Едва умолкли разговоры
Мартин явился из каморы.
Таким же самым лесником,
Как все, служил он, но притом
Между делами был обязан
От пана разносить приказы.
Издалека, почти у Клина
Антоний разглядел Мартина.
«Ну, прется уж сюда с приказом!
Сгорел бы ты, панок, с ним разом!» —
Так пану пожелав «удачи»,
Все ждали, что несет Мартин.
«С какой вы ныне к нам задачей?»
«Приказ принес я для васпана,
{7}Чтобы Антоний утром рано
Шел рубку намечать в бору.
Михал же должен поутру
К поселку лыжи навострить
И рыбки малость наловить…
Бери там невод с рыбаками,
Панов порадуй окуньками.
Им голодать, сам знаешь, вредно.
А может, им приелись, бедным,
Колбасы разные, котлеты —
От них и сохнут, как скелеты,
Их ветер с ног чуть не сбивает», —
Мартин тут перцу подсыпает.
«Ну, вот навесил пан мне грыжу!»
«Ты недоволен этим, вижу?
Постой, брат, до конца дослушай,
Потом уж отведешь ты душу.
Еще тебе урок приятный:
Крупнее рыбу отберешь
И в замок сам ее свезешь —
Друзьям лесничего… Понятно?»
«Приказ хороший для начала!
Вот, брат, какая жизнь настала!
Пан разве жалость к людям знает?
Двоих на службу запрягает:
Меня — на рыбу, брата — в бор!
Когда же их прихватит мор —
Всех этих иродов пузатых,
Вельможных прихвостней проклятых!
Нет, видно, присказки вернее:
«Кляни ты пана — пан толстеет». —
Михась, озлобясь, бушевал
И пана «Рака» проклинал. —
По горло дела, сеять время,
А на тебя тут валят бремя —
Г они коня за столько верст
И все бросай коту под хвост!
Беда тебе, коль ты бедняк!
А жил бы сам, все шло б не так!»
«Вот тут-то, брат, и горе наше,
И тем удел служебный страшен,
Что не за что нам зацепиться,
И мы со злом должны мириться,
Под дудку панскую плясать,
Любую дурь их исполнять.
Тебя ж стригут, ну, как барана! —
Доставши трубку из кармана,
Мартин продул чубук сердито
И развернул кисет расшитый. —
Тьфу, всех подряд костит и лает,
Себя ж царем воображает,
Так нос дерет пред нашим братом,
Что не достанешь и ухватом!
Всегда косится вроде волка!
И придирается без толка!
Дождались пана мы, Михась!
Что делать, коль пришла напасть,
Жить надо, как там ни гляди!
На свете не впервой, поди,
Имеем дело мы с панами!
Пусть лучше сдохнут они сами,
Пусть прах их ветер разметет!
Сироты, что ли, мы без роду?
И пан, коль повезет народу,
Под нашу дудку запоет!
Придет, придет такое время!
Навеки сгинет злое племя!»
Они еще потолковали
И малость злость свою согнали.
Но от проклятий этих толку
Не прибыло и на иголку.
С тех пор, как белка в колесе,
Михал замучился совсем:
С рассвета дотемна обходы,
И что ни шаг — везде невзгоды:
Там срубят дуб, березу свалят,
А там и лес, глядишь, подпалят
(Чтоб навредить панам проклятым),
Траву сожнут на корм телятам.
Народ голодный, стиснут очень,
Готов золой засыпать очи.
И свой же брат — лесник — кусает,
Пред паном выслужиться хочет, —
В глаза тебе одно лопочет,
А в мыслях петли расставляет.
И случая не упускает
Хоть чем-нибудь тебя донять
И этот горький хлеб отнять.
А сколько беспокойства летом!
Гляди, чтоб бабы без билета
Грибов и ягод не сбирали
{8}И хворост даром не таскали.
Не видишь света от забот,
А пан-лесничий жмет да жмет.
Уж должен сам ходить с корзиной,
Носить ему грибы, малину.
Хоть разорвись, ему плевать,
Одно он знает — шкуру драть.
То пастуха ему найди,
А то служанку приведи!
А как нагрянет косовица,
Вставай, чуть небо прояснится,
Ищи и косарей и жней.
Ни в чем отказывать не смей!
Все делай быстро, гладко, чисто,
А ведь погода норовиста!
Бывает, в самую страду
Обложит небо, на беду,
И невода за неводами
Растянут тучи над лугами
И дождиком, летящим косо,
Зальют и копны и прокосы.
А за дела Ильи-пророка
Пан на тебя прищурит око.
Служи, трудись на пана-ката,
Сам не управишься, так брата
Бери себе ты на подмогу, —
В одном ярме шагай с ним в ногу,
Трать заодно с ним сил остаток.
Где ж справедливость? Где порядок?
И как ни гнись, ни лезь из кожи —
Ничем ты угодить не сможешь,
Найдет придирку, обругает
И кулаками намахает.
Друзья мои! Кто ж катам этим
Дал силу всю и власть на свете?
На что земля их только носит?
Ой, кто от них не заголосит?
И где на них искать управы?
Ведь суд наш «скорый», суд наш «правый»
Панов за подлости не судит!
А кто же нам защитой будет?
Кто выручит народ в беде?
Кому пожаловаться, где,
Чтоб хоть маленько полегчало?
А миру между нами мало, —
Один другого не покроет,
Один другому яму роет,
Готовы лиха прикупить,
Чтоб побольнее укусить!
А пан лишь этого и ждет —
Он нас по очереди жрет.
«Ну и «Рачок»! Ведь всех мордует!
Чего он так, злодей, лютует? —
Не раз говаривал Антось. —
И как тут быть? Хоть службу брось!
Ну, может, стоило б смириться,
Будь урожайная землица,
А что у нас? Тоска-забота:
Шесть десятин! Чего? Болота!
Вон Лихтаровичу в Затоках
Земли отпущено — волока.
Отдельно и живет и служит,
Как пташка вольная, не тужит.
А ты трясись, как хвост овечий,
Да подставляй невзгодам плечи!
Нет, хуже службы не найдется,
Здесь каждый бес к тебе суется».
«А вы и сами виноваты,
Покорно катитесь из хаты,
Как только пан куда пошлет.
Какой за это вам почет?
Так что ж на вас и не налечь,
В телегу почему не впречь!
А надо часом огрызнуться,
Иначе будешь вечно гнуться
И вечно отдыха не знать!» —
Решительно сказала мать.
«Ого! Смела ты возле печи,
И мудры все твои здесь речи,
А вот сама бы послужила,
Тогда б не то заговорила, —
Ответил ей Михал сердито. —
Губа к губе была б пришита!
Где правду ты на свете сыщешь?
Кому пожалуешься? Нищим?
Судиться будешь с ним? За что же?
И кто тебе в суде поможет?
Иль пан тебя не отпускает?
Служить насильно заставляет?
Не хочешь службы? Поругайся!
Сбирай манатки, убирайся!
Кому ты мил, когда в беде!
Эх, не приклонишься нигде!
Дроздом запрыгаешь, блохою,
Коль нет угла с своей землею.
А коль узнают это люди,
Отбою тут от них не будет.
Чего ж ему не козырять, —
Не побоится и прогнать».
«А зря ты трусишь! Ты ведь нужен,
И уж хомут не стянешь туже.
И кто же так, как ты, радеет?
О каждом пустяке болеет,
Не спит, не ест и ног не чует,
В лесу и днюет и ночует!
Кому, кому, а уж Антосю
Сказать бы можно, коль пришлося,
Ведь он служить не нанимался».
«А думаешь, я испугался? —
Ответил дядя, в хате храбрый. —
Чуть что — так я его за жабры!»
«Послушать вас — смелы и хватки,
А при лесничем — сердце в пятки.
Весь пыл ваш мигом пан остудит.
А крик — как был, так криком будет!»
«Пусть он кричит, и ты кричи!»
«Как жаба у пенька в ночи?
С таким же толком и успехом?» —
Спросил Михал жену со смехом.
И так не раз вот говорили,
Над горькой долею тужили,
А прок один — растравишь раны
Да гуще свет заткут туманы!
«Рачок» за службу прытко брался,
По лесу целый день метался,
Чтоб отыскать где непорядок, —
На это был лесничий падок.
Когда ж проигрывал он в карты,
Бывал в особенном азарте.
Тогда его остерегайся,
Как от заразы злой скрывайся.
Однажды рыскал пан весь день
И, не найдя грехов нигде,
В Поречье прискакал, как черт.
Михала требует, орет.
«Откуда там следы скота?» —
Кричит он с пеною у рта,
Скривив лицо, насупив брови.
«Ходили панские коровы!..»
Ох, как лесничий тут озлился!
Волчком на месте закрутился!
Кричит и топает ногами,
От злости машет кулаками,
Глаза сверкают, как у змея,
От гнева став еще чернее.
Последними словами лает,
Из хаты выгнать угрожает.
Михал молчал, да вдруг нежданно
И сам накинулся на пана!..
(Лесничий сразу испугался.)
«Чего пан этак раскричался?
За что меня хулит, ругает?
Пусть эта служба пропадает!
Пускай сгорят и двор и дом
С неправдой панской и ярмом,
Со всею долей распроклятой!
Замучили, загрызли, каты!»
Михал тут плюнул, отвернулся, —
Хоть раз, да славно огрызнулся!
