Граф Брасс, Лорд-Хранитель Камарга, скакал ранним утром на своей прекрасной рогатой лошади, осматривая владения. Без остановки доехал он до небольшого холма, на вершине которого находились развалины тысячелетней древности. Это были развалины готической церкви, и ее толстые каменные стены стали гладкими от дождей и ветров. Стены покрывал цветущий плющ, который расцвел необычайно пышно, отовсюду, даже из глазниц темных окон виднелись пурпурные и янтарные цветы, искусно заменяя цветные стекла, смотревшие когда-то на мир.

Во время своих прогулок граф Брасс всегда приезжал к этим развалинам. Он испытывал к ним странную тягу, потому что они, как и он, были стары; как и он, пережили очень много и, казалось, как и он, скорее закалились под действием неумолимого времени, а не ослабели. Холм, на котором стояли развалины, был похож на волнующее море травы, колышущейся под ветром. Холм был окружен огромными, казалось, непрерывными болотами Камарга — унылый пейзаж, на котором иногда можно было разглядеть диких белых быков, табуны рогатых лошадей и гигантских красных фламинго, таких больших, что они с легкостью могли поднять человека.

Небо было покрыто серыми облаками, предвещавшими дождь, но пока что с него падал бледно-золотой солнечный свет, играя на медных доспехах графа, заставляя их сверкать словно пламя. К бедру графа был пристегнут широкий меч, а на голове был простой шлем из меди. Все его тело было заковано в тяжелую медь, даже перчатки и ботинки состояли из медных колечек, нашитых на кожу. Граф был широкоплеч и высок, с большой красивой головой, лицо его было загорелое, почти медного цвета. С лица на мир спокойно глядели золотисто-коричневые глаза. У него были рыжие, с красным оттенком усы и того же цвета волосы. В Камарге, как и за его пределами, можно было услышать легенду о том, что граф не настоящий человек, а живая статуя из меди. Гигант, неуязвимый, неразрушимый, бессмертный.

Но те, кто хорошо знаком был с графом Брассом, знали, что он был настоящим мужчиной в полном смысле этого слова: преданный друг, страшный враг, любящий от души посмеяться, но когда надо выказывающий свой гнев; человек остроумный, великолепный фехтовальщик и наездник, могущий выпить сколько угодно вина и не опьянеть, искусный во всех видах вооружения, образованный, разбирающийся в людях и знающий историю, любовник нежный и страстный. Граф Брасс с его мягким, зычным голосом, с огромной жизненной силой не мог не быть легендарной личностью, потому что каков человек, таковы и его поступки.

Граф Брасс потрепал лошадь рукой, одетой в перчатку, по голове между острыми, закругляющимися вверх рогами, одновременно глядя на юг, где далеко на горизонте море сливалось с небом. Лошадь чутко заржала от удовольствия, и граф Брасс улыбнулся, откинулся в седле поудобнее и чуть тронул поводья, направляя лошадь с холма к тайной тропинке через болото, которая вела к северным башням Замка.

Когда он доехал до первой башни, небо уж потемнело и на фоне темного неба четко выделялся силуэт часового в доспехах, стоящего на страже. Хотя на Камарг не было произведено ни одного нападения с тех пор, как граф Брасс сменил продажного Лорда-Хранителя, была небольшая вероятность того, что кочующие армии солдат, оставшиеся после того, как Темная Империя победила Запад, могут прорваться сюда в поисках городов и деревень, которые можно было бы ограбить. Часовой, как и его товарищи, был вооружен огненным копьем, шпагой длиной в четыре фута; рядом с ним, на зубчатой стене, был привязан фламинго и стоял гелиограф — аппарат, с помощью которого можно было передать информацию на другие башни. В башнях было и другое оружие, которое изобрел и сделал сам граф Брасс, но часовые знали только как им пользоваться — они никогда еще не видели его в действии. Граф Брасс уверил их, что это оружие мощнее того, которым владели силы Темной Империи Гранбретани, и они ему верили, хотя побаивались незнакомых механизмов.

Когда граф Брасс приблизился к башне, часовой повернулся. Лица его почти не было видно из-за черного шлема, который облегал вокруг его щек и носа. Сверху на нем был надет тяжелый кожаный плащ. Он отсалютовал, высоко подняв руку.

Граф Брасс поднял руку в ответ.

— Все спокойно, часовой.

— Все спокойно, милорд.

Часовой покрепче обхватил огненное копье и поднял на шлем капюшон, потому что начали падать первые капли дождя.

— Кроме погоды.

Граф Брасс рассмеялся.

— Дождись мистраля, а уж потом жалуйся.

Он сжал ногами бока лошади, направляя ее к следующей башне.

Мистраль — это холодный, свирепый ветер, который дул в Камарге многие месяцы до самой весны, не затихая ни на мгновение. Граф Брасс любил ездить на коне в самый разгул мистраля, любил подставлять лицо его свирепым ударам, любил, когда его золотисто-коричневый загар превращался в красный.

Дождь пошел сильней, стуча по доспехам, и граф протянул руку за седло, где лежал его плащ, накинул плащ ка плечи и поднял капюшон. Тростник склонялся от ударов дождя, принесенного ветром, и слышались ритмичные звуки ударов воды по воде, когда тяжелые капли с плеском падали в лагуны, рассыпая вокруг осколки брызг. Наверху на небе облака еще больше почернели, угрожая разразиться ливнем, и граф Брасс решил отложить свой обход до следующего дня, и вернуться в башню, в свой Замок в Эйги-Морт, который находился примерно часах в четырех быстрой езды по извилистым тропинкам через болота.

Он повернул лошадь и пришпорил ее, зная, что умное животное само найдет дорогу. На скаку он почувствовал, что дождь усилился: плащ его намок и сделался тяжелым. Быстро спускалась ночь. Скоро он уже ничего не мог видеть, кроме черной стены тростника, его окружающей, по которой беспрерывно стекали струйки дождя. Лошадь стала двигаться медленнее, но не останавливалась. Граф Брасс ощущал запах пота, исходящий от нее, и про себя пообещал ей особый уход: когда они достигнут Эйги-Морта, он отведет ее на конюшню. Рукой в перчатке он стряхнул воду с гривы животного и попытался вглядеться вперед, но не увидел ничего, кроме тростника, не услышал ничего, кроме маниакального кряканья малларда, животного, служащего пищей болотным лисам и бобрам. Иногда ему казалось, что он ощущал взмах крыльев пролетевшего фламинго, спешащего в свое общее гнездо; иногда слышался крик мургена, ведущего битву за собственную жизнь с совой. Один раз мимо него в темноте молнией пронеслось нечто белое, и он долго вслушивался в топот копыт стада белых быков, приглушенный болотом, думая при этом, что животные наверняка стараются выбраться на более твердую землю. Чуть позже он услышал тяжелое дыхание болотного медведя, который, преследуя стадо, шел очень осторожно и старался ступать как можно более неслышно по тряской болотной почве. Все эти звуки были привычны для уха графа Брасса, и он почти не реагировал на них.

Даже когда он услышал высокое ржание напуганных лошадей и на расстоянии услышал стук их копыт, он не особенно встревожился и продолжал думать о чем-то своем, пока его собственная лошадь не остановилась и не начала нерешительно переминаться с ноги на ногу. Прямо на них по узкой тропинке в полной панике несся табун лошадей. Теперь граф Брасс мог видеть вожака-иноходца с налитыми от страха кровью глазами, с пеной на губах, хрипящего, с вырывающимся из ноздрей паром.