Семь лет — недолгий срок. Но как же
Переменилось все кругом!
Паны сидели тут, и каждый
Мечтал о будущем своем.
А кто сейчас они, где ныне?
Где панский гонор их былой?
Гниют и сохнут на чужбине
И сорной заросли травой,
Навеки прокляты народом.
Им больше не видать земли,
Где их мечтанья отцвели,
Не возвратиться к ней уродам.
Злодеи всякие бывали,
Ярмом давили людям грудь.
Куда теперь они пропали?
Куда завел их темный путь?
Гниют они, как падаль, в яме,
На них проклятия печать.
Народ недобрыми словами
Их долю будет поминать.
Глашатаи тюрьмы и плети,
Они свой предали народ.
Земля к возмездию зовет,
Не даст им жить на белом свете.
И хоть тяжелый запах тленья
Плывет еще то здесь, то там,
И хоть войны кровавой тени
Кой-где мелькают по полям, —
Они дорог не загородят.
Реки не удержать им той,
Что мощно катится в народе
Живой и чистою волной.
И в той реке я вижу дали,
Я вижу счастье всех племен,
Ведь жизни солнечной закон
Мы в книгу дружбы записали.
Былого тьма не возвратится!
Я вспоминаю этот год,
Когда разрушилась темница,
Распалась власть нужды, невзгод.
Смятенье в Польше. В беспорядке
Бежит торговец, мчится власть,
Бежит и войско без оглядки,
Чтоб в окруженье не попасть.
Бегут! Задержка их погубит!
Магнаты — впереди других,
Л в Польше много было их,
И путешествовать пан любит.
Л по усадьбам и по селам
Смешки веселые слышны.
Гудит народ, подобно пчелам,
Хохочет: драпают паны.
Ему немного страшновато —
Война идет ведь как-никак!
В фашисте ты не встретишь брата,
Он, может, злей, чем пан-поляк.
Но ведь подобного несчастья
И не бывало никогда,
Чтоб мы тут долгие года
Страдали под немецкой властью.
Тут Беларусь. Воюя с Польшей,
Нагрянут немцы. И от них
Еще мучений будет больше,
Чем от своих панов лихих.
И так в хребет впились налоги,
Без них и шагу не шагнешь:
Плати за рынок, за дороги,
За хлев, за тын — сплошной грабеж!
А взять осадников вот этих —
Всех задушили, палачи!
Забрали все, а ты молчи!
И нет от них житья на свете.
Теперь небось паны притихли,
И нет в них резвости былой.
И все Микодымы и Михли
Сидят, как мыши под метлой.
Грустят, что песенка их спета,
Что гаснут с каждым днем мечты.
И пан Пшебора скрылся где-то,
И Глынка-пан шмыгнул в кусты.
В народе ж вести друг за другом
Несутся, как ручьи весной,
Шумят, как ветер пред грозой,
Когда он ивы гнет над лугом.
И в Петрушах везде волненье,
Но уж не то, что у панов!
Тут знают: близко исполненье
Мечтаний и заветных снов.
Тут праздника ждут неустанно,
Нет суеты и криков тут:
Подходит час, они воспрянут
И жатву счастья соберут!
К Авгену ж ходят за вестями:
Не слышно ль новости какой
Насчет войны еще одной?
И что там с беглыми панами?
Мой дед Кутейка вновь на сцене,
И ходит гоголем старик!
Он рад желанной перемене —
Свет от нее в сердца проник.
Народ к одной лишь вести чуток,
Хоть новостей летит поток.
И дед, скрываясь в свой закуток,
Все смотрит, смотрит на восток.
Оттуда ждут спасенья люди,
И слух живет в сердцах людских,
Что будут тут большевики,
Друзья и праведные судьи.
Частенько дед мой по задворкам
Бежит в свой тайный уголок,
И ловит каждый звук и зорко
Глядит с надеждой на восток.
И слышится ему, что где-то
Там пушки вдалеке гремят.
Пусть слух обманывает деда —
Обману этому он рад.
Народ шумит, к борьбе готовый:
Куда идти, путем каким?
Коль панской власти нет над ним,
Так нужно строй наладить новый.
Неслись событья, как мгновенья,
Неудержимой чередой,
И обсудить все их значенье
Не успевает люд простой.
Одно для деда ясно стало:
Что под нагрянувшей грозой
Власть панская не устояла
И строй тут должен быть другой.
И все так думали о панстве,
Ну, хоть бы наш рыбак Сымон.
Тут снова появился он
И говорит:
«Довольно странствий!»
Советует друзьям, что надо
За паном Богутом следить
И все пути отрезать гаду,
Чтобы его не упустить.
И двор его берут заране
Под наблюденье Петруши,
Ведут надзор со всем стараньем,
На совесть, прямо от души.
И ликованья не скрывает
Перед народом наш рыбак,
И, на панов подняв кулак,
Он громко песни распевает.
«Как на ярмарку вдвоем
Текла едет с Лукашом.
Чарку выпили и две,
Зашумело в голове.
Рада бабка, дедка рад,
Едут с ярмарки назад.
Конь под горку взял разбег,
Бабка с санок прямо в снег.
Бабка голос подает,
Но не слышит дед ее.
А проехав верст пяток,
Ей кричит: «Вот наш домок!»
«Ой, старец был рад,
Что пережил март.
Ясный май подошел,
Старец в землю ушел.
Так и ты, пан, часто
Своей силой хвастал.
Нос задирал,
Да все растерял.
Поздно иль рано
Спрошу я у пана:
Где мой дворик, мой домок,
Где мой терем-теремок?»
«Я рыбак, я бобыль,
Старый здешний житель.
Вы взгляните на мой бриль,
Прошу вас, взгляните!
Стар он так же, как и я,
Из ржаной соломы.
Мы с ним старые друзья,
Давненько знакомы.
Я на панский капелюш
Вриль свой не сменяю.
Не замай меня! Я дюж!
Я хозяин в крае!»
В те дни Марина к бабке с дедом
Приходит вдруг из Буяков.
Ей захотелось их проведать,
Как самых близких свояков.
Побыть хотелось ей с друзьями,
Послушать разных новостей.
Тут много ей пришло на память,
Тут дорог каждый угол ей.
Дед шутит: «Пан промок от поту,
Сидит тихонько, сам не свой,
Сидит ни мертвый ни живой
И уж не ходит на охоту».
Потом он ласково заметил:
«Живи, Маринка, с нами вновь!
Другой повеял нынче ветер
И с наших спин согнал панов.
Все разбежались, словно мыши,
А кто остался, тот примолк.
Сидит и, притаясь, чуть дышит,
И мягким сделался, как шелк.
Даст бог, их песня будет спета,
Вот в гроб я пана уложу
И табачок свой посажу,
Давненько я задумал это».
«Словам бы вашим, дедко милый,
Дойти до боговых ушей:
Дождаться б только мне Данилы,
И жить бы стало веселей.
А где он? Что с ним в панском плене?
Вестей ведь нету никаких!
Пропал он, как иголка в сене,
И, может, нет его в живых…»
Слезу роняет молодица…
И вдруг движенье, шум кругом,
И раздается весть, как гром:
Отныне сметена граница.
Несется весть из хаты в хату,
Народу сердце веселя,
Ведь брат идет на помощь брату —
Ведь край один, одна земля!
А всех осадников орава,
Все эти пришлые паны
На землю не имеют права,
Хозяйничать здесь не должны!
Как перед праздником, до света
Народ встает встречать братов…
И сердцу горячо от слов
Любви, и дружбы, и привета.
Народ разбужен, словно громом,
Впервые он за двадцать лет
Себя почувствовал как дома,
Родился будто вновь на свет.
Сошла тревога с лиц унылых,
И блеска глаз не погасить!
Давно мечта в сердцах бродила —
К востоку путь свой обратить.
И вот настало это чудо!
Пора на новый мир взглянуть,
Жизнь по-иному повернуть,
Сказав панам: «Долой отсюда!»
Все любопытно, все тут ново!
Увидеть их, своих друзей,
Услышать братское их слово,
Узнать их ласку поскорей!
Какой там строй, какой порядок,
Как управляется народ?
Ужель из-за соседних грядок
Там спор извечный не идет?
Ужели всем доступна школа,
Дорога в жизнь открыта всем?
И не принижены ничем
В сравненье с городами села?
Паны и недруги Советов
Чего ведь только не плели!
Сбирали грязь со всех поветов,
Но сплетни им не помогли.
Ну, можно ль брать слова на веру
Магнатов, выкинутых вон?
Бреши, панок, но знай же меру!
Вовек не сбудется твой сон!
И как паны, и злясь и труся,
Ни забивали подлый клин,
Народ увидел путь один,
К единству путь с великой Русью.
Был тихий тот сентябрьский вечер,
Тот час, когда и ночь и день
Делили поровну при встрече
Между собою свет и тень.
Граница замерла в тумане,
Но средь тревожной тишины
Вдруг шум послышался охране
И гул с восточной стороны.
Шум ближе, ближе нарастает,
Земля трясется все сильней,
И лес трепещет до корней.
Чу! Сила движется большая.
В овраге, у опушки бора,
И по окопам притаясь,
Лежат, готовы в бой, жолнеры…
{21}И вдруг ракета ввысь взвилась.
Винтовки разом громыхнули,
Немую тишину гоня,
Секут и режут воздух пули,
И хлещет в сумрак вихрь огня.
Тут бой гремит грозою бранной,
А там, на фланге, слышен крик:
«Ура!» Еще минуты три,
И смята панская охрана.
Одним стремительным напором
Широкий сделан был проход
Для целой армии, с которой
Так долго встречи ждал народ!
Вот едет командарм. Машину
Он на границе задержал.
И, быстрым взором столб окинув,
Бойцов позвал и приказал:
«Столб этот взять с собой в повозку!
Поставить у границы той,
Где наша власть нам скажет: «Стой!»
И столб поехал вслед за войском.
