Крестьянин (старикам). Если бы не вы, горожане, наши нивы цвели бы, наши риги не могли бы вместить зерно! Если бы не вы, мы были бы сильны, здоровы и спокойны. Если бы не вы, наши дочери не шли бы на панель, а наши сыновья — в казармы. Вы запятнали нас своими вожделениями, своими пороками, и вы же спустили с цепи это чудовище — войну.
Горожанин (крестьянам). Пеняйте на себя. Зачем вы являетесь к нам жадными полчищами? Из деревенской глуши вы приходите грабить и воровать; вы скудоумны, ваши мелкие душонки так черствы и свирепы, что вас не отличишь от разбойников. Вы поставили за всеми прилавками вашу скупость и плутовство. Вы постепенно заполнили все конторы на земле. И если наш век скрежещет бездарными, раболепными перьями, — виною миллионы ваших рук, готовых переписывать до гроба.
Крестьянин. Мы были вам необходимы. Не вы ли огласили призывами наши поля?
Горожанин. Вы — тесто, замешанное на посредственности; батальоны, занумерованные ничтожеством. Вы — причина медленного одряхления городов, их косности и тяжеловесности. Если бы не вы, город еще сохранил бы легкость, бодрость, подвижность. Если бы не вы, по-прежнему процветали бы отвага, живость, горячность. Если бы не вы, сон не парализовал бы жизнь, смерть не напитала бы землю кровью.
Старик. Эй, не думаете ли вы, что враг, сложив руки, ждет конца ваших пререканий? Если наш город погибнет, то из всех бесполезных слов, из бесцельных споров, из многословия и красноречия, которые столетиями сыпались на него, наверное можно будет соткать ему погребальный саван. Говоруны — единственные виновники несчастий.
Второй. Все сговорились против Оппидомани. Как в падали гнездится тысяча личинок, так в ней заложены тысячи причин ее гибели. Счастье, что там, в далеких землях, еще могут появиться спасители!
Третий. Уже второй день невиданный мятеж держит в страхе весь город. Народ укрылся на кладбище, лежащем за старыми кварталами. Могилы и склепы служат ему убежищем. Он бастует. Правительственные войска отрезали ему пути.
Крестьянин. Оппидомань одновременно стала осажденной и осаждающей.
Старик. По примеру Рима — чернь ушла на Авентин.
Второй
Позор! Позор — идти с бессмысленной толпой,
Чья злоба и безумие слепое
Ввергают в ужас и шатают мир.
В такие дни, когда бунтует порох,
Она, забыв в междоусобных спорах,
Что единенье — крепости залог,
Дробится, рассыпаясь, как песок.
Какая ж истина бесспорна и крепка,
Где очевидность, аксиома века?
Где смелая и твердая рука
Смиряющего стадо вожака?
Ужели в мире нет такого человека?
Сельский ясновидец, как прежде рыщущий вокруг перекрестка, вещает.
Сельский ясновидец
Наставший день был предначертан роком,
И дивный город, зеркало вселенной,
Куда гляделся мир пытливым оком,
Чтоб самосозерцаньем насладиться,
Приблизился к закату славы бренной.
Оппидомань!
Взгляни, к твоим садам,
К твоим мостам, аркадам и соборам
Спешат все дали мира,
Чтобы твоим натешиться позором.
Оппидомань!
Взгляни, твои дома,
Колонны, башни, каждый камень —
Всё, всё кровоточит, и скорбно над тобой
Рыдает погребальный пламень.
Оппидомань! Последний час настал,
И ты погибнешь в пасти жгучей.
Спасенье только в том, чтоб об руку с тобой
На бой
Встал некто, непомерный и могучий.
Старик. О, кто бы он ни был, этот неведомый, — с каким восторгом был бы он встречен! Весь народ — и мы первые — приветственно склонились бы перед ним.
Сельский ясновидец
Тот, кого ты ждешь, старик, —
Он велик, он велик!
И долго вам расти, и долго надо ждать,
Чтобы его постичь и разгадать.
Старик. Он еще не родился.
Второй. Никто не предчувствует его прихода.
Третий. Никто не предрекает его деяний.
Четвертый. А Жак Эреньен?
Пятый. Жак Эреньен?.. Это безумец!
Сцена вторая
У стен Оппидомани. Конный отряд заграждает ворота. Солдаты подготовляют взрыв мостов. На валах и насыпях стоят сторожевые патрули. Генерал, с биноклем в руках, осматривает горизонт и наблюдает за всем происходящим. Между тем курьер приносит офицеру, командующему отрядом, приказ.
Офицер (читает). «Сим воспрещается пропускать в город кого бы то ни было; исключение сделать только для трибуна Жака Эреньена. Необходимо, чтоб он почувствовал, как велика эта милость. Для соблюдения формы сначала отказать ему в пропуске». Подписано: «Правительство Оппидомани».
Эреньен появляется на большой дороге в сопровождении множества оборванцев, женщин, рабочих, фермеров и стариков.
Поняв, что проникнуть в город будет очень трудно, он выходит из толпы и один направляется к офицеру.
Эреньен. Я — из тех, кто не бросает слова на ветер. Оппидомань — это город, где я вырос, страдал и сражался за свои идеи, самые прекрасные из всех, какие может исповедовать человек. Я любил Оппидомань, когда она казалась непобедимой. Теперь я хочу занять свое место в ряду бойцов, умирающих за нее. И я хочу добиться этого для всех, кто пришел сюда вместе со мной, для всех, кого я встретил на своем пути. Я сам побудил их следовать за мною. Я направил к мужеству поток, стремившийся к трусости.
Офицер. Я знаю, кто вы, но не могу изменить полученных мною приказов.
Эреньен. Каких приказов?
Офицер. Никого не пропускать за эту преграду! (Указывает на городские ворота.)
Эреньен
Ужель в подобный час Оппидомань,
Когда все ужасы, вся скорбь, хулы и брань
На спесь ее низверглись разом,
Бездумным росчерком, бессмысленным приказом
Ворота заградит
И доступ воспретит
Всем, кто приносит ей свой разум,
И сердце пылкое, и кровь,
И пламенную, грозную любовь?
Ужели я, глядевший с волнореза,
Как море шумно ей несет
Огромный мир своих щедрот, —
Я, кто любил любовью неподкупной
Великий город мой, прекрасный и преступный —
Мою Оппидомань, отдав ей весь свой пыл, —
Я, кто ей сыном, кто любовником ей был, —
Ужель от стен ее уйду, как пес паршивый?
Приказ! Но ведь подобные приказы губят народ! Кто сосчитает число защитников в часы беспредельной печали? Кто помешает умереть сообща объединенным одной опасностью? Я требую, чтоб вы пропустили всех!
Офицер. Я не могу.
Эреньен приближается к телу своего отца и открывает его лицо и грудь.
