Прошло в Поречье лет немало;
Оно ж не тешило Михала,
Хоть место здесь пригоже было,
И привлекало, и манило
К себе лесами и лугами
И старосветскими дубами.
Да что краса без обладанья?
Порыв бесплодный и мечтанье,
Зарница в тьме глухой, суровой:
Ведь все тут, до куста любого, —
Магната, князя Радзивилла.
А ты, пока имеешь силы,
Служи, хоть тяжко и постыло,
Из-за господского огрызка
И гнись, покорный, низко-низко!
Неужто ж вечно быть слугою,
Угрозу чуя над собою,
Что пан легко найдет причину
Холопа выгнать, как скотину?
И выгонит — ему плевать,
Не станет думать-рассуждать,
Что у тебя семья и дети,
Что негде жить тебе на свете,
Что ты в сетях как рыба бьешься
И из сетей на волю рвешься,
Что для тебя весь свет завязан,
Просторный путь навек заказан.
А где же выход? Где спасенье,
От рабской доли избавленье?
Один лишь выход есть — земля!
Свой угол и свои поля!
Земля поднять на ноги может,
Земля, как друг, тебе поможет,
Земля даст волю, даст и силы,
Земля послужит до могилы,
Земля — опора детям в жизни,
Земля — начало всей отчизны!
Михась, когда один блуждал,
Он с глазу на глаз сам с собою
Горячим сердцем и душою
Вопрос мучительный решал
О собственном клочке землицы;
И как звезда сквозь щель темницы,
Земля звала его, манила
Своей чарующею силой.
Михал с упорством, неизменно
Шел к этой цели постепенно.
Он поскупел, и даже сильно.
Что ж? Можно есть не так обильно,
Продать запасы хлеба, сала,
Чтобы копейка перепала.
Да, надо жить еще скромнее,
Еще расчетливей, беднее,
Голодный рот замком зажать
И ничего не покупать…
Вот так тихонько да помалу
Собрали крохи капитала,
Чтоб хоть начать — не ворожить —
И первый камень заложить
На той земле обетованной,
Привольной, где не будет пана —
Приблуды жадного и злого,
Врага, мучителя лихого,
Что людям въелся в кости, в жилы!
Колом земля вам, Радзивиллы!
Ценою долгого исканья,
Советов, споров и старанья,
Всех сил и мыслей напряженья
И неустанного стремленья
С неволей панской распроститься —
Была отыскана землица.
Ее Михал — припомним это —
Словами пылкого поэта
Перед семьей живописал,
Хоть сам земли той не видал.
Да мало ль что! А кто живой
Входил хоть раз в тот рай святой,
Что так попы в церквах малюют,
Как будто сами в нем ночуют?
Но уж пора, пора в дорогу,
Чтоб к своему пристать порогу,
Пока желанье не остыло,
Пока охота есть и сила.
Земельку ж надо увидать,
Чтоб не вслепую покупать,
Чтоб ладом вышло все, толково.
Сама она пусть молвит слово,
Покажет, что таится в ней,
И это будет поважней
Пустых мечтаний, разговоров.
И вот осеннею порою,
Договорившись меж собою,
Михал с Антосем воз прибрали
И запрягли коня. И стали
В каком-то грустном размышленье,
В тревожно-смутном настроенье:
Дорога, даль и день грядущий
В туманах спрятаны гнетущих.
Эх ты, житье, житье людское!
Нет никогда в тебе покоя!
Ты — вихрь, водоворот бурливый,
В тебе погибнет боязливый,
Как щепка, как зерно пустое.
«Ну, что ж, поедем?» —
«Едем, брате!»
Притихли все на время в хате,
Когда вошедшие мужчины,
Сняв шапки, постояли чинно,
Склонившись перед образами.
«Прощайте! Управляйтесь сами!»
«Счастливый путь! В дорогу с богом!» —
Сказала мать им за порогом,
Желая счастья и добра.
Мужчины вышли со двора,
На воз уселись и вздохнули
И влево к дубу повернули.
Взмахнул степенный Сивко гривой,
Потом заржал нетерпеливо, —
Видать, далекую дорогу
Почуял он, забил тревогу,
И, шею выгнувши дугою,
Привычной побежал рысцою
К туманно-сизым сводам бора,
Алесь и Костусь у забора
Вослед глядели молчаливо,
И думы смутные пугливо
На грустных лицах их блуждали
И очи тенью застилали.
И показалось им, что с ними
Делились мыслями своими
И старый дуб, и этот дом,
И эта речка с лозняком,
И этот лес, и небосвод.
Чего отцу недостает?
Зачем искать земли далеко,
Коль хороша и тут, под боком!
Иль тесно, что ли? Света мало?
Работы в поле не хватало
Для их сохи, серпов и кос?
Иль непригоже в каплях рос
Цветы и травы здесь сияют?
Иль худо птицы распевают?
Зачем искать другую хату?
Леса чем хочешь тут богаты —
И дичью всякой, и зверями,
Орехом, ягодой, грибами!
Эх, простота невинных дней!
Темна тебе судьба людей.
Мужчины тоже той порою
Тревогу в сердце ощущали
И долго думали, молчали,
Поникнув грустно головою.
Но для чего гадать о том,
Что думали они молчком,
И весь их путь живописать?
Путей-дорог не сосчитать!
Они всегда свежи и новы
И глаз и ум занять готовы!
Их не пройти, не оглянуть,
Эх, путь далекий, вечный путь!
Но все ж сказать необходимо
Про путников моих любимых,
Что их дорога утешала:
Пред ними Слутчина лежала, —
Сторонка, глянуть, торовата,
И люд тут, видно, жил богато,
Не зря работал, тратил силу;
Судить об этом можно было
По мельницам, большим и ладным,
По гумнам, крепким и громадным,
Хлевам просторным, сеновалам,
По тыквам, круглым и немалым,
По хатам, что, как бы в венках,
В кудрявых прятались садах.
А эти липы, тополя,
Их не обхватишь у комля!
Шумят зелеными ветвями,
Ведя беседу с небесами.
За много верст заметишь их.
«Не видел я дерев таких.
Вот у земли какая сила —
Такие башни взгромоздила!
А поле! Ровно, как ладони!» —
Михалу говорит Антоний.
«Тут не захочешь в рай на небо
С такой земли, с такого хлеба!»
Все привлекало их вниманье:
В сермягах встречные крестьяне
У хат своих с тенистым садом —
Простые люди с добрым взглядом,
Таким, что в душу проникал
И сердце путников ласкал;
И деревеньки с ветряками
И с придорожными крестами.
В просторах этих полевых
Все, все приветствовало их,
Как будто близкая родня.
Они уж ехали три дня, —
В пути маленько колесили
(Дорога ж мерялась на мили)!
И утром росным и туманным
Достигли цели столь желанной.
Михал окинул местность оком
И к дому зашагал широко,
Идет, хозяйство озирает:
Все старовато уж, ветшает!
И на дворе не очень ладно,
Все пораскидано, нескладно,
Постройки будто меж собою
В раздоре жили, брали с бою
Те закоулки, где стояли,
Друг друга словно отжимали
Или лепились безобразно.
И возле хаты было грязно.
Сама же старенькая хата
Казалась слишком простоватой:
У крыши ветхой, шелудивой
Обрезы шли коряво, криво —
То мох торчит, то плешь видна,
Вся продырявилась она.
Да и труба была щербата,
Ну, одним словом, горе-хата,
Своей красою не манила.
Но ведь не в хате смысл и сила!
В ней можно навести порядок
И перестроить добрым ладом,
И станет светлой и пригожей,
А не такой калекой божьей.
Была бы хороша землица,
А с хатой можно помириться,
Михал еще прикинул оком:
«Э, хата — мелочь! Лес под боком».
С такими думами Михал
Кнутом в окошко постучал.
В ответ на эти стуки в хате
Сначала скрипнули полати
(Темно в ней было, как в берлоге!),
А после шлепнули уж ноги.
Хозяин заспанный, помешкав,
К окну приблизился неспешно —
Степенный, с важностью великой.
«Тут ли живет Федос Ходыка?» —
Спросил Михал, напрягши слух.
Ответ дается, но не вдруг,
Ведь человек-то незнакомый.
«Тут, тут! И сам хозяин — дома.
Скажите только, ваша милость,
Зачем, откуда к нам явились?» —
И с гостя не спускает ока.
«Мы к вам, хозяин, издалека,
Четыре мили за Несвижем.
(Михал считал Несвиж Парижем,
Известным всем на белом свете.)
Мы вас имеем на примете.
Наслышалися от людей,
Что пан Ходыка, добродей,
Свою усадьбу продает.
«Да, дело к этому идет.
Так подождите же немного!»
И враз прошла его тревога
(Не вредно быть и осторожным
Пред незнакомцем подорожным!).
Ходыка вдруг засуетился,
Как будто сразу пробудился,
Кожух накинул, вышел в сени,
Его опаски нет и тени.
Сказал приветливо, как брату:
«Прошу вас, заходите в хату.
Да вы с конем! Так заезжайте,
Там у сарая распрягайте»,
Сюда, за этот стог соломы!
Ведет их, как давно знакомых.
Хозяин рад, и гости рады,
Меж ними нет уже преграды,
И нет ни хитрости, ни фальши,
Легко беседа льется дальше,
Минуты первой пали путы —
Сердца и души разомкнуты.
«Сюда, сюда, прошу вас, брате,
И место есть, и корму хватит.
Там, за овсяными снопами, —
Едят их мухи с комарами! —
И сено свежее, и вика, —
Не оголел еще Ходыка!
Распряжен конь и прибран воз.
И тут уж дело началось —
Конца не видно разговору.
Все ново и душе и взору,
Начнешь одно — всплывет другое,
Ведь надо ж про житье чужое
Порасспросить, поразузнать,
О том, о сем порассуждать.
Хоть разговор и осторожный,
А выудить кой-что возможно,
Словечко иль обмолвка даже
Иной раз многое расскажет.
И стало ясно из беседы,
Какие горести и беды —
Уж лучше б людям их не знать! —
Велят земельку продавать.
«Не наградил господь сынами, —
Едят их мухи с комарами!
А нет сынов — и нет подмоги,
А уж мои слабеют ноги!
Уходит силушка, браточки,
И миновали те годочки,
Когда земле я мял бока
Не хуже доброго быка.
Земля же тут, скажу, такая —
Цены ей нету, — золотая!
И надобно ей только, милой,
Старанье доброе и силы!
А сил уж нет — глядите сами —
Едят их мухи с комарами!
И я — скажу вам без стесненья —
К торговле чувствую стремленье,
И потому-то вот, дружочки,
Мои любимые сыночки,
Продать усадьбу я решил».
Он все так складно говорил,
И так разумно, и правдиво,
Что «купчики» лишь молчаливо
Ему кивали головой
Да усмехалися порой.
Но, про себя догадки строя,
Как видно, думали другое:
«Ты, брат, влезаешь прямо в душу,
Не продаешь ли с вербы грушу?»
«Так заходите ж в хату, братцы!
Не грех бы нам побаловаться
Хоть верещакою с блинами, —
Едят их мухи с комарами!»
«А может быть, вы, пан Ходыка,
Коли не будет труд великий,
Сначала б показали поле?» —
Сказал Михал. «Что ж? Ваша воля!
Полюбопытствуйте! Земелька,
Как перед маткой колыбелька,
Неподалеку, под руками, —
Едят их мухи с комарами!
Вот на ладони вся волока,
Глядит на нас, как божье око.
Вон и лужок мой. Сено — пиво!
Вкус, братцы, у него на диво,
Заправь, так будет есть и поп!
А рожь! Ну, не поднимешь сноп!
Смотрите: стебли — тростники,
Нигде не сыщете таких!
Ведь ваши минские песочки
Я знаю хорошо, браточки,
Своими их месил ногами, —
Едят их мухи с комарами!
Земля тут — ох, как урожайна!
Горох растет необычайно.
А гречка? Ну, кусты как лозы,
Ячмень как лес. И без навоза!
Имей охоту, силу, руки
Да чуть хлебни еще науки —
Богатство уж само придет
К тебе на двор — и хлеб и скот,
И будешь жить без горя, паном,
Копить деньжата чистоганом.
Живут тут люди богачами, —
Едят их мухи с комарами!
И даже на местах скупых,
Коли давно сидят на них.
Ходыка в поле вел гостей,
Хваля (язык ведь без костей!)
Свою усадьбу «золотую»,
Как сват девицу молодую.
Антося ж не проймешь словами,
Своими хочет он глазами
Земли пригодность распознать:
Что — мачеха она иль мать?
Тут выгода иль плутовство?
И светлые глаза его,
Проворные, ну, как мышата,
Поблескивали хитровато,
По ниве рыща и лугам,
Все испытуя тут и там.
Земли работник, а не гость —
Богат был опытом Антось!
Копнул земельку сапогом
И в руки забирает ком,
И между пальцев растирает,
И запахи ее вдыхает.
Земля и впрямь, кажись, что надо,
Но нет хозяйского пригляда.
За нею походить умело,
Она бы скоро подобрела.
«Земля запущена у вас,
Вся коркой дерна убралась,
И только сорняки рожает. —
Так цену дядя ей сбивает. —
Чертополох разросся дико,
Глядите сами, пан Ходыка,
А где сорняк уж заведется,
Там урожай с трудом дается —
Земля оправится не скоро».
«Э, плюнь, Антоний, то — не горе!
Сорняк? Ну год-другой труда —
Его не будет и следа!
Скажу по правде, братец милый:
Нет у меня на землю силы.
Она ж без добрых рук скучает,
Ей дай вниманье и терпенье
И, коль хотите, уваженье,
Зато и хлебом угощает,
И молоком, и пирогами, —
Едят их мухи с комарами!»
«Так, это так! — Михал ответил. —
Средь нас никто еще на свете
Богатства с ветерка не брал
И в будни праздник не справлял.
А все ж на поле одичалом
Жить надо начинать сначала!
Не просто это! Тут и за год
Не изживешь хлопот и тягот!»
Михал с Антосем, сколь возможно,
Вели беседу осторожно,
Чтоб цену сбить, хоть та цена
Еще была им неясна.
Земли ж тут было в самый раз.
Михал прикидывал на глаз,
Что может стоить это дело.
И перед ним уж поле рдело
И разливалась рожь рекой, —
Ее он собственной рукой
На собственной земле посеет.
Все видел он, чем завладеет!
Пред ним, на взгорье, чернолесье
Вздымалось гривой в поднебесье,
К себе манило, взор ласкало.
Равнинна за рекой лежала.
Река ж в ольшанике густом
Блестела чистым серебром.
А хуторки вокруг с садами,
То как попало, то рядами,
Раскинулись в полях привольно.
Лугов и пашен здесь довольно!
Здесь если наведешь порядок,
В довольстве будешь, сыт и гладок.
Прошли мужчины по межам,
Ко всем ничтожным мелочам
Приглядываясь зорким оком, —
Решать здесь надо не наскоком,
Чтоб после плакать не пришлося!
Михал остановил Антося:
«Ну, что ты скажешь? Как решаем?
Иль подождем, иль покупаем?»
Совета просит он, а сам
Решил уж — видно по глазам.
«Земелька эта, брат, жирна,
Как сажа из трубы, черна!
Бери, хоть завязавши очи.
Вот, сколько денег он захочет?
Под силу ль будет это нам
И нашим тощим кошелькам?»
И после долгих совещаний
К усадьбе подошли в молчанье.
«Прошу вас в хату! Заходите!
Что бог послал — перекусите!»
Ходыка их в дверях встречает,
К столу любезно приглашает.
Антось к повозке устремился
И тотчас с торбой возвратился.
Вошли Михал и дядя в хату.
Вид у нее подслеповатый:
Свис потолок, перекосись,
По щелям паутина, грязь.
И печь и стены — все неровно,
В углах заплесневели бревна,
Земля не сглаженная, в ямах;
На подоконниках, на рамах
След червоточины заметен.
Нет! Неуютно в стенах этих!
«Ну, люди добрые, садитесь,
С дороги малость подкрепитесь!» —
Гостей хозяйка просит чинно,
Сама Федосиха — Аксинья.
А стол уж скатерью накрыт,
Сковорода на нем стоит.
Чтоб завершить достойно дело,
Хозяин, сбив сургуч умело,
Бутыль поставил. «Ну, налью!
И землю окроплю свою!»
Как только чарка раз, другой
Прошла дорогой круговой,
Все языки поразвязали
И убеждать друг друга стали,
Что люди все они простые,
Что ни лукавства, ни обмана
Терпеть в делах своих не станут,
Что мысли их всегда прямые,
Что с первых слов одни в других
Друзей почуяли своих!
А как сводить расчеты стали, —
Их поцелуями скрепляли.
«Вы любы мне! — сказал Ходыка. —
Ведь сам я минский горемыка, —
Хочу я подружиться с вами,
Едят вас мухи с комарами!
Я только вам, мои браточки
(Вот не дожить до этой ночки!),
Могу продать свою усадьбу.
А самому поторговать бы…
Мои вы родненькие братцы,
Хочу я свиньями заняться».
«Браток Федос! — сказал Михась. —
О чем тут спорить целый час?
Все! По рукам! Вот вам моя!»
Начался шумный торг. Друзья
Пошли и клясться и божиться,
Ладонями с размаху биться,
Чтобы потом при встрече новой
Дурным не обменяться словом.
«Ну, соглашайся, брат Федос!»
Федос потрогал пальцем нос,
Минуту тяжко размышляет, —
Минута важная, большая.
И тихо-тихо стало в хате.
«Ну, пусть так будет, милый брате!
Согласен я, Михал! Сошлись!»
И за руки они взялись.
Антось им руки разнимает:
«Пускай же бог нам помогает!»
«Панами будете, панами, —
Едят вас мухи с комарами!»
