— Да, счастливые времена! Если бы можно было вернуть их назад, чтобы снова было семнадцать, а опыт житейский остался таким же, как теперь, и не было бы тех ошибок, которые сделаны…

— Тебе было бы очень скучно жить, — возражает Валя.

— Зато я тогда не побоялся бы поцеловать одну девушку, которая, кажется, ждала этого…

Валя краснеет и грозит ему пальцем.

Якову сейчас хорошо, он отдыхает душой и телом от недавних ссор, от злых, тревожных мыслей. Теперь все это осталось далеко позади, и перед ним сидит Валя — ласковая и добрая…

«И почему мы тогда так глупо разошлись в разные стороны? — искренне удивляется он. — Ведь мы созданы друг для друга. И кому нужно было, чтобы на ее пути встретился Владимир?»

Якову кажется, что десять лет назад между ним и Валей была не полудетская робкая влюбленность, а более глубокое и серьезное чувство, которое уже тогда связало их на долгие годы и помогло найти друг друга после длительной разлуки.

— Валя, ты рада, что я приехал к тебе? — снова спрашивает Яков, потому что ему нужны все новые и новые подтверждения того, что он не безразличен Вале.

— А разве ты не видишь?

— И ты сможешь полюбить меня по-настоящему?

В ответ Валя только беспомощно пожимает плечами. «Зачем спрашивать об этом?» — так понимает Яков ее движение и поэтому продолжает допытываться:

— Ты сможешь так полюбить меня, чтобы забыть обо всем? Так, будто у тебя до этого никого не было и чтобы тебе казалось, что ты только меня любила всю жизнь?

Ресницы ее тревожно вздрагивают, а глаза гаснут, словно этим вопросом он дунул на огонек, освещавший их изнутри.

— Ничего я не знаю, — покачивая головой, отвечает она. — Не знаю…

— Но почему же, Валя? — снова допытывается Яков. — Отчего такая неуверенность? Ты мне нужна, Валюша, я хочу забрать тебя с собой.

— Ах, Яша, об этом еще рано говорить, — возражает Валя. И, чисто по-женски пытаясь загладить причиненную ему неприятность, кладет свою руку на его, предупредительно заглядывает ему в глаза. — Я могу тебе пообещать лишь одно: я всегда буду с тобой искренна… и с собой также…

— Хорошо, Валя, — сдается Яков, хоть он и не вполне удовлетворен ее ответом.

Валя молчит, вся уйдя в себя. Она словно прислушивается к тому, что делается в ее душе, и совершенно не замечает его. Яков тоже растерял нужные слова и с облегчением вздыхает, когда из кухни доносятся голоса: пришли Надежда Григорьевна и Вадик.

Как и вчера, Яков сидит за столом напротив Вали. И, как вчера, ловит на себе пытливые взгляды Надежды Григорьевны. Он чувствует себя еще более неловко, чем вчера. Наконец Надежда Григорьевна переводит свой взгляд на дочь, которая задумчиво опускает ложку в тарелку, и с видом врача, желающего поставить диагноз, говорит, обращаясь только к Горбатюку:

— Что это случилось с нашей Валей? Ведь она терпеть не могла этой красной блузки с высоким воротником!

Валино лицо приобретает цвет блузки, а Якову становится жарко.

— Она понравилась Яше, мама, — невинно отвечает Валя, с явным удовольствием наблюдая его смущение.

— Ты куда-нибудь собираешься?

— Мы хотим немного пройтись.

— Может быть, Вадика возьмешь?

Валя не торопится с ответом. Яков напряженно прислушивается, ожидая, что же она ответит.

— Мы далеко пойдем, — после паузы отвечает Валя. — Вадик может устать. Пусть лучше побегает здесь.

«У нее удивительно спокойный голос. Будто она уже все решила и все для нее ясно», — думает Яков.

— Ну, как знаешь, — недовольно говорит Надежда Григорьевна. — Ты уже взрослая, тебе виднее…

— Я готова, Яша!

Валя стоит в дверях, веселая и такая свежая, словно она только что проснулась и умылась холодной водой. Яков с восторгом глядит на нее и тихо, чтобы не услыхала Надежда Григорьевна, говорит:

— Какая ты красивая, Валюша!..

Она протягивает ему руку, будто приглашает, забыв обо всем, идти за нею, — и снова начинается сказка, которую оба они создали в своих мечтах…

Потом, когда Яков думал об этом, он никак не мог вспомнить, куда они ходили и что видели, так как все заслонял собою образ Вали. И у него всегда сладко щемило сердце, и было немного грустно, как бывает, когда мы вспоминаем о том, что потеряли в жизни и уже не найдем никогда…

Яков лежит, вытянув усталое тело. Ему совсем не хочется спать, хоть уже давно перевалило за полночь. Неяркий свет луны льется в окно, рисует на полу большой прямоугольник и еще больше подчеркивает тишину.

Он уже жалеет, что они с Валей так рано вернулись домой. Ходить бы сейчас где-нибудь в степи, в чудесном серебристом просторе, обнимая Валю за плечи, прижимая к себе ее, единственную в мире…

А Нина?..

«Она тоже несчастна, Яша. Как я понимаю ее!»

Валя сказала это сегодня, когда он стал жаловаться ей на Нину. Потом умолкла и долго шла молча, сосредоточенно думая о чем-то и сдвинув по старой привычке брови на переносице.

— Но разве я должен из-за этого отказываться от своего счастья?! — воскликнул он, задетый за живое ее замечанием: ему показалось, что Валя осуждает его.

— Если это будет настоящим счастьем, — задумчиво ответила Валя, — а не его тенью…

«Что она хотела этим сказать? — раздумывает Яков. — Неужели это намек на то, что она никогда не сможет полюбить меня?.. Но — хватит! Лучше сейчас не думать ни о чем, закрыть глаза и заставить себя спать».

Но сон не приходит. Очень тяжело держать веки опущенными, — кажется, будто под ними есть пружинки, которые поднимают их снова…

Яков открывает глаза, и сердце его начинает колотиться так, что, кажется, его удары наполняют грохотом всю комнату: в дверях стоит Валя.

Она в длинном, до пят, халате, а поэтому кажется очень высокой. Стоит, прислонившись к дверному косяку, и словно прислушивается к чему-то.

Широко раскрыв глаза, Яков смотрит на нее, и ему уже кажется, что это — сон, игра возбужденного воображения, что достаточно ему пошевельнуться, громко вздохнуть, как исчезнет все — и Валя, и колеблющийся лунный свет, и прозрачная тишина.

Осторожно ступая, будто плывя над полом, Валя делает шаг вперед и останавливается в нерешительности.

— Валя… — одними губами произносит он.

Валя ступает на светлое лунное пятно на полу, в комнате сразу темнеет, и серебристые искорки вспыхивают у нее в волосах…

— Ма-ам, что это: пи-и-и! Пи-и-и! Пи-и-и!

— Не знаю.

— Ну скажи: это, Галочка, радио!

Нина бросает быстрый взгляд на часы: в самом деле, уже двенадцать. Сейчас за ней прибежит Оля, а она до сих пор не собралась.

— Мы в школу пойдем, да? — спрашивает Галочка.

— Ты еще маленькая в школу ходить, — одевая дочку, отвечает Нина. — Подыми ножку!.. Ты в садике будешь.

— Там деревца растут?

— Растут.

— А как они растут?

— Так, как ты растешь. Вот ты бегаешь и растешь, так и деревце растет.

— А как деревце бегает?

— Галя, ты можешь хоть минутку помолчать? — уже сердится Нина. — Дай мне одеть тебя!

— Я уже помолчала, — отвечает Галочка. Ее любопытные глазенки так и бегают по комнате — вероятно, она придумывает, о чем бы еще спросить маму.

Ох, уж эти вопросы! Они могут довести до исступления. «И в кого она такая удалась? — раздумывает Нина. — Несчастная будет та воспитательница, к которой она попадет!»

Наконец Галочка готова. Нина в последний раз одергивает коротенькую юбочку, надетую поверх красного вигоневого костюмчика: на улице уже прохладно, и Нина боится, как бы дочка не простудилась. «Отчего это Оля задерживается? Может, зайти за ней?» — думает она.

Весь вчерашний день Нина бегала по городу, собирая необходимые справки. Она даже не подозревала, что для того, чтобы устроить ребенка в детский сад, нужно собрать столько всяких бумажек. Водила Галочку к врачам, заходила в редакцию, чтобы взять справку о зарплате Якова. Там она узнала, что он сейчас в отпуске. Хотела спросить, уехал ли Яков куда-нибудь или отдыхает в городе, но удержалась. Он не интересуется ею, он даже детей навестить не хочет, так почему же она должна интересоваться?..