Я осторожно приблизился сзади и, схватив за плечо, рывком развернул действительно впавшего уже просто-таки в звериный экстаз помощника к себе лицом:

— Хватит!

Его глаза были глазами безумца, из уголка перекошенного рта стекала тонкая струйка слюны… Он ощерился и полуприсел как злобная обезьяна перед прыжком, однако понемногу начал приходить в себя. Чтобы ускорить процесс, я громко обложил его трехэтажным матом, и это в самом деле помогло — взгляд стал более осмысленным, руки опустились. Он потряс головой, точно отгоняя наваждение, — и… обложил меня.

Я не возмутился: пусть очухается окончательно, — а сам склонился над умирающим, оставив за собой право на сoupe de qrase1. И не только.

Раз-два… Всё, теперь Бизон мертв. Но меня сейчас волновало не это, а то, ради чего я, грешник, затеял сей кровавый спектакль. Я быстро осмотрел изломанный, изуродованный труп и поднялся.

Он уже окончательно оклемался и глядел угрюмо и чуть виновато.

Я дружелюбно ткнул его кулаком в бок:

— Чего нахохлился? Всё путем!

Он скривился от боли.

Слава богу, что "мерс" не "жопер". Мы засунули в его просторное чрево тела ребят Паука, которым сегодня, увы, выпало сыграть наши роли, а также людей Бизона и его самого. Последним занял свое место Жора, извлеченный из машины Маргариты, и, думаю, при желании мы могли бы запихнуть в салон еще пару-тройку покойников.

Но больше у нас, к сожалению, не было. Мы облили "Мерседес" бензином из канистры, пролив заодно горючую дорожку метров десяти. Мой соратник уселся за руль "Мазды" и включил двигатель. Я оглянулся по сторонам — всё тихо — и сел рядом. Потом чиркнул спичкой — и огненная змейка понеслась к "Мерседесу".

Ждать результата, естественно, не стали — я захлопнул дверь, и машина рванула прочь. Через несколько секунд сзади взметнулся к небу ослепительный столб огня, а уже поворачивая в сторону шоссе, мы услышали взрыв. Гори, гори ясно… твою мать!..

Перед въездом в город мы поменялись местами — я сел за руль. Спросил:

— Где тебя высадить?

— Где хочешь.

— Давай подброшу до дома.

Он усмехнулся:

— Нет, вот этого, спасибо, не надо.

Сообразив, усмехнулся и я:

— Пожалуйста, как желаешь. Можешь вылезать прямо сейчас.

Он кивнул:

— Прямо сейчас и вылезу. — Немного помялся. — Слушай, а…

— С тобой расчет завтра, — сказал я. — В смысле окончательный. Второй-то уже всё получил?

— Аг-га… — Он почему-то шумно сглотнул слюну. — Получил. Ладно, звони.

— Позвоню, — пообещал я. — И о камешке еще потолкуем. А знаешь что… — Помолчал и посмотрел на часы. — В половине третьего можешь отзывать своего приятеля.

Он удивился:

— Почему?

— Ну а что ему там делать? Всё кончено, Маргарите больше бояться некого, а к этому времени и я надеюсь вернуться.

Он взялся за ручку.

— А-а, понятно. — И открыл дверь. — Ну, пошел.

— Давай, — согласился я. — Иди. В общем, жди звонка.

— Жду, — сказал он. — Пока. Спокойной ночи.

— И тебе спокойной, — сказал я. — До завтра.

Когда его приземистую фигуру, выражаясь высоким слогом, поглотила ночная тьма, я завел машину и поехал в больницу. Мне очень хотелось сказать на прощанье еще пару теплых фраз доктору Павлову.

Однако по пути случилась небольшая заминка. За два квартала до больницы дорогу перегородили, не считая обычных, две казенные машины — милицейский "уазик" и микроавтобус скорой помощи. Хотел сдать назад — поздно, меня уже подперли, и не оставалось ничего иного как ждать.

Я закурил, покурил и докурил сигарету. Потом вылез из машины и прошел метров двадцать вперед, до места аварии. Отчаянно вереща, подкатила еще одна "скорая" — "реанимационная". Я приблизился к кучке зевак, встал на цыпочки, вытянул шею и…

Да-а, похоже, одна из оставшихся передо мною проблем отпала. Правда, возможно, появилась новая, но уже далеко не столь принципиальная.

Не скажу, что не удивился увиденному. Удивился, хотя и не сильно (чего-то подобного подсознательно ожидал). Скорее, здесь превалировала обыкновенная человеческая жалость.

Елена Романовна лежала на асфальте как брошенная злой девочкой сломанная кукла. Ее тело было изогнуто неимоверным образом, словно у балерины в прыжке. Последнем прыжке… Голова откинута далеко назад — точнее, полголовы, потому что правая часть черепа была изуродована до неузнаваемости. А вот левая, с копной светлых, разметавшихся по асфальту волос, осталась практически целой, как при жизни. Руки разбросаны в стороны, правая нога прижата к животу, зато левая едва ли не уперлась босой ступней в поясницу. Выгнутая как татарский лук спина говорила о том, что у несчастной наверняка сломан позвоночник.

Я не стал глазеть дальше. Повернулся и, лавируя между машин, пошел обратно. Сев в кабину, снова закурил и принялся ждать, пока уберут и увезут тело. Зря вызывали реанимацию. Женщине, которая хотела убить меня две недели назад, помочь было уже невозможно…

К счастью, дежурная в больнице оказалась не какой-нибудь старой крысой, а вполне еще свежей полногрудой крашеной брюнеткой. На мой вопрошающий зов она откликнулась нехотя, но не похоже было, что я ее разбудил. Может, читала книжку про любовь или смотрела сериал про нее же, проклятую.

— Добрый вечер! — проникновенно сказал я. — Простите-извините, но мне очень нужно увидеть Аллу из триста двадцать первого кабинета. Простите-извините, но это действительно страшно важно.

Она смерила меня не таким уж и враждебным — а что, я был без кинжала в зубах, одежду не покрывали пятна свежей крови, — взглядом и хмыкнула:

— Приспичило, што ль?

Я с готовностью согласился:

— Вот именно. А коли приспичит, уж сами знаете — никакого удержу!

Она, усмехнувшись, смилостивилась:

— Эт точно. Ну, заходи, — и поплыла от двери обратно, к телефону. Позвонила, сказала пару слов — и опять мне: — Жди.

Я скромно присел на стул. Минуты через три появилась Алла и сделала удивленное лицо. (А впрочем, не слишком удивленное.) Я тотчас вскочил ей навстречу:

— Я же обещал, что приду. Не прогоните?

Девушка вроде бы сурово покачала головой, однако в зеленых глазах как маленькие блестящие чёртики плясали смешинки.

— Ладно, — притворно вздохнула она. — Что с вами поделаешь, идемте. (Заметьте, она даже не поинтересовалась, за каким лешим меня принесло. Она просто сказала "идемте".)

Прошествовав по коридору, Алла ступила на лестницу. Я — следом, отмечая по привычке всевозможные конструкционные узлы и детали ее аппетитной фигурки. В кабинете девушка жестом указала на стул:

— Садитесь.

Я сел. Приземлилась и она, очаровательно положив ногу на ногу. По-моему, Алла ждала, что теперь-то я наконец возьмусь за нее как следует.

Я и взялся. Да только, боюсь, не в том контексте, в каком она ждала.

Лучезарно улыбнувшись словно дурачок, прогнусил:

— А знаете, я оказался несправедлив к вашей подруге. Прекрасная была женщина.

Алла нахмурилась, как человек, начинающий обманываться в своих первоначальных ожиданиях.

— Подождите-подождите, это вы о ком? Что-то не пойму…

Моя улыбка стала еще дурнее и лучезарнее:

— Господи, ну как же! Я про Елену Романовну.

Она кивнула:

— Ага, теперь поняла. И что?

— Прекрасная, говорю, была женщина, — с легким нажимом повторил я.

Глаза Аллы сузились:

— Постойте, что значит — была?

Я вздохнул:

— "Была" это и значит "была", дорогая. Увы, двадцать минут назад на улице ее сбила машина.

— Какая машина?.. — почти прошептала девушка.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Убийца с места преступления скрылся. Сейчас там и милиция, и "скорая", и "реанимационная", так что если еще жива, привезут к вам. Но навряд ли — скорее уж сразу в морг. Ужасное, ужасное зрелище…