— В данном случае это невозможно, — возразил Горбатюк, которого уже начали раздражать уговоры адвоката.

Адвокат помолчал, барабаня пальцем по столу.

— Да, ревность — страшное чувство, — покачал он головой. — К сожалению, мы пока еще умеем только осуждать его в других, забывая о себе. Но вернемся к вашему делу, — поспешно проговорил он, заметив нетерпеливое движение Горбатюка. — Я бы вам все-таки от души посоветовал подумать над моими словами, а потом уже решать. Видите ли, сгоряча можно наделать много непоправимых ошибок… И прежде всего подумайте о детях, о том, как это отразится на них…

— А разве ссоры на них не отражаются? — возразил Яков. — По-моему, и для детей будет лучше, если мы разойдемся и они не будут свидетелями наших скандалов… Жена вооружает детей против меня. Старшая даже разговаривать со мной не хочет…

— Конечно, все это очень нехорошо… Однако советую вам подумать вот о чем: нельзя ли помириться с женой так, чтобы в дальнейшем жить без ссор? Ведь ваша семья еще молода, она еще не распалась окончательно. У вас все еще кровоточит, и, может быть, лучше пожертвовать меньшим, чтобы сберечь большее… Имейте в виду, расторжение брака — очень длительный процесс. Вам сперва придется обратиться в районный суд, но он не станет вас разводить, а будет лишь выяснять мотивы, на которые вы сошлетесь в своем заявлении. Затем — областной суд. Нет, это вовсе не такое легкое дело…

— Я знаю, что нелегкое, — отозвался Горбатюк. — Но я хотел бы у вас узнать: разведут меня или нет?

Адвокат улыбнулся снисходительной улыбкой и беспомощно развел руками.

— Ну, спасибо, — встал с места Яков. — Простите за беспокойство.

— Что вы, это моя обязанность, — поднялся и адвокат. — Если надумаете разводиться, прошу заходить. Поговорим, посоветуемся…

Горбатюк еще раз поблагодарил и вышел из консультации.

Разговор с адвокатом, хоть и был долгим, не удовлетворил Якова. Идя в консультацию, он надеялся, что получит ответ на вопрос, который больше всего беспокоил его. Он хотел узнать, как ему действовать, чтобы ускорить процесс и лишить Нину всех шансов на успех, так как в глубине души не верил, что жена действительно согласна развестись с ним, а поэтому предполагал, что она будет всячески препятствовать разводу.

До сих пор главным доказательством невозможности совместной жизни с Ниной являлось для Якова необычайно сильное ощущение этой невозможности. Теперь же он понял, что может очутиться в положении ребенка, который говорит: «Я хочу!» — и для которого «я хочу» — самый убедительный аргумент. Теперь он знал, что ему придется не только рассказать суду о своих ссорах с женой, но и доказать, что эти ссоры привели к распаду семьи. И Якова очень беспокоила мысль, что суд может не посчитаться с его «я хочу»…

Вызов в высшую инстанцию не был неожиданным для Горбатюка.

Он уже долгое время работал ответственным секретарем редакции, но как-то случилось так, что до сих пор не был утвержден в этой должности. Только месяца два тому назад обком партии переслал все необходимые документы в Киев, и, получив телеграмму, Яков сразу же догадался, зачем его вызывают.

Знакомый инструктор, к которому он зашел, сказал, что с ним хочет поговорить заведующий сектором печати.

Заведующего сектором Яков видел впервые. У него была крупная голова, седые волосы и приятное лицо, а через весь лоб тянулся белый шрам.

Заведующий поднялся ему навстречу и, поздоровавшись, повел в угол кабинета, к креслам, стоявшим вокруг невысокого столика. Предложил Якову сесть, сам уселся напротив, открыл коробку папирос.

— Курите?

— Немножко.

— Пожалуйста!

Он постукивал папиросой по столику и смотрел на Горбатюка чуть прищуренными карими глазами.

— Вы, вероятно, догадываетесь, для чего мы вызывали вас?

— Как будто догадываюсь, — ответил Яков.

— Вот и добренько. А скажите, Яков Петрович, нравится вам газетная работа?

— Конечно, нравится! Я ее ни на какую другую не променял бы.

— Так бы и не променяли? — засмеялся заведующий. — Добренько… Сколько лет вы работаете в газете?

— Десять.

Заведующий сектором помолчал, затем снова взглянул на Якова:

— А что, если мы вам предложим другую работу?

— Какую?

— Заместителем редактора… Областной газеты, конечно. Только в другую область.

— Я что ж… попробую, — запинаясь, ответил Яков. В голове сразу же мелькнула мысль о возможности уехать, оторваться от всего, связанного с Ниной, и он уже твердо сказал: — Я согласен.

— Вот и добренько… — начал было заведующий сектором, но в это время раздался резкий телефонный звонок. — Простите, я сейчас.

Он подошел к телефону, снял трубку и, сказав: «Да, давайте», пододвинул к себе стул.

«Видно, надолго», — решил Горбатюк. Но это нисколько не огорчило его. Все, что не касалось предложения стать заместителем редактора и переехать на работу в другую область, скользило сейчас мимо его сознания, не затрагивая того, что уже стало для Якова основным и самым важным. И это основное все больше захватывало его, излучало радостное тепло, заранее окрашивало его дальнейшую жизнь в новые, радужные тона.

Он уже мечтал, как поедет в другой город, сделает «свою» газету одной из лучших в республике, завоюет уважение и авторитет, утраченные на старом месте.

«А семья? — вдруг подумал он. — „В судебной практике определилось несколько обстоятельств, при которых дается развод“, — пришли на память слова адвоката. — Второе… Что же второе? — пытался припомнить Яков, все время наблюдая, как заведующий сектором то прикладывает трубку к уху, то нетерпеливо стучит по вилке. — Ага, хроническое психическое заболевание одной из сторон, — вспомнил он наконец. Но это было не то, что ему нужно сейчас. — А третье что?.. Ага, если между супругами не существует брачных отношений в течение многих лет. Ну, скажем, трех, пяти, десяти лет. И что тогда?.. Ах, да, „суд вынужден констатировать распад старой семьи…“»

«Констатировать… Констатировать…» — повторял про себя Горбатюк, и неожиданно простой и в то же время чрезвычайно важный смысл этого слова раскрылся ему.

Значит, нужно им с Ниной три года прожить отдельно, и суд будет вынужден констатировать распад семьи. И тогда не придется собирать доказательства, искать свидетелей. Не нужно будет и стоять перед судом…

— Петр Васильевич! — вдруг закричал в трубку заведующий сектором и отвлек Якова от его мыслей. — Здорово, Петр Васильевич!.. Кто говорит?.. Что ж это ты старых друзей не узнаешь? Нехорошо, нехорошо… Ага, узнал! Вот и добренько… Ну, как поживаешь? Спасибо, ничего.

Яков представил себе редактора, сидящего за столом в своем кабинете. Возможно, возле него и Руденко, пытается догадаться, о чем говорят отсюда… Как охотно он, Яков, поменялся бы сейчас с ним местами!

— Так вот что, Петр Васильевич: думаем Горбатюка у тебя забрать… Ну да… Заместителем, конечно. Хватит ему секретарское кресло протирать… Как ты думаешь?

«Что он скажет?» — встревожился Горбатюк. Неприятный холодок пробежал по спине. Видя, как улыбающееся лицо заведующего становилось все более серьезным — словно какая-то невидимая тень надвигалась на него, — Яков вспомнил недавнее партийное собрание.

«Что он там говорит?» — мучился Яков, и ему страшно было признаться себе, что он уже догадывается о содержании разговора.

— Так, так… Но почему же вы не сообщили? — уже сердито спросил заведующий. Слушая ответ, он смотрел на Горбатюка, и лицо его уже не казалось Якову таким симпатичным, как несколько минут тому назад.

— Ну, добренько, до свидания, — медленно, точно колеблясь, положил заведующий трубку.

Несколько минут он смотрел в окно, будто увидел там что-то очень интересное. Потом потер ладонью лоб, отчего белый шрам покраснел, а на виске быстро запрыгал живчик.

— Курите? — снова спросил он, присаживаясь к столику и открывая коробку с папиросами. — Что вы там натворили? Что у вас с семьей?