Дикий монах Перевод Н. Рыковой Бывают и теперь монахи, что — порой Нам кажется — пришли из древней тьмы лесной. Как будто в сумрачных изваяны гранитах, Они всегда живут в монастырях забытых. Полночный ужас чащ смолистых и густых Таинственно гудит в их душах грозовых, По ветру треплются их бороды, как серый Ольшаник, а глаза — что ключ на дне пещеры, И в складках длинных ряс, как будто в складках мглы, Похожи их тела на выступы скалы. Они одни хранят в мельканьях жизни новой Величье дикости своей средневековой; Лишь страхом адских кар смутиться может вдруг Железной купиной щетинящийся дух; Им внятен только бог, что в ярости предвечной Греховный создал мир для казни бесконечной, Распятый Иисус, ужасный полутруп, С застывшей скорбью глаз, кровавой пеной губ И смертной мукою сведенными ногами, — Как он немецкими прославлен мастерами, — Великомучеников облики святых, Когда на медленном огне пытают их, Да на песке арен терзаемые девы, Которым лижут львы распоротое чрево, Да тот, кто взял свой хлеб, но, о грехах скорбя, Не ест и голодом в ночи казнит себя. И отживут они в монастырях забытых, Как будто в сумрачных изваяны гранитах. Вечера {4} Человечество Перевод М. Волошина О, вечера, распятые на сводах небосклона, Над алым зеркалом дымящихся болот… Их язв страстная кровь среди стоячих вод Сочится каплями во тьму земного лона. О, вечера, распятые над зеркалом болот… О, пастыри равнин! Зачем во мгле вечерней Вы кличете стада на светлый водопой? Уж в небо смерть взошла тяжелою стопой… Вот… в свитках пламени… в венце багряных терний Голгофы — черные над черною землей!.. Вот вечера, распятые над черными крестами, Туда несите месть, отчаянье и гнет… Прошла пора надежд… Источник чистых вод Уже кровавится червонными струями… Уж вечера распятые закрыли небосвод… Под сводами Перевод М. Донского Сомкнулись сумерки над пленными полями, Просторы зимние огородив стеной. Мерцают сонмы звезд в могильной мгле ночной; Пронзает небеса их жертвенное пламя. И чувствуешь вокруг гнетущий медный мир, В который вплавлены громады скал гранитных Где глыба каждая — каких-то первобытных Подземных жителей воинственный кумир. Мороз вонзил клыки в углы домов и башен. Гнетет молчание. Хотя б заблудший зов Донесся издали!.. Бой башенных часов Один лишь властвует, медлителен и страшен. Ночь расступается, податлива как воск, Вторгаются в нее безмолвие и холод. Удары скорбные обрушивает молот, Вбивая вечность в мозг. Холод
Перевод Г. Шенгели Огромный светлый свод, бесплотный и пустой, Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность, Столь недоступная для жалобы людской, — И в зеркале его застыла зримо вечность. Морозом скована серебряная даль, Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы, И плоские поля; мороз дробит хрусталь Просторов голубых, где звезд сияют жала. Немотствуют леса, моря, и этот свод, И ровный блеск его, недвижный и язвящий! Никто не возмутит, никто не пресечет Владычество снегов, покой вселенной спящей. Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, — И в сердце страх живет пред царствием зимы, Боязнь огромного и ледяного бога. Соломенные кровли Перевод М. Донского Склонясь, как над Христом скорбящие Марии, Во мгле чернеют хутора; Тоскливой осени пора Лачуги сгорбила худые. Солома жалких крыш давно покрылась мхом, Печные покосились трубы, А с перепутий ветер грубый Врывается сквозь щели в дом. Склонясь от немощи, как древние старухи, Что шаркают, стуча клюкой, И шарят вкруг себя рукой, Бесчувственны, незрячи, глухи, Они запрятались за частокол берез; А у дверей, как стружек ворох, Опавшие листы, чей шорох Заклятий полон и угроз. Склонясь, как матери, которых гложет горе, Они влачат свои часы В промозглой сырости росы На помертвелом косогоре. В ноябрьских сумерках чернеют хутора, Как пятна плесени и тленья. О, дряхлой осени томленье, О, тягостные вечера! Лондон Перевод Г. Шенгели Вот Лондон, о душа, весь медный и чугунный, Где в мастерских визжит под сотней жал металл, Откуда паруса уходят в мрак бурунный, В игру случайностей, на волю бурь и скал. Вокзалы в копоти, где газ роняет слезы — Свой сплин серебряный — на молнии путей, Где ящерами скук зевают паровозы, Под звон Вестминстера срываясь в глубь ночей. И доки черные; и фонарей их пламя (То веретёна мойр в реке отражены); И трупы всплывшие, венчанные цветами Гнилой воды, где луч дрожит в прыжках волны; И шали мокрые, и жесты женщин пьяных; И алкоголя вопль в рекламах золотых; И вдруг, среди толпы, смерть восстает в туманах… Вот Лондон, о душа, ревущий в снах твоих! |
