Я умолк в ожидании уж не знаю чего — истерики или ступора, и — ошибся: не последовало ни того, ни другого. Маргарита просто уставилась в какую-то точку за моей спиной, и ее губы чуть шевельнулись:

— Не через час…

— Что? — не понял я.

— Не через час, — еле слышно повторила она, и я оглянулся.

Метрах в двадцати от нас возле тротуара стоял белый "Мерседес" последней модели, а рядом с ним маленький сухой старичок в легком полотняном костюме и шляпе "канотье" как у зицпредседателя Фунта или же Старика Хоттабыча.

Но это был не Хоттабыч.

Это был не Хоттабыч.

А плечистые молодцы со стрижеными затылками рядом с ним еще менее напоминали Вольку и Женю.

Старичок сделал жест тощей рукой, приказывая охране остаться на месте, а сам неторопливо направился к нам. И я его отлично понимал: торопиться в таком возрасте — даже к любимой дочке — это уже непозволительная роскошь.

Наконец он приблизился и, улыбнувшись всеми своими морщинами, приветливо сказал:

— Здравствуйте, молодые люди!

Я тоже улыбнулся всеми своими морщинами:

— Здравствуйте, папа.

Странно, но он больше не улыбался. Он только зыркнул на Маргариту таким взглядом, что моментально стала ясна по крайней мере одна из причин, по которой его прозвали Пауком. Во всяком случае, Маргарита сейчас здорово напоминала попавшую в сети хищного кровопийцы несчастную муху. И это мне не очень понравилось.

Это мне не очень понравилось, и я негромко процедил:

— Полегче на поворотах, папа. Девочка-то при чем?

Какое-то время старик сосредоточенно молчал, но постепенно взгляд его смягчился. Потом он хмыкнул, покачал головой и почти попросил:

— Тогда пусть немножко погуляет, ладно?

Однако просьбой это прозвучало, должно быть, лишь для моего неискушенного слуха. Судя по тому, как дёрнулась всем телом Маргарита, для нее это был строгий приказ. И я поспешил помочь ей сохранить лицо.

— Конечно, — кивнул я. — Можешь, дорогая, оставить нас ненадолго? Ну, пожалуйста.

— Да-да, — хрипло произнесла она. — Разумеется… — Резко встала и пошла прочь.

Старик проводил ее глазами:

— Деликатничаете? А сами-то не больно вежливы.

Я тоже поднялся и пожал плечами:

— Никогда не мог удержаться от искушения перехамить хама. И ведь понимаю, что честь сомнительна, а поди ж ты — ничего не могу с собой поделать!

Он махнул рукой:

— Ладно-ладно. Давайте о деле. Мои люди…

— Простите… — Я сожалеюще вздохнул: — Простите, но ваши люди…

— Погибли, я знаю, — сказал он. — Ну что ж, за то им и платят, ребятки понимают, что работа у меня не игрушки. Но я со своей стороны должен очень сильно поблагодарить вас.

— А-а, за Бизона? — догадался я. — Не стоит. Выходит, теперь тут у вас двоевластие кончилось?

— Довольно об этом, — сдержанно отозвался старик. — Однако помнится, когда вы просили у меня людей…

— Ситуация осложнилась, — перебил я. — Мне очень жаль.

Визави посмотрел на часы:

— Ваш автобус через двадцать минут?

— Да, через двадцать. Так что…

— Успеем, — заверил он. — Хватит и пяти. А что это вы не на такси? И кстати, почему бы нам не отвезти вас прямо в аэропорт? Будет гораздо быстрее и комфортабельнее.

Я улыбнулся:

— Не сомневаюсь, но вынужден ответить отказом. У каждого ведь свои причуды, верно? Я дела в вашем замечательном городе закончил, и мне не требуется чья-либо помощь, чтобы без эксцессов покинуть его в общественном транспорте. Если же у вас на уме…

— Нет-нет! — Он энергично замотал головой. — Ничего такого у меня на уме и в помине не было, я же не сумасшедший. Лишние неприятности, особенно теперь, мне ни к чему. Просто…

— Просто вы хотите узнать, справилась ли ваша дочь с заданием?

Он на секунду застыл. Потом медленно, точно опасаясь, что переломится тощая шея, кивнул:

— Д-да… И это тоже.

Я вздохнул:

— Увы, нет. Надеюсь, вы не станете применять к Маргарите штрафных санкций, и не только из родственных чувств, а главным образом потому, что она и не могла с ним справиться. Понимаете? Не мог-ла.

Неуловимый миг — и передо мной снова стоял "добрый дедушка".

— Ну-ну, молодой человек! Неужели же девчонка не произвела на вас впечатления? Не верю. Хоть режьте — не верю!

Я хмыкнул:

— И правильно. Однако именно потому, что впечатление оказалось слишком сильным, она не узнала, где камень. И не узнает.

Глаза старика сузились:

— Не понял… Вы изъясняетесь какими-то парадоксами. Да разве ж не будет логичным сделать любимой женщине подарок? Воистину царский подарок! Между прочим, юноша, вы и мне обещали чего-то там самое дорогое на свете.

Я рассмеялся:

— Самый дорогой подарок ей я уже сделал. А значит, и вам тоже.

Редкие брови Паука выгнулись недоуменной дугой:

— Это вы о чем? Маргарита что, беременна?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Может быть. Время покажет. Но вообще-то я имел в виду другое.

— И что же?

— Я подарил ей жизнь, папа, — просто сказал я. — И по-моему, это в миллион раз дороже любого бриллианта.

Паук помрачнел:

— А собирались убить?

— Господь с вами! — отмахнулся я. — И в мыслях не держал. Наоборот, я хочу, чтобы Маргарита жила долго-долго, нарожала вам внуков…

— От вас? — зыркнул глазами он.

Я утер со лба пот.

— Ох, да какая разница! Главное, чтобы всё у нее было хорошо.

— Ладно, — насупился вредный старик. — Лирика лирикой, однако скажите честно: вы сами-то правда знаете, где бриллиант?

А я и не собирался этого скрывать.

— Да. Знаю.

— Но моей дочери сообщить об этом не захотели?

— Нет, почему же, — улыбнулся я. — Как раз об этом — что знаю, где алмаз, — я ей сообщил. Не сообщил лишь, где он.

С десяток секунд тишины.

— А мне?

— Что — вам?

— Мне тоже не скажете, где "Чёрный Скорпион"?

— Не скажу.

Он ухмыльнулся:

— Заботитесь и о моем благополучии?

Ухмыльнулся и я:

— Возможно, но не только. Здесь присутствуют и некоторые иные мотивы — между прочим, также из числа самых гуманных. По определенным причинам о них я распространяться не стану, а вам просто повторю то, что уже говорил вчера одному… доктору: возьмите себя в руки и постарайтесь жить как жили раньше. Уж вам-то, чёрт возьми, этот камень на кой? Чего уж вам-то не хватает?!

— Постойте! — перебил он меня. — Какому доктору вы это говорили?

— Никакому! Такому, который сейчас в морге и который тоже больше всего на свете жаждал владеть этим бриллиантом. Увы, он меня не послушал.

Паук нервно дёрнул плечом:

— Значит, это вы его?

Но я тоже нервно дёрнул плечом:

— Не мелите чепухи! Отлично знаете, что не я. И вообще, Владимир Евгеньевич, не стоит на меня давить. Вы что, хотите, чтобы в следующий раз я наведался в вашу вотчину с друзьями?

— Бог с вами, — проникновенно сказал он. — Конечно же, не хочу. Нам и вас одного за глаза хватило, долго еще вспоминать будем. — И, видимо, все же решился на последнюю попытку. — Так что… нет? — почти умоляюще вопросил он.

Я исторгнул из своей груди едва ли не стон:

— Нет! Нет, уважаемый Владимир Евгеньевич, и еще тысячу раз нет! Забудьте об этом проклятом камне и живите себе спокойно. Неужто не сможете?

Молчал Паук долго. Наконец он тяжело вздохнул:

— Пожалуй, попробую. А что мне еще остается?

Я согласился:

— Да практически ничего. Нет, вы можете, конечно, продолжать поиски, но честное слово, они будут бесполезны — уж поверьте. Клянусь, он не у меня, он здесь, в вашем городе, но его никому не найти.

Старик уныло кивнул:

— Верю…

— Однако, чтобы расставить все точки над "i", замечу: есть и иной вариант. Захватить меня, так сказать, в полон и пытать. Не обольщайтесь, не выйдет. Однажды вам удалось меня взять, но только потому, что в перспективе у меня была цель и дальнейшая жизнь. В настоящем же случае я предпочту умереть, нежели позволить вам завладеть камнем. Почему так — не важно. Знайте лишь, что это именно так. — И вдруг я хлопнул его по плечу: — Слушайте, да что вы стоите с такой кислой физиономией? Жизнь прекрасна и дается нам один раз! Встряхнитесь, папа! Посмотрите на небо, солнце и горы! Ну неужели же, ёлки-палки, в вас совсем не осталось ничего человеческого?!