— Назад, негодяи! — хрипло крикнул он. — Назад, или ваш господин умрет!

Пораженные матросы начали пятиться, оставив три трупа возле ног Д’Аверка. К месту происшествия торопливо бежал Ганак. На нем была лишь юбка, а в руке он держал кортик без ножен. Когда он увидел Хокмуна, челюсть у него отвалилась.

— Д’Аверк, может быть, ты хочешь присоединиться ко мне? — почти весело прокричал Хокмун.

Д’Аверк взобрался на палубу по небольшому трапу, потом перелез на мостик. Он ухмыльнулся Хокмуну.

— Хорошо сработано, друг мой!

— Мы подождем до зари, — крикнул Хокмун, — а потом бы, матросы, направите корабль к берегу. Когда это будет сделано и мы станем свободными, тогда, быть может, мы и отпустим вашего господина живым!

— Ах, ты — глупец, если осмеливаешься так обращаться с лордом Вальоном! — взвыл Ганак. — Разве ты не знаешь, что он — самый могущественный из лордов Старвеля?

— Я ничего не знаю о твоем Старвеле, приятель, но я смотрел в лицо опасности в Гранбретани и смог проникнуть в самое сердце Темной Империи, и я сомневаюсь, что ваши угрозы более страшны, чем те. Страх — это эмоция, которую я редко ощущаю, Ганак. Но запомни — тебе я отомщу, дни твои сочтены!

— Тебе привалило такое счастье, что ты заметно поглупел, — засмеялся Ганак. — Раб! Месть — привилегия лорда Вальона!

Заря уже начала окрашивать горизонт. Хокмун не обратил никакого внимания на слова Ганака, будто не слышал.

Прошла, казалось, целая вечность, пока солнце наконец взошло, позолотив далекие деревья на берегу. Они стояли на якоре весьма близко к левому берегу, неподалеку от небольшой бухточки, которая находилась всего в полумиле от них.

— Прикажи, чтобы гребли, Ганак! — крикнул Хокмун. — Клевому берегу!

Ганак пробурчал что-то, но не сделал даже движения, чтобы выполнить приказ.

Рука Хокмуна тут же сжала горло Вальона. Лорд начал приходить в себя. Хокмун вплотную прижал меч к его животу.

— Ганак! Я могу сделать так, что Вальон умрет медленно!

Внезапно из горла лорда-пирата вырвался иронический смешок:

— Умрет медленно… умрет медленно…

Хокмун удивленно уставился на него.

— Да, я знаю, куда нужно направить удар, чтобы ты умирал как можно медленнее и как можно болезненней.

Больше Вальон не произнес ни слова, лишь пассивно стоял.

— Ну, Ганак! — крикнул Д’Аверк. — Не медли!

Ганак глубоко вздохнул.

— Гребцы! — крикнул он и стал отдавать приказания.

Весла заскрипели в уключинах, спины гребцов согнулись, корабль медленно направился к берегу реки Сэйв.

Хокмун внимательно наблюдал за Ганаком, опасаясь, что тот постарается как-нибудь обмануть его, но Ганак не двигался с места, только иногда что-то ворчал.

Они подходили все ближе и ближе к берегу, и Хокмун начал успокаиваться. Они почти были на свободе. На суше им легко удастся избежать погони матросов, которые к тому же скорее предпочтут оставаться на корабле.

Вдруг он услышал окрик Д’Аверка и заметил его жест. Взглянув вверх в указанном направлении, Хокмун увидел человека, машущего веревкой над его головой.

Это был Ориндо с неизменной усмешкой на губах и с дубинкой в руках.

Хокмун отпустил Вальона и поднял обе руки вверх, защищаясь от удара. Дубинка тяжело ударила Хокмуна по руке. От удара он попятился. Д’Аверк бросился вперед и обхватил Ориндо за пояс, прижав к бокам обе его руки.

Внезапно освободившийся Вальон опрометью кинулся в свою каюту, издав при этом какой-то бессловесный звук.

Д’Аверк, не выпуская Ориндо, выругался:

— Дважды попасться на одну и ту же удочку! За это мы заслуживаем смерти!

По трапу под предводительством Ганака взбирались воющие матросы. Хокмун сделал выпад в сторону Ганака, но бородач парировал удар, взмахнув своей саблей и нацелившись в ноги Хокмуна. Тот был вынужден отступить, и Ганак взобрался на мостик и очутился лицом к лицу с ним. На губах его играла свирепая улыбка.

— А сейчас, раб, посмотрим, как ты будешь драться с человеком!

— Не вижу здесь человека, — ответил Хокмун, — лишь какого-то зверя!

И он засмеялся, когда Ганак снова попробовал проткнуть его своей саблей, мгновенно парируя удар великолепным мечом, что он забрал у Вальона.

Они бились, двигаясь по всему мостику, а Д’Аверку удавалось удерживать остальных на узком трапе. Ганак был прекрасным бойцом, но его сабля не шла ни в какое сравнение с изумительным мечом лорда-пирата.

Быстрым выпадом Хокмун ранил Ганака в плечо, чуть откинулся, когда сабля стукнулась о рукоять меча, чувствуя, что оружие чуть не вылетело из его руки, и вторым выпадом ранил Ганака в левую руку.

Бородач взвыл от боли и в еще большей ярости накинулся на Хокмуна.

И снова выпад, на этот раз Хокмун поразил его правую руку. Кровь тотчас же залила обе загорелые руки бородача. Он вновь кинулся на Хокмуна, но это уже была паника.

Следующим ударом Хокмун пронзил его сердце, чтобы Ганак не мучился более. Острие меча вошло в тело, словно нож в масло, скользнуло по кости, и жизнь оставила Ганака.

Но остальные матросы уже оттеснили Д’Аверка назад и окружили его, размахивая своими кортиками. Хокмун перепрыгнул через труп Ганака и бросился вперед, убив одного ударом в горло, а второго — ударом в сердце. Они даже не успели заметить его появления.

Встав спиной к спине, Хокмун и Д’Аверк сдерживали безумный натиск, но, казалось, долго им не продержаться, потому что количество матросов все увеличивалось.

Вскоре весь мостик был завален трупами, и Хокмун и Д’Аверк, получившие несколько ран кортиками, все продолжали биться. Мельком Хокмун заметил лорда Вальона, который стоял у фок-мачты и смотрел на происходящее своими глубоко посаженными холодными глазами, смотрел неотрывно, словно стараясь запомнить лицо Хокмуна на всю жизнь.

Хокмуна передернуло, потом вновь все его внимание переключилось на битву. Кортик плашмя ударил его по голове, и он пошатнулся, тяжело опершись на Д’Аверка, который потерял равновесие. Они свалились на палубу и, продолжая отбивать удары, попытались подняться. Хокмун пронзил одному из матросов живот, второго ударил кулаком в наклонившееся над ним лицо. Потом умудрился подняться на колени.

Вдруг матросы отступили от них, глядя в сторону реки. Хокмун вскочил на ноги, Д’Аверк за ним.

Матросы внимательно вглядывались в еще один корабль, что появился из бухточки. Это тоже была шхуна. Ветерок раздувал ее белые паруса, черный с голубым корпус блестел под лучами восходящего солнца, а по обеим сторонам палубы выстроились вооруженные матросы.

— Вне всякого сомнения, какой-нибудь пират-соперник, — заметил Д’Аверк и, воспользовавшись замешательством, пронзил ближайшего к нему матроса и побежал к трапу, ведущему с мостика.

Хокмун последовал его примеру, и снова принялись они отражать нападение, спиной к спине прижавшись к мачте. Правда, половина матросов побежала к лорду Вальону за приказаниями.

С другого корабля донеслись какие-то слова, но расстояние было слишком велико, чтобы их можно было разобрать.

Хокмун услышал лишь глубокий голос Вальона, произнесший всего одно слово, но в обычно бесстрастном его голосе явно была слышна ненависть.

Это слово было «Бьючард».

А потом матросы вновь бросились на них, и Хокмун почувствовал, как кортик полоснул его по шее. Он повернулся в сторону своего противника и сделал выпад мечом. Лезвие вошло пирату в рот, проникая еще дальше и дальше, в мозг. Жалости не было места в сердце Хокмуна. Он быстро вытащил меч из тела матроса и пронзил сердце ближайшего к нему врага. Они продолжали биться, черная с голубым шхуна подплывала к ним все ближе.

На мгновение в голове у Хокмуна возник вопрос: друг это или враг? Затем времени на раздумья у него не осталось: горящие жаждой мести матросы толпой ринулись на них, размахивая кортиками.

Когда черно-голубой корабль стукнулся о борт их шхуны, Хокмун услышал голос Вальона: