"Дедушка" на секунду оглянулся и проговорил:

— Уезжайте. И постарайтесь реалистично отнестись к моим советам. Водитель высадит вас где скажете, и пожалуйста, не допытывайтесь у него ни о чем, не стоит… Собачки! — Этот последний, добродушный и ласковый возглас относился уже не ко мне, и я понял, что аудиенция окончена.

Старик повернулся и пошел прочь, в направлении своего "ранчо". Собаки — за ним.

— Подождите! — крикнул я.

Он остановился:

— Что еще?

— Да видите ли, когда ехал к вам, у меня был телефон и еще часы…

— Хорошие?

Я пожал плечами:

— Ну, мне нравятся.

Он усмехнулся:

— Понятно. Ждите у машины.

Еще какое-то время я смотрел ему вслед, пока ночь не поглотила один двуногий и три четвероногих силуэта как черная пасть.

Потом я направился к машине, размышляя по пути о том, что, возможно, подручным старика сегодня придется наконец и поступиться своими кое-какими не только профессиональными, но и этическими принципами.

А впрочем, возможно, и не придется.

Ежели восстановить справедливость будет поручено не им, а этим очень милым собачкам.

…Развалившись на заднем сиденье серебристого "Форда", я глянул на часы.

Нет, ну что значит "хорошие"? Не "Ролекс", конечно, однако все ж таки и не "Тампакс".

До рассвета оставалось еще с час-полтора. Я посмотрел на темный дом — самыми темными в нем были окна.

Как положено, замысловато присвистнув, я, точно садово-огородный воришка, перемахнул через забор. Стараясь ступать бесшумно, приблизился к крыльцу. Присел на ступеньки. Закурил. И стал думать. О том, что же предпринять дальше. Нет, придется, конечно, обязательно поспать, хотя бы пару часов. Но вот что делать потом?

Увы, отправляясь вчера утром на встречу с лысым, я ожидал более продуктивного результата от этого свидания. Ан нет, облом, никаких конкретных зацепок. Неужели все опять начинать с нуля?

Но впрочем, кое-что я все-таки выяснил. Что именно? Да хотя бы — кто звонил Маргарите в тот вечер и напугал ее не очень ясной тогда "собачьей" угрозой. Ну, надеюсь, после нашей беседы этот милый дедушка малость поумерит свою прыть — наверняка он понял, что ни Рита, ни я никак не связаны с убийством Серого, а главное — совершенно не в курсе его дел и, следовательно, не представляем для него ни малейшей опасности. Очень, очень надеюсь, что именно так сей симпатичный кинолог все и воспринял.

Пункт два. Ребят, которые под ним ходят, похоже, также можно оставить в покое, кроме, пожалуй, загадочного Валентина да еще "неуловимого" Зверька, — все-таки я предполагал, что эти двое хоть что-нибудь да знают. Лысого же почти на сто процентов в расчет можно больше не принимать — вспомнил жуткие клыки стариковых "собачек" и передёрнул плечами: по мне так уж лучше пуля.

И последнее. Судя по всему, в городе активно шуруют две "конторы": дедушки-собаковода и какая-то еще, босс которой покуда мне не известен, но члены которой, видимо, и убрали Серого. За что? Не знаю и, если честно, знать не хочу. Однако же тот факт, что эта стая мне не известна, еще не говорит о том, что ей не известен я.

Выбросив окурок и закурив вторую сигарету, я в очередной раз попытался выстроить в голове цепочку наиболее знаменательных событий и происшествий недавнего времени. Итак, картина следующая. По просьбе Серого я приезжаю и после первых же морских ванн и легкого флирта в кафе оказываюсь на больничной койке. Отметив выздоровление мануальным контактом с тазобедренным поясом терпеливой медсестры Аллы, я вновь попадаю на улицу и еду к Серому, которого накануне неизвестные забивают до смерти в собственной постели. Следующие опорные точки — звонок собаковода, ночная драка в доме Маргариты, поездка к Валентину и труп Анастасии в саду, плюс знакомство с лихим служакой майором Мошкиным. Затем — купание в море, закончившееся, к сожалению, тоже не тем, чем хотелось бы; поиски Геннадия Зверева, плавно перешедшие в идиотскую потасовку на складе, и — в виде маленькой приятной компенсации за все хлопоты и треволнения — предыдущая, весьма неплохая ночь. Ну а то, что произошло ночью нынешней…

Вздохнув, я опять аккуратно пощупал шишку на голове. Она была не очень большая, однако и не маленькая — в самый раз. (В смысле шишка, а не голова.) Давненько меня так не тюкали по чану, но я не обижался: главное, стало почти неоспоримым фактом, что "Дедушка и Ко" Серого не убивали, — наоборот, они охраняли его, правда, другой вопрос, что охраняли дерьмово, коли его все же убили… (И вот здесь, кстати, имелось некое противоречие: если старик "охранял" Серого, то почему потом стал угрожать его вдове? С этим еще предстояло разобраться.) Но тут я вспомнил еще кой-чего и поморщился: несмотря на демонстративную неприязнь Маргариты к этим ребятам, некоторые реплики потаскушки в простыне и лысого с Сухарем наводили на грустные размышления. А что вы хотите? Человек существо в первую очередь биологическое и уж только потом социальное. М-да-а… печально, печально… Хотя какое мне, в конце-то концов, дело до ее личной жизни?

Я покачал головой — женщины, женщины… Да, весьма неоднозначные женщины обитают в этом доме — и Маргарита, и Вика… Вика — молчаливая, пока не припрешь к стенке, и частенько шпионящая за своей хозяйкой. Только ли тут дело в элементарной природной женской зависти?

Нет, не доверяю молчаливым, а уж шпионящим — тем паче. Не доверяю! Такие могут и гадости какой-нибудь в еду подсыпать, и даже в постель с ножом улечься…

И знаете, только не говорите, что телепатии не существует! Не зря же еще пращуры утверждали: помяни чёрта — и вот он.

…Нет, разумеется, это был не чёрт.

Это была Вика.

Я оглянулся на тихий скрип двери и увидел ее, вернее, ее силуэт, а еще вернее — в основном легкий светлый халатик, вверху, внизу и по краям которого смутно виднелось все остальное.

— Ой! — приглушенно вскрикнула она, когда увидела мое все остальное в приложении к бывшими прошлым утром белыми брюкам и футболке.

А я тоном смертельно уставшего и чем-нибудь обремененного пожилого человека сказал:

— Доброе утро, Вика.

— Д-д… — начала отвечать она, но так и не закончила. Глаз ее я почти не видел, однако готов спорить на что угодно — глаза эти навряд ли рассчитывали увидеть меня еще когда-нибудь вновь. А впрочем, может, я неправ и зря клевещу на бедную девушку, которая обрела таки наконец дар относительно членораздельной речи.

— Т-ты… в-вы… откуда?..

Я показал пальцем за калитку:

— Оттуда.

— Н-но… я… Я думала, вы не придете… То есть, я хотела сказать — сегодня не придете…

— Ну еще бы.

Она энергично замотала головой:

— Нет, вы не поняли! Я совсем не то имела в виду! Я только думала, что…

— Что твои дружки пришьют меня, золотко? А знаешь, к тому все и шло, да видно, им лишние неприятности ни к чему.

Девушка сокрушенно всплеснула руками:

— С ума сошли! Да с какой же это стати мне нужна ваша смерть? Тем более…

— …после столь трогательной и нежной ночи, — подхватил я. — Вот-вот, дорогая, я и сам сижу тут как Алёнушка и гадаю: с какой же это стати ей нужна моя смерть? Да, между прочим, можешь говорить мне "ты".

Но она, не слыша, снова покачала головой:

— Вы псих. Еще хуже Генки. И если вам не везет в ваших темных делишках, то я-то здесь при чем?

— Ни при чем, — согласился я. — Ладно, замнём. Видишь же — человек не в духе, устал, голодный.

— Покормить?

Я поморщился:

— Да ну…

— Что — ну? — Девушка усмехнулась. Как-то странно, загадочно усмехнулась, и я, уже было осоловевший и разморенный, насторожился вновь:

— Эй, что это значит?

Вика фыркнула. Просто вызывающе:

— А то и значит! Ежели надеешься откушать из белых ручек самой мадам, то пролёт!