«Так что же делать? В чем спасенье,
От панской службы избавленье? —
Спросил Антось. — Обсудим дело,
Чтоб за него приняться смело;
Вот так-то, братец, не иначе:
Хлеб подневольный — хлеб собачий,
И ненадежен он к тому же,
Служить панам — нет доли хуже.
Но только слов одних тут мало,
Где средства взять нам для начала?
А коль твои карманы тощи,
То сесть на мель простого проще!»
«Ну, ты вперед уж забегаешь,
Да только плохо все считаешь.
Ведь ежели пошло на то,
Есть и у нас, брат, кое-что:
Двор, часть отцовского надела, —
Вот уж не меньше тыщи целой,
А там земельный банк поможет,
Быка, корову продадим —
Ни перед чем не постоим,
В таких делах робеть негоже!
Коль есть желанье и охота.
Не страшен и сам черт с болота!» —
Сказал Михась с усмешкой гордой,
Сказал решительно и твердо.
А мать сидела молчаливо,
О чем-то думая тоскливо.
Сказать хотела и не смела
О том, что в сердце накипело.
«Вот как раздумаешься только,
Уж так на сердце станет горько. —
Не удержалась, все ж сказала. —
Нет одного, другого мало.
А коль живешь, не размышляешь,
То и беды не замечаешь.
Земли у нас хоть и немного,
А все же есть, и слава богу.
Лишись ее — поймешь утрату.
Где ты тогда поставишь хату,
Коль вдруг несчастье разразится?
На службе может все случиться.
В краю чужом на белом свете
Никто тебя, ой, не приветит.
А землю ту — бог с ней, с землею! —
Возьмешь ли голою рукою?
Там все так смутно, незнакомо,
Так лучше уж держаться дома!»
«Вот тоже разговор чудной! —
Сказал Михась, махнув рукой. —
Иль землю мы уже сбываем?
Мы лишь к примеру рассуждаем.
К чему нам двор такой у хаты?
Иль строить думаешь палаты?
Тогда, что ль, и решать начнем,
Когда внезапно грянет гром?»
«Конечно, жаль бросать свой двор, —
Сказал Антось, чтоб кончить спор, —
Но надо же дотолковаться
И одного уж всем держаться,
Да не чужими, а своими
Глазами оглядеть Заблонье,
Пощупать собственной ладонью, —
И вправду, может быть, подымем!
Тут дело нужно, а не слово,
Не то что ляпнул — и готово!
Узнаем все как есть верней,
Язык людской ведь без костей.
Я так смекаю: выбрать час
И осмотреть уж все зараз,
Чтоб увидать самим на деле,
Не зря ль охотники шумели
И, может быть, волков здесь нет!» —
На том закончен был совет.
Я здесь прерву повествованье,
Чтоб возвратиться к прошлым дням
И показать истоки вам
Надежд Михала и старанья
На новой почве укрепиться —
Обзавестись «своей землицей»,
А заодно и мир забытый
Хочу еще раз помянуть,
В тот темный угол заглянуть.
Где, ледяным покровом скрыты,
По руслам, в глубине пробитым,
Криницы свежие текут.
Михал… Спросите лучше сами
Про полесовщика Михала.
Его вся волость наша знала,
Он был известен меж панами.
Да что паны! Князь Радзивилл
Порой с Михалом ласков был,
Ему свое дарил он слово:
Ценил, знать, службу лесникову.
В округе всех крестьян Михал
От мала до велика знал.
Потрава ль где или покража —
Разыщет мигом и докажет,
И уж дойдет до голубочка,
Вот как по нитке до клубочка.
Так и не диво, что Михала
В селе любили очень мало.
И наш Михась про это ведал.
Да что поделать? Так уж с дедов
Велось от века и ведется:
Народ простой в оковах бьется.
Но час придет, минует горе —
Он выкорчует панский корень!
И вот что, братцы, странно в мире,
Взгляните только чуть пошире:
Коль проберется кто вперед,
Уж он и шагу не шагнет,
Чтоб не толкнуть в пути другого,
Как злого недруга людского.
И все на свете вмиг забудет.
Что осуждал доселе в людях;
Лишь палку в руки он возьмет,
Тащить за шиворот начнет
И станет извергом завзятым.
Куда он только совесть спрятал?…
Михал, как только поженился,
Тогда ж от батьки отделился,
Жить в тесноте не пожелав.
Ушел на баржи он, на сплав,
До Пруссов дважды доходил, —
Где белорус наш не бродил!
Но вскоре бросил это дело:
Жить по-бродяжьи надоело.
Решил на службу он толкнуться,
Ведь дома негде развернуться.
И у лесничего в каморе
Нашел Михал работу вскоре.
Лесничий — плут, каких немало, —
Ценил по-своему Михала:
Как бессловесную скотину,
И день и ночь гонял детину.
В ответ на жалобы Михала
Он говорил ему, бывало:
«Что ж, добрый конь и тянет дюже!»
И стягивал хомут потуже.
Михал рабочих нанимал,
За панским стадом наблюдал,
На нем лежал и сенокос,
Всю службу он исправно нес.
Что тут поделаешь? Старался!..
В другое место перебрался —
Ему лесничий «удружил».
И вот засел Михал в глуши,
Где только лес, кусты да поле,
Земельки было там — волока,
Тут корни наконец глубоко
Пустить он мог бы и обжиться,
Сил не жалея, потрудиться,
Да вот беда — волока та
Не унавожена, пуста,
Вся под пыреем и сивцом.
Спокойно заяц под кустом
Мог отдыхать здесь на приволье:
Соха вовеки не ходила,
Тоскливо, неприятно было
В пустом и одичалом поле.
Не с лошадьми и не с волами,
А так вот, с голыми руками,
Пришел сюда Михал весною.
Тяни соху хоть сам с семьею,
С женой, со всеми малышами!
Но все же твердыми ногами
Ступил он на пустырь бесплодный.
«Не плачь, не будешь здесь голодный;
Бог даст, помалу разживемся
И, может быть, добра дождемся, —
Так утешал Михал жену. —
Живыми не пойдем ко дну!
Земли же — глянь! Не схватишь глазом…»
И за свое хозяйство сразу
Он взялся, не жалея сил;
Коня, коровку раздобыл,
Завел свиней, две-три овечки.
А из деревни той порою
Антось с сохой и бороною
Приехал к брату и под гречку
Вспахал у леса клин немалый.
И оживать та пустошь стала.
Запахло взрытой целиною,
Как бы сам бог над той землею
Прошел и ласково взглянул.
Антось упорно спину гнул
И в землю вкладывал все силы.
И вот, как будто из могилы,
На белый свет травинкой чистой,
Густою щеткой бархатистой
Ростки выходят из земельки.
И как ребенок в колыбельке,
Что крепнет, быстро подрастает
И уж головку поднимает,
Мир озирая удивленно, —
Так маленький росток зеленый
Стремится к солнцу лепестками,
Как к матери дитя руками.
Меж тем ребята подрастали,
В работе старшим помогали.
Хозяйство крепло постепенно:
В косьбу луга запахли сеном,
На поле важно, сановито
Рядами встали копны жита,
Украсив золотом загоны,
А в огороде мак червонный,
Раскрыв нарядные листочки,
Сплетал из них свои веночки
Вокруг головки, чуть склоненной,
Такой пригожей и зеленой.
И часто в добрую погоду
Михась, идя домой с обхода,
Хоть чувствовал, что ноют ноги,
А все ж сворачивал с дороги
И делал круг, — не утерпеть,
Чтоб не зайти, не поглядеть
На рожь хозяйскими глазами!
Идет, а ветер с колосками
Ведет приятный разговор.
Все леснику ласкает взор.
Пройдет он, обогнув лесок,
Весь клин, и в пальцы осторожно
Еще зеленый и порожний
Возьмет усатый колосок.
Осмотрит с ласкою во взгляде
И нежно так рукой погладит,
Как бы сыночка своего,
И прояснится взор его.
Тот уголок глухой и дикий
Старанье дядьки, труд великий
В короткий срок преобразили
И всем, что нужно, наделили.
Все зацвело, загомонило,
Как будто бы живая сила
От сна природу пробудила.
Гумно полнело с каждым годом,
Стал богатеть и двор приплодом,
И начал лишний грош водиться,
Был хлеб, и было чем прикрыться, —
Все в дом пришло, где жил Михась.
Давно уже и мать сжилась
С тем уголком, забыв про горе;
А ряд кувшинов на заборе
Гласил открыто, что дела
Хозяйка хорошо вела,
Что молока в хозяйстве вволю.
В сарайчике, при самом поле,
Свинья, как хворая, стонала,
Хотя болезней знать не знала.
Уж так велит ее натура:
Стонать и нос держать понуро —
Мол, тяжело ей жить на свете.
А поросятки, ее дети,
Всему, казалось, удивлялись
И, весело визжа, толкались.
А вот семья другой породы —
Десяток кур, петух дородный —
Перед крыльцом червей искала;
Цыплят наседка призывала,
Сбиваясь в кучку поплотней,
Они послушно шли за ней.
Все говорило здесь о том,
Что неуклонно с каждым днем
Росло хозяйство молодое,
Трудом тяжелым нажитое.
Подчас ненастною весною
Теплом повеет, тишиною,
И облаков густых завеса
Вдруг разорвется, опадет,
И солнце ласково блеснет
Над нивами, над шумным лесом, —
На землю яркий свет прольется,
И все вокруг повеселеет,
На миг притихнет, присмиреет,
Глядишь — и вот уже, сдается,
Навеки сгинуло ненастье,
А в мире лишь покой и счастье.
Но так ли это? Вдруг нежданный
Завоет ветер ураганный
И даль полей печальной станет,
Покой недолгий в вечность канет,
На всем угрюмости следы,
Все с замираньем ждет беды.
Вот так и в жизни: мчатся волны,
То радости, то горя полны,
Одна сменяется другою.
И не успел Михал с семьею
Пяти годков прожить в покое,
Как слухи стали появляться
I I сам лесничий намекал,
Чтоб в скором времени Михал
Готовился переселяться,
С углом обжитым расставаться.
И эта весть семью смутила,
К труду охоту всю отбила:
Опять клади здоровье, силы
В чужую землю, в дол постылый.
Соленым потом обливайся,
Навел порядки — собирайся
И вновь иди отсюда в гости…
Эх вы, паны! Эх, егомости!
