И — рука моя, сама собой, инстинктивно потянулась к отверстию в корпусе "ленинградки" — должно быть, многие из вас когда-то неоднократно стряхивали пепел в гитару во время всяческих пьянок, гулянок и проч., ежели под носом не оказывалось пепельницы, — особливо в процессе игры.

Нет-нет, на этот раз пепел я не стряхнул — это было бы не только некультурно, — это было бы кощунственно. Однако…

Ребята, я просто похолодел, потому что вспомнил вдруг, что гитара (и в частности именно эта тоже) служила нам порой кроме пепельницы еще и… тайником. Украденный у отца "Беломор", колода (конечно же, далеко не полная) отпечатанных в условиях строжайшей конспирации с полуслепых негативов черно-белых, вроде бы как порнографических по тем временам, карт, которые, конечно же, опасно было хранить в столе, портфеле или карманах без риска получить дрозда от бдительных родителей, — все это и многое другое мы засовывали в короба гитар и крепили к стенкам изолентой либо даже сверхдефицитным тогда скотчем (шея дороже). Твою ж, извиняюсь, мать!..

От мандража и волнения на лбу выступил пот. Еще несколько секунд я сидел будто проглотил лом, а потом резко положил гитару на колени и лихорадочно начал крутить колки, ослабляя струны.

Маргарита удивленно вскинула голову:

— Ты что?!

— Тихо…

Она непонимающе уставилась на меня и вдруг ахнула и прижала ладонь к губам.

Ч-чёрт, да сколько же накручивать?! Двенадцать струн, двенадцать колков, двенадцать самых острых якорей в мире мне в…!..

Рита не издала больше ни звука. Даже в темноте я видел вытаращенные глаза и сузившиеся зрачки, казалось, готовые, как у волчицы, вот-вот загореться зеленым огнем.

Наконец я просунул в недра гитары руку. Пошарил туда-сюда и…

— Есть… — сдавленно прошипел я. — Пёс побери, есть!..

Маргарита всплеснула руками:

— Что? Что?..

— Ничего. — Я извлек длань из резонатора гитары и театрально помахал ею в воздухе: — Ничего, кроме… — И разжал кулак — на ладони лежала картонная коробочка из-под скрепок.

— Господи… — еле слышно проговорила Маргарита. — И она… она все это время была здесь?!

— Как видишь. Да-а, думаю, не только ты производила в доме обыск, и просто удивительно, что никто ее не нашел.

Припухшие губы ее дрожали, а в глазах действительно зажглись огоньки.

— Но как… Откуда т ы узнал?

Каюсь, в первый момент мной овладело искушение представить дело таким образом, будто я обнаружил загадочный тайник одной лишь мощью незаурядного интеллекта, но на столь дешевую стебнину просто не хватило ни сил, ни совести.

Я утер со лба капли пота и позорным каркающим тенорком проблеял:

— Откуда? От верблюда! — Но тут же спохватился: — Прости. Мы с Серёгой еще в розовом отрочестве прятали в гитарах от матерей бог знает что.

Положив инструмент на диван, я встал и подошел к столу. Маргарита как тень проследовала за мной, точно опасаясь, что я убегу, и вроде бы нежно обвила руками, расположив мой левый бок аккурат промеж своих грудей. Очень, очень трогательно.

— Пардон, дарлинг.1 — Я осторожно высвободил бок и взял со стола зажигалку. Потом открыл коробочку, вытряхнул ее содержимое на ладонь… Чёрт, о н о! Честное слово — о н о!..

А Маргариту трясло как в лихорадке.

— Ну же! Чего ты ждешь?!

— Благоприятного расположения звезд, милая, — попытался пошутить я, однако у самого вдруг задребезжали коленки и участилось сердцебиение. — Ладно. Всё. Итак: раз, два, три — ёлочка, гори!

…Н-да, хреновый вышел бы из меня Дед Мороз, надумай я когда-нибудь промышлять этим ремеслом.

Нет, ёлочка-то, то есть, зажигалка загорелась, но вот результат…

В моей руке мирно покоилась оправа перстня.

Одна.

Без камня.

То же, что я только и сумел выдавить из себя в тот драматичный момент, помещать здесь не стоит из соображений цензуры.

Впрочем, Маргарита не сумела выдавить даже и этого.

Естественно.

Она — женщина.

Не глядя друг на друга, потерянные и опустошенные как после полосы препятствий, мы поплелись обратно в спальню. Мысли в голове моей прыгали словно безумные лягушки, но одна лягушка неожиданно успокоилась.

Маргарита уже ступила на лестницу, когда я внезапно сказал:

— Мне надо позвонить.

Она безучастно махнула рукой:

— Звони.

Я вошел в зал и приблизился к столику, на котором стоял псевдостаринный и псевдороскошный аппарат (давно хотел попробовать — болванка или правда работает). Присел на стул и нажал кнопку светильника.

Рядом с аппаратом лежал раскрытый городской телефонный справочник. Справочник — это даже громко сказано, так, брошюрка. Каков город, таков и справочник.

Сняв с рогатых рычагов массивную перламутровую трубку и собравшись уже было набрать номер, я вдруг застыл как жена Лота…

Но застыл я не весь. Не застыли глаза. Они двигались. Они — читали. Читали адрес и номер телефона. Номер, который сообщила мне Алла, и адрес, который она мне не сообщила, но который все равно был мне знаком.

Адрес, по которому я вчера нашел и оставил.

Нашел — человека с вязальной спицей в боку.

И оставил — другого, без спицы…

Резонный вопрос: а почему на глаза мне попалась именно эта строчка? Да потому, что она была отмечена резким росчерком ногтя.

Длинного и твердого ногтя.

Маргариты?..

Звонить я начал только минут через десять. И сделал не один звонок, а несколько. В том числе два междугородних. Когда вернулся в спальню, Маргарита уже спала. Или делала вид, что спала.

Я галантно потряс ее за плечо:

— Эй!

Она открыла глаза:

— Не надо, я сейчас не могу…

— Сам сейчас не могу, — успокоил я. — Милая, где оправа?

Она пробормотала:

— На столе.

Я нашел оправу и сунул в ящик стола. Потом снова подошел к Маргарите, которая смотрела на меня отсутствующим взглядом.

— Послушай, — сказал я, — мне необходимо ненадолго отлучиться.

Она демонстративно зевнула.

— Ну и отлучайся, раз необходимо.

— Но не волнуйся, ты в полной безопасности, — заверил я.

Маргарита усмехнулась:

— А я и не волнуюсь. Машину возьмешь?

— Обойдусь.

— Когда вернешься?

— Утром.

— Утро — понятие растяжимое.

Она села в постели и тряхнула своей светлой шевелюрой, отчего на несколько секунд стала похожа на ведьму. Весьма, впрочем, привлекательную и соблазнительную ведьму, а не какую-то там чувырлу с Броккена.

Видимо, заметив в моих очах определенного рода блеск, строго предупредила:

— Остынь! Сказала — не хочу, значит не хочу.

— Ты сказала "не могу", — попытался интеллигентно возразить я. — А это немного разные вещи.

Маргарита поморщилась:

— Любимый, я тогда вообще не усну. И так придется, наверное, глотать снотворное.

— Ну ладно, — смилостивился я. — Ухожу. Только смотри, много не глотай, не добужусь потом.

— Как прикажешь, господин. Спокойной ночи…

Выйдя на крыльцо, я просвистел короткий фрагмент из сонаты Шуберта ля-диез-минор, дабы по ошибке не схлопотать пулю или нож в спину, а перелезая через забор позади дома, снова грустно подумал о том, что, кажется, мое отношение к прекрасной Маргарите мало-помалу начинает утрачивать первоначальный романтизм.

Однако стала ли она от того мне меньше нравиться?

Сомневаюсь.

А стал ли от того ей больше нравиться я?..

Да а нравлюсь ли я ей вообще, чёрт побери?!

Ровно без восьми десять утра я ступил на крыльцо и потянул на себя дверную ручку. Гм, до сих пор заперто.

Интересно, что бы это значило? Неужели опять куда-нибудь умотала или что-то стряслось? Но ведь ей же известно, что я без ключей!

Не в лучшем настроении надавил на кнопку звонка. Если Маргариты нет дома, ближайшие часы придется прозябать как бродячей собаке, без пищи и крова. Правда, поспать на худой конец можно и в беседке…