Снег Перевод Э. Линецкой Неутомимо снег идет, Ложится на поля, как длинные заплаты, Как длинные клочки уныло бледной ваты, Безлюбый, ненавидящий, косматый. Неотвратимо снег идет, Как маятника мерный ход, Как миг за мигом, снег идет. Снег падает, кружится, вьется, Ложится мерно на дома, Украдкой проникает в закрома, Снег падает и вьется, Летит в могилы, в ямы и в колодцы. Передник свой недобрая зима Вытряхивает над землею древней, И падают на тихие деревни Болезни, стужа, тьма. Мороз живет в крови, в костях, Нужда — в амбарах и клетях, Нужда и снег в сердца вползают, Вползает под навес беда, И стынут, коченеют, замерзают Сердца и очаги под коркой льда. У перекрестков, где дорог слились потоки, Как мертвецы, деревни одиноки; По берегам канав, каналов, рек Ракиты клонят веток сталактиты, По пояс погрузившись в снег; На косогорах, словно в землю врыты, Седыми мхами инея увиты, Старухи-мельницы, как западни, встают; Под шквальным ветром, яростным и грубым, Столбы, подпорки, кровли, трубы Сражаться с ноябрем не устают, — А снег идет, идет, бесшумный и мохнатый, Ложится на поля клочками бледной ваты. Тяжелый снег, как саван, лег На всех развилинах дорог, Повсюду снег бесплодный, белый, Снег призрачный и омертвелый, Снег призрачный и неизменный, Неистово-самозабвенный В безмерной темноте и холоде вселенной. Столяр Перевод А. Голембы Столяр, искусник бородатый, Да и упрямец пребольшой, Постигнув мудрость всей душой, Творит круги, потом квадраты, А в них — незыблемый закон, В них ясность творческих времен. На вывеске его угластой Раздвинут циркуль голенастый. В его лучах родной очаг Сверкает, словно позолота. Столяр берет свои долота И движет их навстречу тем Дремучим дебрям теорем, Где побеждает рук проворство И взора хитрого упорство, Где все увертки и крючки Провидят строгие очки. В громоздких переплетах рам Томится солнце по утрам, — О, эти солнечные муки В каморках старости и скуки! Подкручивая по старинке Винты, зажимы и струбцинки, — Корпя над верстаком-столом, Строгая крест, бубня псалом, Вертя латунный транспортир, Столяр творит окрестный мир. Столяр колдует дни и ночи, Слезятся старческие очи, — О, ухищренья ремесла, Строптивых трудностей лавина! Казнись, потей, чтоб крестовина Черты Спасителя несла! О, эти стружки, эта дранка, И мирозданья высота, И в кротких доводах рубанка Нагих гипербол правота! Безмерность лет, слепых и вещих, Загадок бытия зловещих, Нам объяснит столяр и резчик. И не затем ли, не затем ли Он, обольщеньям Тайны внемля, Так верит в утреннюю землю? Он властелин противоречий, Смутивших разум человечий; Ведя воинственные речи, Он тех, кто мирозданье сузил, Многажды в спорах оконфузил! Священник с ним вступает в спор И эскулап, плетущий вздор. Их доводы неистощимы И все-таки несовместимы! Их колебанья и сомненья Развеял он без сожаленья И, насладившись мнений сшибкой, Назвал их доводы ошибкой! Заказчиков по пальцам счесть Нетрудно. Впрочем, паства есть: Ее, решеньем всех вопросов, К себе привлек столяр-философ. Трудом живет старик упрямый. Звонок лепечет день-деньской, И циркуль, окруженный рамой, Висит над дверью мастерской. Старик угрюмый все осилит; Вот он шлифует, режет, пилит, — Есть, верно, у него своя Простая тайна бытия! Когда ж помрет старик-мастак, Рассыплется его верстак, В забавы детской скоротечность Мгновенно превращая вечность, Ту, что творил угольник странный С линейкою четырехгранной! Звонарь
Перевод А. Голембы Нежданный ураган взмычал во мгле, как стадо, Казнимое внезапной слепотой, — И в готику соборного фасада Вонзился молнии осколок золотой. Удар в небесной вышине — И звонница в огне! Спешит, от страха безголосый, Старик-звонарь простоволосый К своим колоколам. А там, В сплетеньях туч, и призраков, и чар, В дымах, подобных щупальцам воздетым, Растет пожар. Весь город озарен каким-то странным светом. Из окон стрельчатых, недавно полных мглой, Кровавость пламени глядит с усмешкой злой! И вот, в простор полей, сквозь черный дым и гарь, Безумный свой набат швырнул старик-звонарь. Колокола гудят, Набат, набат, набат, — И грозный небосклон, кровавым ветром движим, Распахнут отсветам, блуждающим и рыжим, — Все озарил вокруг пламенноокий дождь, И аспидная кровля раскалилась, И пламенем пространство окрылилось От города до отдаленных рощ. Исторгнуты из тьмы, домишки и лачуги Колышутся в огнях багрянокрылой вьюги. Обрушилась стена, все озарив окрест, В проломах — пламена, и копоть очи ест, И гневного костра шипящие излуки Блаженно лижут крест, Чтобы сложить в мольбе трепещущие руки! Вновь, не жалея сил, звонит звонарь-старик — Тревога! Злой огонь в небесный рай проник! Пожар, пожар! Крепчает вихрь — и вот Из окон пламя бьет в сумятице раздольной: Уже обглодан им кирпичный свод В раскатах грозной меди колокольной. Издав безумный крик, В огне вороны мечутся и совы, И, тычась сослепу в оконные засовы, Сгорают на лету, обугливаясь вмиг. Их гонит ужас, и они с размаха, Перед толпой, слепой от страха, Спешат уткнуться головой В булыжник мостовой. Старик-звонарь глядит, как, темень расколов, Льнут пальцы пламени к губам колоколов. Собор Каменнолик и медноуст, Он весь как некий исполинский куст, Охваченный огнем багряным; Уже огонь, летя во весь опор, По балкам и брускам струится деревянным. Огонь живые лижет медноустья. Уже стропила корчатся в огне, В заоблачной угрюмой вышине Готовы запылать тугие брусья, И уронить — сквозь гарь и черный дым — Святую медь, подвешенную к ним! Звонарь звонит — и гибнущая медь Несчастного торопится отпеть. Горящий храм Теперь открыт всем четырем ветрам, И сверху донизу собор расколот, — Обломки штукатурки, прах и срам! Подобный огнедышащим горам, Готов он превратиться в лед и в холод… Так глохнет умерщвляемого крик. Звонарь-старик Колоколов умерил ярость, — И вот Вослед за ярусом валится ярус, Валится медь, настал ее черед: Она мерцает, темнолица, Обрушиваясь в черный дым, Чтоб прямо в землю погрузиться Всем грозным бременем своим. Обуглились тугие тяги, Огонь погас, осела гарь, И под землей старик-звонарь Спит в гулком медном саркофаге. |
