Ловкими движениями красивых небольших рук Нина распустила тяжелые золотистые волосы и начала заплетать косы. Укладывая их венком, закалывая светло-коричневыми булавками, невольно любовалась ими.

«И всего этого он не замечает. Все это ему не нужно. Нашел лучше меня…»

Булавки выпали из рук, Нина задумалась.

Ревность не давала ей покоя. Нина была убеждена: только из-за другой женщины Яков, когда-то встречавший ее покорными, влюбленными глазами, теперь перестал замечать ее красоту, смотрит на нее холодным, отчужденным взглядом. И мысль о том, что в городе — возможно, где-нибудь неподалеку, возможно, даже рядом — живет женщина, которая, завладев ее мужем, празднует свою победу, которая является причиной всех ее ссор и скандалов, — эта мысль ни на минуту не оставляла Нину и просто доводила ее до безумия.

В последнее время ей казалось, будто она катится с горы, катится с неудержимой быстротой, а Яков изо всех сил подталкивает ее. Как же могла она после этого не ссориться с ним, не встречать его злыми, оскорбительными словами?..

Нина оторвалась от зеркала и вышла в другую комнату, к детям.

Оля укачивала куклу с ярко-голубыми, удивленно раскрытыми глазами на фарфоровом личике. Тоненьким голоском, явно подражая матери, она напевала колыбельную песенку. Галочка, похожая на неуклюжего медвежонка, сосредоточенно строила из кубиков дом, высунув от чрезмерного усердия кончик розового языка.

— Оленька, присмотри за Галей, — приказала Нина. — А ты, Галочка, слушайся Олю. И не напускай воды в ванну. Слышишь?

— Да, мам, — тихо ответила Галочка, подымая на мать темные глаза, такие, как у Якова. Потому ли, что Галочка была похожа на отца, или, может быть, потому, что Нине казалось, будто не по-детски серьезная дочка понимает больше, чем следовало бы понимать ребенку, ее взгляд всегда смущал Нину…

На рынке она встретила Лату.

Соседка ходила между рядами в желтой шляпе с радужным пером, с огромной красной сумкой в руках. Платье, скомбинированное из кусков оранжевого и зеленого цвета, тесно облегало ее тучную фигуру.

Увидев это платье, Нина невольно улыбнулась, а Лата, заметив ее, быстро поплыла навстречу, бесцеремонно расталкивая всех на своем пути.

— Ну как, Ниночка? — спросила она с таким выражением лица, словно Нина была тяжело больна.

— Все так же, — неопределенно ответила Нина. Ей вовсе не хотелось возвращаться к вчерашнему вечеру.

— Не ссорились больше?

— Да нет…

На Латином лице промелькнуло разочарование, но она сразу же замаскировала его сочувственной улыбкой.

— Мученица ты, мученица… Сколько? — вдруг спросила она, бросившись к столику.

— Простите, гражданка, я собираюсь купить…

— Вы собираетесь, а я купила! — огрызнулась Лата, крепко держа в руках большого гуся, отчаянно вертевшего головой. — Гога, держи!

Только сейчас Нина заметила за Латиной спиной ее мужа, нагруженного двумя полными авоськами. Егор Васильевич, или Гога, подставил одну из них, принимая покупку.

— Не так! — командовала жена. — Ты что, подержать не умеешь?

И снова шляпа ее величественно поплыла над базарными рядами…

— Что же ты думаешь делать, Ниночка? — спросила соседка, когда они вместе возвращались с рынка.

— Не знаю, — вздохнула Нина.

— Ну, я б этого так не оставила! Я б с него семь шкур спустила!.. Учить их нужно, учить, Ниночка! — стрекотала Лата, совершенно игнорируя Гогу, пыхтевшего позади под тяжестью авосек. — Ты на него заявление напиши, — там уж его по головке не погладят.

Латин совет не выходил у Нины из головы. Ей уже начинало казаться, что, если она напишет заявление, отнесет в редакцию, если там поговорят с Яковом, поругают и пристыдят его, он опомнится, бросит пить, оставит эту неизвестную ей женщину и станет таким, как прежде.

Соседка предлагала ей свою помощь, но Нина отказалась, сославшись на то, что еще подумает. Хотела посоветоваться с подругой.

…Они познакомились года два назад, в театре, когда Нина и Яков смотрели новый спектакль.

В антракте Яков поздоровался с пожилым человеком, взглянувшим на них светлыми глазами из-под густых, низко нависших бровей. Мохнатые брови придавали его лицу сердитое выражение. Но не это удивило Нину. Ее поразило несоответствие между солидным видом этого человека и его пестрым костюмом, ярко-красным галстуком под светло-синим воротничком. «Будто чужое на нем все», — подумала она.

Еще больше привлекла Нинино внимание девушка, или очень молодая женщина, шедшая рядом с ним. Она выделялась в толпе той яркой, вызывающей красотой, которая заставляет мужчин расправлять плечи, а у женщин вызывает глухую неприязнь. Длинное, со вкусом сшитое бархатное платье темно-вишневого цвета эффектно подчеркивало матовую белизну шеи и обнаженных рук. Пышные белокурые волосы обрамляли прелестное личико. Чуть вздернутый нос придавал ему капризное выражение, зеленые глаза под черными, словно наведенными кисточкой, бровями задорно блестели, а свежие, чуть припухшие губы над мягко очерченным подбородком были полуоткрыты в кокетливой улыбке.

— Кто это? — заинтересовалась Нина.

— Заведующий кафедрой пединститута, профессор, — тихо ответил Яков.

— Ты их хорошо знаешь?

— Да нет… Немного знаком, — неопределенно пробормотал он.

«С обоими?» — хотела спросить Нина, но смолчала и лишь внимательно посмотрела на мужа. В ней зашевелилось глухое подозрение: слишком уж деланным показалось равнодушие, с которым Яков отвечал на ее вопросы.

— С ним — дочь? — наконец спросила Нина.

— Кажется. Я ее впервые вижу.

«Да ты ведь только что сказал, что знаком с ними обоими!» — чуть не крикнула она, но сдержалась: нужно было во что бы то ни стало выяснить, какое место занимает эта девушка в жизни ее, Нининого, мужа.

— Познакомь меня с ними, — потребовала она. И Яков, совершенно не подозревавший о том, что творилось в ее душе, сразу же согласился.

— Сергей Ильич, это моя жена, — остановил Яков профессора, когда они снова столкнулись. — Она хочет познакомиться с вами и с вашей очаровательной спутницей.

Сергей Ильич покраснел, потом быстро, словно сердясь, пожал Нинину руку и представил ей сопровождавшую его молодую женщину:

— Знакомьтесь, моя жена.

— Юля, — назвала себя та.

Она так же непринужденно подала руку Якову, снова назвав себя. И Нина, не спускавшая с них глаз, успокоилась.

Ходили по фойе теперь уже вчетвером, перебрасывались ничего не значащими фразами, нащупывая тему для общего разговора. Юля похвалила Нинины туфли из черной замши, и Нина была искренне рада, так как сегодня надела их в первый раз. «Она очень мила», — сразу же сделала вывод Нина.

— Как вам нравится Васильева-Диденко? — спросила Нина об актрисе, игравшей в спектакле роль молодой героини. Артистка очень понравилась Нине, и она долго аплодировала ей после первого действия.

Юля чуть сощурила свои зеленые глаза.

— Слишком уж она стара для этой роли. И потом… Вы заметили, какая у нее фигура?.. Будто кто-то взял и подпилил ее снизу.

Яков громко рассмеялся, а Юля, уже другим тоном, продолжала:

— Хоть она и способная актриса, очень способная, но никак не может понять, что ей пора отказаться от ролей семнадцатилетних девочек…

Нина села на свое место в партере, немного обиженная за Васильеву-Диденко. Она поискала глазами Юлю и сразу же увидела ее в ложе направо. Та весело беседовала с каким-то красивым юношей, а Сергей Ильич сидел позади, сердито протирая платком стекла бинокля. Когда поднялся занавес, Юля, не поворачиваясь, протянула руку, и он подал ей бинокль.

Началось второе действие. На ярко освещенную сцену, смеясь и подпрыгивая, выбежала Васильева-Диденко в коротеньком светлом платьице, и Нине сразу же бросилось в глаза то, чего она до сих пор не замечала: и куцая, действительно будто подрубленная внизу фигура, и отсутствие какого бы то ни было намека на талию, и дряблая шея. Вся игра актрисы, которой она искрение восторгалась в первом действии, это ее подпрыгивание и этот смех показались теперь настолько несоответствующими внешности Васильевой-Диденко, что Нине стало неприятно за актрису.