А для других — тут вечный рай, Всю жизнь танцуй себе, гуляй;

А ты — ломай свой горб, служи И должный страх в душе держи!

«Ну, брат, и город! Вот домищи! Так вот куда идут деньжищи:

Какие башни и костелы,

И как их только держат долы! Смотри, смотри — и глянуть жутко На гору ту с кирпичной будкой. Оттуда б посмотреть на город!»

И дядя, позабыв про голод,

Уж подбивает друга Гришку Взойти на эту гору-вышку.

Как вознеслась она высоко И как манит, ласкает око!

А скат горы такой зеленый, Каштаны, липы там и клены Одним виднеются кустом,

Одним сверкающим шатром! Проспект, костел друзья минули И в сквер зеленый повернули.

В тени развесистых дерев Дорожки вьются меж цветов Такие чистые, ну, чудо!

И много тут бродило люда,

Но больше, смотришь, — молодые,

Все истомленные, худые.

Паны нарядные, девицы,

Со станом тонким, бледнолицы, Гуляют тихо по дорожкам,

И черевички на их ножках Скрипят, как будто припевают, Точь-в-точь копытцами мелькают. Глаза опущены стыдливо,

Совсем ягнятки, божье диво!

А паничи снуют стрижами,

Стреляют в тех девиц глазами И льнут, как пчелы к сладкой гречке, Как мотыльки к зажженной свечке. На длинных лавках пожилые Паны расселись, как святые.

Богато все они одеты,

Читают книги и газеты.

Антось глядит с почтеньем строгим,

И уж без страха по дороге Идет, освоился с панами,

Постукивает сапогами!

Друзья из сквера вышли скоро, Налево своротили — в гору.

Вдруг страж из будки вопрошает: «Куда? Чего вас бес гоняет?»

«Мы на гору», — друзья в ответ.

«А вам известно или нет,

Что здесь бесплатно вход заказан,

И кто идет сюда, обязан Билет купить — такой порядок». Друзья уперлись — жаль деньжаток! В чуприну руки запускают И так и этак размышляют:

«За что ж платить тут, неизвестно!

А все же глянуть интересно,

Какой на все там сверху вид?»

И дядя стражу говорит:

«А за билет возьмешь ты сколько? Один разор тут в Вильне только!» «Всего шесть грошей. Заплатите, — Тогда, пожалуйста, идите».

«Где наше, брат, не пропадало, Терпи, лиха беда — начало!» Друзья, смирясь, билеты взяли И бодро в гору зашагали.

«Ого, гора, как печь крутая,

С того и тропка винтовая По самой кромке кверху вьется, Полезь-ка прямо — дух займется!» «Ну, брат, гора, аж ноги млеют». Друзья идут и веселеют.

Они наверх горы забрались, Едва-едва там отдышались, Невмочь уж шевельнуть ногами. Зато и вид перед друзьями Открылся славный с этой вышки! Залюбовались дядя с Гришкой! Огромный город, плотно сбитый, Полдневным солнышком залитый, Все занял, как ни глянь, кругом Строенья жались — к дому дом,

То вдоль, то поперек — рядами,

То закрывались вдруг садами,

А то пригорком крутобоким. Кой-где надменно, одиноко, Стеснив лачуги, как овец, Вельможей высился дворец. Лачуги толпами стояли,

Как бы друг другу помогали В несчастье горьком и в трудах,^. Казалось, их тиранил страх.

А меж громад, как между грядок, Держа особый свой порядок, Вились проулки так и этак Г устою тканью темных клеток.

С холмов, высоко над домами, Позолоченными крестами Блестели церкви и костелы,

И говор звонниц их веселых Носился в небе ярко-синем И замирал здесь на вершине. Налево в берегах высоких,

Среди камней, кустов, осоки,

В русле песчаном, словно змейка, Бежала шустрая Вилейка И, закрутившись вдруг петлею, Терялась сразу за горою.

А справа, ринувшись с размаху, Вилась другая речка шляхом,

Под солнцем радостно блестя -

То Вилия, Литвы дитя.

Она катилась меж обрывов,

Чаруя красотой извивов,-

Как серебро живое, волны Играли на просторе вольном.

Так майским днем дрожит листами, Облитый знойными лучами,

Зеленый клен, шумя, сверкая,

В огне листву свою купая.

А за рекою, как шнурок,

Деревьев виден был рядок,

Как бы по мерке — ровный, строгий, Ну, словно на бумаге строки.

Дома — кирпичные громады,

Дворцы и пышные посады,

Крутые горы с желтым скатом, Песком и глиною богатым,

Весь правый берег обступали,

И в речке тени их дрожали.

А там, за городом далеко,

Приветно, радостно для ока Холмы желтели в синей дали.

По их отложистым извивам Гуляли ветерки по нивам И тихо жито колыхали,

Как мать, склоненная над зыбкой, Ребенка пестует с улыбкой.

Друзьям послышались живые Напевы сердцу дорогие.

Там их душа, и там их думы,

Им дальше хочется от шума Трескучих улиц, переулков,

От пыли, смрада закоулков.

Но здесь дышалось им спокойно. Чуть долетал сюда нестройный

Далекий шум чужого мира,

Где было им так смутно, сиро.

Гора спокойная молчала,-

Казалось, тайну сохраняла.

«Ну, что, Антось, уж надивился?» — От дум вдруг Верес пробудился. — Пора давно в трактир податься,

А то кишки поют, признаться». «Пойдем. Смотри хоть до полночи,

А все, брат, не насытишь очи!»

Друзья еще чуть постояли И вниз обратно зашагали.

«Постой! А там что?» — «Пушка это!» «А что ж при ней солдата нету? — Промолвил дядя. — Иль худая?

Или фальшивая какая?

Давай посмотрим, что за диво!» Друзья свернули торопливо,

У старой пушки важно встали И долго-долго размышляли.

Глядели сзади и с боков,

Сказали много разных слов.

А дядя глаз не отрывает,

Все ближе, ближе подступает,

Хотел ее уже погладить.

«Не тронь, не тронь, а то рассадит! Пускай она уж лучше сгинет — Зацепишь, дуру, так, брат, двинет И очи выхлестнет и кишки,

Забросит к бесу на Лукишки.

Уж я-то знаю эти штуки!»

В испуге, словно от гадюки,

Рванул от пушки дядя руки,

А Гришка ну вовсю смеяться: «Пойдем, брат, лучше угощаться!»

Конец!.. Простое это слово!

Но как глубоко, вечно ново! Как часто мы под гнетом муки,

В тоске воздев глаза и руки,

Зовем освобожденья миг!

Счастливый миг! Уж никаких Нет на тебе цепей и пут.

Конец — и некий круг замкнут,

В небытии он исчезает,

Другому место уступает.

Конец!.. Как много размышленья И неизбывного томленья В простом и страшном этом слове,

Что нашей жизни прекословит,

Когда последнею межою Ложится грань между тобою И тем, что дорого и мило,

Что душу грело, веселило,

И пело сердца глубиною,

Как гимн в устах ручья весною,

Когда раскованной водой,

Где солнце тешится собой,

Шумит он, вольный и смятенный,

Громкоголосый, белопенный,

И ты, мое повествованье,

Ты, отблеск жизни и страданья,

Ты, след далекой бедной доли,

Ты, отзвук правды, отклик воли,

Уже подходишь к окончанью.

Утихнет лиры звон тоскливый,-

Закат твой близок молчаливый, Последний шаг твоих скитаний.

И грустно мне: я жил с тобою Одною думою, душою,

Носил тебя, как носит мать Пред тем, как жизнь ребенку дать. Рождалось ты на свет бурливый В срок многотрудный, несчастливый — Еще далекою весной,

За мрачной каменной стеной,

В остроге, вольных дней не зная,

Когда над нами ночь сплошная Висела тучею густою И гнула тяжкою пятою.

Как часто я питал тобою В разлуке с милою землею Свою мечту, ее стремленье -

И миг счастливый вдохновенья. Святым огнем душа пылала И тайным слухом ощущала Отчизны звук многоголосый:

И шелест золотых колосьев На нивах близких и далеких,

И песни жниц голубооких,

И шум на взгорьях крутобоких Старинных хвой во мхах седых, Таких приветливых, родных,

Как добродушные бабули.

Они так нежно к сердцу льнули, В глазах стояли, как живые.

И с ними песни огневые Дрожать содружно начинали И на незримые скрижали Людской мечтой рожденных слов Текли, как летопись веков. Сейчас разлуки час настанет… Последний шаг твоих скитаний!

Хлопот с землею накопилось: