Клер (появляясь). Эреньен! Эреньен! Вооруженные люди следят за нашим домом; они убьют тебя, если ты выйдешь.
Эреньен. Оставь! Одень ребенка.
Клер. Выстрелы приближаются к перекрестку. Эреньен. Одень ребенка.
Клер. Тебя ждут… Тебя подстерегают… Требуют твоей жизни…
Эреньен. Одень ребенка.
Она приводит сына; он дрожит; Клер берет ребенка на руки, как бы охраняя его.
Клер. Друг мой, умоляю тебя, не подвергай себя опасности; подожди, пока они пройдут.
Эреньен. Мне некогда ждать. Я не боюсь сегодня ни за других, ни за себя самого. Я достиг той вершины человеческой мощи…
Клер. Тогда иди один, а малыша оставь со мной.
Эреньен (резко). Я хочу взять ребенка. Я хочу, чтоб он был там со мной.
Клер. Он пойдет вслед за тобой. Эно приведет его.
Эреньен. Пусть, наравне с отцом, его приветствует народный восторг. Дай же его… Ну, давай же!
Клер. Я никогда не противилась тебе. Я всегда повинуюсь тебе как раба, но сегодня заклинаю тебя…
Эреньен. Отдай его, говорю тебе! (Вырывает ребенка из объятий Клер, отталкивает ее и убегает с ним.)
Клер. Друг мой, друг мой! Какое безумие! Его постоянное, великое и злосчастное безумие!
Внезапный залп прерывает ее слова.
(Застыв на мгновение в смертельной тоске, бросается к окну и, высунувшись, кричит.) Мой сын! Мой сын! (Потом стремительно бежит на улицу.)
Удаляющийся стук копыт. Смятенье. Вопли. Тишина. Наконец, покрывая все остальное, раздается голос: «Жак Эреньен убит!»
Сцена вторая
Утро. Площадь Народов. Она построена террасами. В глубине — панорама Оппидомани, подернутой дымом пожаров. Направо, на площадке, статуя Власти. Налево догорает Военное министерство. Горожане развешивают на окнах флаги. Проходят пьяные. Ликующие хороводы проносятся через сцену. Толпы следуют за толпами. Отовсюду слышатся песни. Мальчишки бросают камни в статую Власти.
Нищий. Эй! Берегитесь, ребята, вам надерут уши! Мальчишки. Мы побиваем камнями труп нашего правительства. (Бросают камни.)
— Вот в скипетр.
— А вот в корону.
Толпа (окружает статую и поет на мотив хороводной песни)
На тройку и четверку счет!
Вот это весельчак завзятый!
Не захотел идти в солдаты,
Народу оказал почет
И старой власти дал расчет.
На двойку и на тройку счет!
Вот это весельчак завзятый!
В огне дома, дворцы, палаты,
Под небеса пожар встает,
А он смеется и поет.
Теперь на единицу счет!
Вот это весельчак завзятый!
Послал к чертям режим проклятый,
Последних вытащил вперед
И в руки прочно власть берет.
Крестьянин. Пусть меня повесят, если я думал, что снова увижу Оппидомань.
Нищие. Я закопался в нору, как зверь.
— Я поочередно служил обеим сторонам. Те, что были в Оппидомани, называли меня кротом: я сообщал им планы неприятеля. А неприятель считал меня летучим, как дым: я осведомлял его о делах в Оппидомани.
— Мы все поступали так же. Я действовал на севере.
— Я — на западе.
— Обманывали тех и других, а кончили тем, что всех помирили! (Иронически.) Мы заключили мир…
Цыган. То, что называлось преступлением, в один прекрасный день превращается в добродетель.
Нищий. Правда ли, что Эреньен умер?
Цыган. Он? Бросьте вы! Он теперь повелитель, король. Такие великие люди не умирают.
Нищий. Эреньена убили на пороге его дома.
Цыган. Кто?
Нищий. Консульские солдаты.
Цыган. Не может быть!
Нищий. Как они его ненавидели! Никогда еще не совершал человек столь великого дела.
Цыган. Вовсе не один человек, — это мы все совершили его.
Пастух. Наконец-то мы начинаем жить!
Цыган. Мы? Оставьте! Чтоб свет проник в наши подвалы, нужно по-новому перепахать весь человеческий чернозем.
Война ли, мир ли, —
Нужда нас никогда не выпустит из плена,
Нас не коснется круговая смена
Добра и зла.
Хотя Оппидомань в законе обновленном
Свободу принесла народам угнетенным,
Мы будем прежнею бездомною толпой, —
Бродяги, хищники, забытые судьбой,
Подобны воронам, что рыщут за добычей,
Которых гнать велит безжалостный обычай,
Подальше гнать от окон и дверей.
Ведь каждый приютит под кровлею своей
Любую птицу, — только не такую.
Пастух. Как послушаешь вас, можно подумать, что правительство еще живо. Деревни возродятся. Города очистятся.
Цыган. В добрый час. То, что есть, всего лишь путь к чему-то другому, и завтра всегда будет ненавидеть сегодня.
Толпа пьяных женщин с факелами проходит через сцену. Они кричат: «К церквам! К церквам! Мы сожжем господа бога!»
(Нищему.) Ба, вот наши постоянные союзницы! Когда вы и ваши друзья решите стать людьми, вы отыщете меня, как те отыскали Эреньена. (Уходит.)
Рабочие (воздвигают помост для тела Эреньена. Приносят черное сукно). Это небывалое несчастье!
— Две пули попали ему в лоб.
— А сын его убит?
— Нет.
— Неизвестно, кто из солдат охраны — убийца… Все они бежали. Быть может, никогда и не узнают, какой гнусный трус убил нашего трибуна. Шла битва на подступах к Дворцу Правительства. Чтоб выбить консульских приспешников, понадобился целый час. Эреньен был уже мертв.
Нищий. Говорят, удар нанес Эно.
Рабочий. Эно?! Да ты не знаешь, что говоришь! Эно страдает сильнее, чем мы все.
Нищий. Он был его врагом.
Рабочий. Замолчи! Ты бессовестно врешь!
Нищий. Я повторяю то, что мне сказали.
Рабочий. Вот именно такие люди, как ты, и распускают гнусные сплетни.
Неприятельские солдаты и солдаты Оппидомани проходят рука об руку; они собираются на террасе и ступенях.
Толпа. Праздник состоится?
— А почему бы и нет? Его назначили новые правители Оппидомани.
— Никогда еще Эреньен не казался столь великим, как в смерти!
Прохожие. Его несут, как триумфатора, через весь город.
— Я видел, как его проносили у Мраморного перекрестка. Кровавая рана пересекает его лицо. Я видел его на Гаврском мосту.
Народ рыдал. А матери и няньки
Младенцев на руках протягивали к праху,
И всё, в чем жизнь ликует и цветет,
Что молодо, светло и беззаботно,
Склонялось, горько плача, пред усопшим.
В багряном саване, под алыми шелками,
Он тихо спал в гробу, украшенном венками,
И, как прибой,
Народная любовь вокруг него кипела,
Подъемля над толпой безжизненное тело.
О, ни один король, прославленный судьбой,
Блиставший золотом и мантией кровавой,
Не шел в последний путь земной
С таким триумфом и с такою славой.
