Нефть, ворвань, и асфальт, и дух дубленой кожи!

Воспоминанием каких-то черных снов

В чудовищном дыму, в закатной красной дрожи

Неисходимый град вздымает строй домов.

Клубком гремучих змей стремят свои ущелья

Проспекты черные вкруг доков и мостов,

Где газ и керосин в безумии похмелья,

Как жесты дикие, как маски паяцов, —

Бой золота и тьмы, — в вечерней мгле клокочут.

Огромный шум воды струится ночь и день,

Приливы медленно граниты молов точат,

Качают корабли и вновь уходят в тень,

В свободные моря, а между тем заводы

Неукротимые, из камня и стекла,

Стремя зубцы колес и шумные приводы,

Возносят над водой, как черные тела,

Что четвертованы и так окаменели,

Свои маховики, как вечной скуки знак.

Вдали, все в копоти, ревущие туннели,

Их пасти черные, что поглощают мрак;

Вдруг вопли, скрежет, лязг взвиваются над бездной:

То мчатся поезда, ввергая в дрожь мосты,

То правят поезда по рельсам бег железный, —

И холм глотает их зияньем пустоты,

Чтоб изрыгнуть их там, под сводами вокзалов, —

То поезда гремят, несутся поезда.

Шерсть, масло, нефть, смола, обломки минералов!

Вот пальм распиленных тяжелая гряда,

Вот связки шкур сухих с их мертвыми когтями,

Вот зубы буйволов и антилоп рога,

И аллигаторы, покрытые щитками.

О, слава царственных пустынь! Рука врага

В продажу кучами ее несет кичливо:

Надменных кондоров и тигров золотых,

Медведей бронзовых и львов с тяжелой гривой —

Сахара и Клондайк внимали реву их.

Цари полдневных стран, владыки древней силы!

Увы! Теперь для вас граниты мостовой,

И дроги гулкие, и погреба-могилы,

Тюки и ящики, и мрак вечеровой —

Туманы Севера, где умирают светы,

Где разлагается светил кровавых рой.

Вот Лондон бешеный, в пивной туман одетый,

Где бродит золотых и черных грез настой,

Рождающий тоску и гнет кошмаров рдяных;

Вот старый Лондон, вот его река шумит,

Как вечный сон во сне; вот высится в туманах

Строй верфей и контор и в темноту бежит,

В глубь улиц спутанных, как в лабиринт кротовий;

И в небе цинковом иглится полоса

Крыш, башен, куполов — сквозь дымы цвета крови —

Смятеньем сумрака и камня — в небеса.

Наживы пламенность и кошелька экстазы!

О, руки, к золоту летящие с мольбой,

О, души, чахлые от золотой заразы, —

А там шагов, шагов бесчисленных прибой

О скалы золота, — в величии мечтаний

Над общим пламенем и напряженьем сил.

Крик, шепот, стон тоски, уходит день в тумане,

Ночь движется — вновь крик, смятение и пыл,

Остервенелый труд, безумные сраженья,

Гусиных перьев скрип во глубине контор,

Где газа пленного трепещут отраженья,

Борьба вчерашняя и завтрашний напор, —

Банк движется на банк, и злато губит злато…

Да, уничтожиться в кипении борьбы,

В прах истереться в ней! Вот дроги и лопата,

Чтоб золото вспахать, и черные гробы

Для пахарей стоят. О дух мой исступленный,

Безумный и больной, с бичами бурь в борьбе!

О дух чудовищный, заблудший, оскверненный,

Умри — от черного презрения к себе!

Вот город в золоте пылающих алхимий!

Ты в тигелях его расплавься, точно воск,

Противоречьями себя язви глухими,

Чтоб молнии впились в твой обнаженный мозг!

В одеждах цветом точно яд и гной

Влачится мертвый разум мой

По Темзе.

Чугунные мосты, где мчатся поезда,

Бросая в небо гул упорный,

И неподвижные суда

Его покрыли тенью черной.

И с красной башни циферблат,

Где стрелки больше не скользят,

Глаз не отводит от лица

Чудовищного мертвеца.

Он умер оттого, что слишком много знал,

Что, в исступленье, изваять мечтал

На цоколе из черного гранита

Для каждой вещи лик причины скрытой.

Он умер, тайно восприяв

Сок познавательных отрав.

Он умер, пораженный бредом,

Стремясь к величьям и победам,

Он навсегда угас в тот миг,

Когда вскипел закат кровавый

И над его главой возник

Орлом парящим призрак славы.

Не в силах более снести

Жар и тоску смятенной воли, —

Он сам себя убил в пути,

В цепях невыносимой боли.

Вдоль черных стен, где прячется завод,

Где молотов раскат железный

Крутую молнию кует,

Влачится он над похоронной бездной.

Вот молы, фабрик алтари,

И молы вновь, и фонари, —

Прядут, медлительные пряхи,

Сияний золото в тоске и страхе.

Вот камня вечная печаль,

Форты домов в уборе черном;

Закатным взглядом, скучным и покорным,

Их окна смотрят в сумрачную даль.

Вот верфи скорби на закате,

Приют разбитых кораблей,

Что чертятся скрещеньем мачт и рей

На небе пламенных распятий.

В опалах мертвых, что златит и жжет

Вулкан заката, в пурпуре и пемзе,

Умерший разум мой плывет

По Темзе.

Плывет на волю мглы, в закат,

В тенях багряных и в туманах,

Туда, где плещет крыльями набат

В гранит и мрамор башен рдяных, —

И город жизни тает позади

С неутоленной жаждою в груди.

Покорный неизвестной силе,

Влачится труп уснуть в вечеровой могиле,

Плывет туда, где волн огромных рев,

Где бездна беспредельная зияет

И без возврата поглощает

Всех мертвецов.