— Да-а? Но мне-то об этом ни шиша, как понимаете, не известно.

— Понимаю, — снова кивнул он. — Да и откуда вам об этом знать, правда?

— Правда, — подтвердил я. — Но все равно усматриваю в ваших словах смутные намеки.

— Да неужели?! — изумился Мошкин. — Нет-нет, господь с вами, какие еще намеки. Просто с момента вашего появления в городе число мертвецов на введенной мне, так сказать, территории уже перекрывает обычные годовые показатели. Вдобавок поступает когда косвенная, а когда и прямая информация об исчезновении молодых, здоровых людей и…

Я всплеснул руками:

— И по-вашему, все эти ужасы вашего городка связаны с моей персоной?! Увольте, я давно не промышляю киднеппингом, а уж вешать мне на шею… как там принято у вас говорить — мокруху, да? — ну это вообще ни в какие ворота не лезет.

Он поморщился:

— Во-первых, так принято говорить не у нас. Во-вторых, никакую мокруху я вам не вешаю, а в-третьих, исчезают-то ведь отнюдь не детишки, отлучившиеся за беседку пописать…

А хотите свежие новости? В одной квартире обнаружено два трупа. Причем оба отправлены на тот свет очень нетрадиционными способами. Далее. В офисе некой фирмы четыре покойника. Ну, эти по старинке застрелены. И самое последнее сообщение: за пять минут до вашего, кстати, появления мне позвонили прямо сюда. Влюбленная, так сказать, парочка. Найдены в пригороде, не догадываетесь по какому адресу?

— Неужто на Цветочной?! — ахнул я.

— Точно так. А жертвы знаете кто? — И снова начал заниматься метанием пронзительных взглядов.

— Понятия не имею, — развел я руками. — И кто же?

— Первый — некто Валентин Королёв, которого вы, между прочим, недавно искали.

Я протестующе воскликнул:

— Но не для того же, чтоб убить, право слово! А второй?

— Вторая, — поправил он. — Эта была женщина. Сожительница Королёва, в недалеком прошлом известная местная проститутка.

— Слушайте! — потрясенно хлопнул я себя по лбу. — Да уж не та ли самая?..

Майор поощрительно улыбнулся:

— Самая та.

Я зябко передёрнул плечами:

— И что, тоже застрелены?

— Почему — "тоже"? — опять кольнул меня грозным взглядом майор.

— Ну, вы же говорили про четверых, которых застрелили.

Мошкин покачал головой:

— Только она. Королева страшно изуродовали и забили до смерти.

— Чёрт!.. — Я снова потянулся за сигаретами. — Похоже, пора думать о возвращении в родные края.

— Похоже, — согласился он. — Тем более что ваш покойный товарищ… Знаете, говорить подобные вещи всегда неприятно, но, оказывается, он и сам был далеко не так чист перед законом, как нам казалось до последнего времени.

Ха! — сделал открытие. Будто я об этом не догадывался. Но не мог же я с полпинка проглотить это! Впрочем, и категорически возражать также не мог — не в детский же сад мы тут играем. А потому я начал медленно разминать сигарету.

— Вы думаете?..

Майор тоже полез в свою пачку.

— Ну посудите сами: почти все люди (заметьте, и живые, и уже нет), в той или иной степени связанные с вашим другом, — народ, мягко выражаясь, своеобразный. Да вы, наверное, уже и сами могли в том убедиться?

Крючок торчал из наживки столь явно, что я позволил себе возмутиться:

— Великодушно извините, господин майор, но последняя фраза… А впрочем, думайте, что хотите. Для меня же в самом деле сногсшибательная новость, что вы считали Сергея бандитом.

— Мы не считали его бандитом, — с некоторым напряжением в голосе возразил мой собеседник. — Н е с ч и т а л и, пока он был жив. Однако вот он умер и…

— И?! — вспыхнул я. — Ну договаривайте, договаривайте, чего уж!

Мошкин от раздражения даже не сразу сумел справиться с зажигалкой. Но наконец справился.

— А нечего и договаривать! После его смерти, как из разворошенного гадюшника, изо всех щелей поперла такая дрянь!

Не знаю уж, персонифицировал ли отважный майор термин "дрянь" с кем-то конкретно, но уточнять я не стал. И правильно сделал, потому что следующий его вопрос был очень и очень нехорошим. Он спросил:

— А скажите, не живет ли в нашем городе тихо-мирно кто-либо еще из ваших бывших… коллег по работе?

Ёлки, это уже совсем иной виток орбиты, и едва ли не впервые за последние полчаса я ощутил себя по-настоящему неуютно. Но тем не менее, насколько мог равнодушно затянулся сигаретой.

— Не знаю. И не понимаю, какая здесь может быть связь.

Следователь вздохнул:

— Врёте. Прекрасно вы всё понимаете. Понимаете также и то, что к таким, как ваш брат, подходы для меня затруднены. Эй, да проявите же хоть раз в жизни сознательность, помогите нам, а я обещаю: всё, что будет зависеть от меня, я для вас сделаю.

Да-а, это была уже серьезная заявка, и я присвистнул:

— Камрад, финт против правил.

Он внимательно посмотрел мне в глаза:

— О нет, камрад, не против, а параллельно. (Господи, да откуда ж в этой глуши взялся такой умник?!)

Дьявол, он топтался рядом, совсем рядом. Сделать же более решительный шаг не мог, по крайней мере, пока, вот и прибегал ко всяческим ухищрениям. Но ё-моё, он меня злил, и потому я без труда изобразил на своей физиономии благородное негодование и голосом оскорбленной старой девы воскликнул:

— На что это вы намекаете?! Да не будь вы при исполнении…

— Не будь я при исполнении… — Теперь в его тоне звучала неподдельная усталость. — Не будь я при исполнении, я бы здесь не сидел. А во избежание дальнейших дамских охов и ахов замечу лишь, что ваш покойный друг по уши увяз во многих грязных делишках и от ответственности его спасла только смерть. Слышите?

— Да-да, конечно.

— И что скажете?

— Что скажу? — пробормотал я. — Что скажу… Скажу, что это какая-то ошибка. Поймите, он был далеко не бедным человеком, а в таком случае зачем ему лезть во всю эту мерзость?

— Зачем?

— Да, зачем? — как бойцовый петушок кукарекнул я.

Он пожал плечами:

— Мне казалось, вы можете что-то об этом рассказать. А нет ли у вас самого, на худой конец, каких-то соображений?

— Никаких! Ни на худой, ни на толстый.

Он резко встал:

— Нет, значит, нет. Жаль, очень жаль, что мы не поняли друг друга.

Я что-то пропищал, вроде протестуя, однако он уже шел к двери.

А я шел следом и думал, что, возможно, наблюдаю сейчас именно тот момент, когда методы (или принципы) работы майора Мошкина начинают входить в противоречие с некими более общими и глобальными социальными постулатами.

Уже за калиткой он вдруг оглянулся:

— Мне бы совсем не хотелось, чтобы с вами в нашем городе что-то случилось. Я имею в виду — плохое.

— Эх… — вздохнул я. — А думаете, мне бы этого совсем хотелось?

Больше он ничего не сказал — повернулся как положено через левое плечо и направился к своей машине.

А я из вредности повернулся через правое и направился обратно к дому. У меня внезапно разыгрался просто адский аппетит.

Я сидел в кресле в спальне Маргариты — прямо напротив огромной как космодром кровати, на которой полулежала, облокотившись на подушки, сама Маргарита, — и пристально смотрел на нее.

Конечно, там было, на что посмотреть, однако меня интересовали в данный момент более прочего ее глаза. И отнюдь не на предмет чисто созерцательного любования.

А вот Маргариту мои глаза абсолютно не интересовали: во всяком случае в них хозяйка дома старалась не глядеть.

— Ладно! — не выдержал наконец я и нервно хлопнул себя по коленке. — Ладно, Рита! По-моему, это финиш, пришла пора говорить правду.

— Что? — Взор ее остановился таки на мне.

Я вздохнул:

— Ничего. Наш недавний гость высказывался аллегорически и витиевато, но главное я уловил. Как то ни грустно, сегодня полуэзоповым языком мне было предложено убираться восвояси, и чем быстрее, тем лучше. Если же не последую этому дружескому совету, то уже завтра земля под моими ногами, прости за штиль, начнет гореть, и не с одной, а со всех сторон. Я выразился ясно?