

А вот за этими-то тремя, в черноте, как говорится, ночи, виднелась еще одна фигура. Лица разглядеть я не мог — только по общим очертаниям силуэта показалось, что человек это пожилой. Но, похоже, именно старик играл в сей нечистой компании первую скрипку: он наклонился к блондину и что-то сказал ему на ухо. Тот скомандовал. Мне.

— А ну-ка ложись!

Я не понял:

— Что?

— Во что! Ложись, кому говорят! — И для пущей убедительности чуть-чуть повел дулом пистолета.

Гм, совершенно не улыбалось "качать маятник" в этом тесном курятнике. Секундой раньше, секундой позже один из них меня обязательно зацепит, а из "макарова" или кольта — вопрос не принципиальный. Поэтому больше я переспрашивать не стал — лег на земляной пол и зажмурился: фонарь опять светил мне в физиономию.

После этого, судя по звукам шагов, все четверо отошли от двери, и через несколько мгновений раздался голос лысого.

— Выползай! — прошипел он, и, мысленно матерясь и грозя всей своре самыми ужасными пытками, я приоткрыл глаза и по-пластунски лихо перемахнул через раздолбанный порог.

— Еще метров пять вперед, пожалуйста, если не трудно, — попросил "новый" голос, очень вежливый, мягкий и немного дребезжащий — голос "старичка", как окрестил я его про себя. Старичка, командующего тремя молодыми сволочами.