Чуть погодя вернулась Флана, сняла маску и поцеловала почти без всяких колебаний Д’Аверка, как могла бы поцеловать молодая девушка своего любовника. Черты лица ее казались мягче, а в глазах было такое выражение, будто она нашла какую-то особенность в любви Д’Аверка, какую никогда не испытывала прежде — может быть, нежность, которая не была достоинством мужчин Гранбретани.

— Он ушел, — сообщила Флана. — И у меня, Юиллам, возникла мысль оставить тебя здесь для себя одной. Много лет мною владело неугасимое желание, которого не могла я ни выразить, ни тем более удовлетворить. Ты очень близко подошел к тому, что мне все стало ясно…

Он наклонился и легко поцеловал ее в губы, и голос его звучал искренне, когда он произнес:

— И ты тоже, Флана, многое дала мне…

Она неуклюже выпрямилась в своих тяжелых одеждах, натянула на голову маску, а он сказал ей:

— Пойдем, нам надо успеть, пока во Дворце еще не проснулись.

Хокмун последовал примеру Д’Аверка, надел маску, и вновь оба мужчины стали похожи на карикатуры людей, вновь превратились в эмиссаров из Азиакоммуниста.

Теперь уже Флана вывела их из дверей, провела мимо стражников из Ордена Богомолов, которые не последовали за ними, и повела по сверкающим коридорам, пока они не добрались до ее комнат.

— Они доложат, что мы вошли к тебе, — сказал Д’Аверк. — Тебя заподозрят, Флана.

Она сбросила маску Цапли и улыбнулась.

— Нет, — ответила она и пошла по мягкому ковру, покрывавшему пол, к полированному деревянному сундуку, усыпанному бриллиантами. Она подняла крышку и достала длинную трубку.

— В этой трубке, — сообщила она, — яд. Тот, кто хоть раз вдохнул его, мгновенно сойдет с ума и, до того как умрет, будет бегать и дико кричать. Стражники пробегут много коридоров, пока умрут. Я пользовалась этим и раньше. И всегда успешно.

Она говорила об убийстве так нежно, что Хокмун не выдержал и его затрясло.

— Все, что мне надо сделать, — продолжала она, — это просунуть один конец трубки в замочную скважину и нажать на другой конец.

Она положила эту странную трубку на крышку сундука и провела их через анфиладу прекрасно убранных, эксцентрично обставленных комнат в помещение с широким окном, которое выходило на большой балкон. Там, на балконе, аккуратно сложив крылья, стоял орнитоптер Фланы в форме красивой, алой с серебром цапли.

Она поспешно прошла в другую часть комнаты и отдернула занавеску. Там, сваленные в кучу, валялись ее трофеи — одежда, маски и оружие всех ее бывших мужей и любовников.

— Выбирайте то, что вам нужно, и поторопитесь, — шепнула она.

Хокмун выбрал толстую куртку из голубого бархата, чулки из черной оленьей кожи, широкий кожаный пояс с прикрепленным к нему прекрасно сбалансированным мечом и кинжалом в ножнах. Маску он взял убитого им врага Аэровака Микосеваара — маску Стервятника.

Д’Аверк оделся в темно-желтый костюм, ярко-голубой плащ, ботинки из оленьей кожи и выбрал себе меч, почти такой же как у Хокмуна. Он тоже взял маску Стервятника, считая, что двое, принадлежащие к одному Ордену, скорее не обратят на себя внимания, путешествуя вместе. Сейчас они выглядели как самые настоящие благородные дворяне Гранбретани.

Флана открыла дверь-окно, и они вышли на балкон, поеживаясь от холода раннего утра.

— Прощайте, — прошептала Флана, — мне надо вернуться к охране. Прощай, Юиллам Д’Аверк, я надеюсь, что мы еще встретимся. Прощай!

— Я тоже надеюсь на это, Флана, — с необычной для него нежностью ответил Д’Аверк. — Прощай!

Он забрался в орнитоптер и включил двигатель. Хокмун торопливо последовал за ним.

Крылья машины забили по воздуху, и с металлическим лязганьем она поднялась в угрюмое небо Лондры, поворачивая на Запад.

Самые противоречивые чувства боролись в душе барона Мелиадуса, когда он вошел в Тронный Зал Короля-Императора, преклонил колена и начал свой долгий путь к Тронному Шару.

Белая жидкость Шара волновалась больше, чем обычно, и это встревожило барона. Он не так боялся гнева Короля, который мог лишить его могущества и славы, как опасался препятствий в поисках старика-колдуна, живущего где-то на Западе. Барон приблизился к Тронному Шару и взволнованно поглядел на похожий на зародыш образ своего Императора.

— Великий Король-Император, это ваш слуга Мелиадус…

Он упал на колени и склонился до земли.

— Слуга? Ты не особенно хорошо служишь мне, Мелиадус!

— Виноват, благородный сир, но…

— Но?

— Но я не знал, что они собираются отбыть прошлой ночью.

— Ты обязан был почувствовать, что у них на уме, Мелиадус.

— Почувствовать? Почувствовать, что у них на уме, благородный сир?

— Ты теряешь свой инстинкт, Мелиадус. Когда-то ты действовал по его подсказке и не ошибался. Сейчас планы глупой мести заполонили твой мозг, и ты остаешься слепым ко всему остальному. Мелиадус, эти эмиссары убили шестерых моих лучших стражников. Как они их убили, я не знаю, может быть, при помощи какого-то колдовского заклинания, но они убили их и каким-то способом покинули Дворец, а затем вернулись к своей машине, на которой прибыли сюда. Они о нас многое узнали, а мы, Мелиадус, не узнали почти ничего.

— Кое-что мы знаем об их вооружении.

— Вот как? Люди могут лгать, разве ты этого не знаешь, Мелиадус? Люди могут лгать. Мы не довольны тобой. Мы поручили тебе важное дело, а ты выполнил его лишь частично. И без должного внимания. Ты провел время во Дворце Тарагорма, оставил эмиссаров без наблюдения, а должен был постоянно заниматься ими. Ты дурак, Мелиадус! Дурак!

— Сир, я…

— И все это твое глупое помешательство на этой кучке разбойников, что живут в Замке Брасс. Может, ты желаешь обладать этой девушкой? Не по этой ли причине ты ищешь их с такой настойчивостью?

— Я боюсь, что они угрожают Империи, благородный сир…

— Азиакоммуниста тоже угрожает нашей Империи, барон Мелиадус, настоящими мечами и настоящими кораблями, которые могут двигаться сквозь землю. Барон, ты должен забыть о своей вендетте или мы предупреждаем тебя, что ты вызовешь очень большое наше неудовольствие.

— Но, сир…

— Мы тебя предупредили, барон Мелиадус. Выкинь из головы Замок Брасс. Вместо этого попытайся узнать, в каком месте их встретила машина, как они умудрились покинуть город. Реабилитируй себя в наших глазах, Мелиадус, верни себе свою былую славу.

— Да, сир, — ответил барон Мелиадус, едва сдерживая гнев и злобу.

— Аудиенция окончена, Мелиадус.

— Благодарю вас, — произнес Мелиадус, и кровь застучала в его висках.

Он попятился из Тронного Зала.

Отойдя на расстояние, предусмотренное этикетом, он повернулся и быстро пошел прочь. Он двигался, словно слепой, быстрым строевым шагом, и его пальцы побелели, сжимая рукоять меча, настолько сильно он стиснул ее.

Он шел, пока не достиг большого Зала приемов Дворца, где дворяне ожидали аудиенции Короля-Императора, спустился по лестнице к воротам, выходящим на улицу, подал знак девушкам поднести носилки, уселся в них, тяжело откинулся на подушки и приказал нести себя в свой черный с серебром дворец.

Сейчас он ненавидел Короля-Императора. Сейчас он презирал это создание, что так унизило его, оскорбило, обесчестило. Король Гуон — дурак, если даже не понимает потенциальной опасности Замка Брасс. Такой дурак не достоин править, не достоин командовать рабами, а уж тем более бароном Мелиадусом, Гранд Констеблем Ордена Волка.

Мелиадус не станет следовать глупым правилам Короля Гуона, он будет делать то, что считает нужным, а если Король Гуон будет возражать, он его свергнет.

Чуть позже Мелиадус выехал из своего дворца верхом. Он ехал впереди двадцати всадников, доверенных людей, которые были полны решимости следовать за ним всюду, даже в Йель.

Орнитоптер графини опускался ниже и ниже, почти задевая верхушки высоких сосен и путаясь крыльями в ветках берез. Наконец он сел в мягкий вереск за лесом.