В ином году, в мороз суровый,
Когда весь мир, сдается, скован
И все под снегом коченеет, —
Нежданно вдруг теплом повеет.
Погонит тучи ветер южный,
Польется дождик, крупный, дружный;
Идет он, с крыш ручьем стекает
И снег как будто поедает.
Лес, сбросив зимний свой убор,
Другой заводит разговор
Под помутневшим небосклоном,
И хорохорятся вороны.
«Грязь! Грязь! Весна!» — кричат, взывают.
Как будто впрямь весну встречают.
В кустах ольховых, под горою,
Ручей волнистой полосою
На свет явился, лед пробил
И зашумел, заговорил;
И косогоры облысели,
И рвы водою заблестели.
Вода поет во всех лощинах,
И вздулся лед на озеринах.
Дороги почернели сразу,
И всюду — сколько видно глазу —
Луга затоплены водою,
Как может только быть весною.
Но это все — игра, забава.
Зима тепла не любит, право,
Она свое всегда возьмет —
Так забушует, запоет,
Так в поле ветер заиграет,
Что прямо с ног тебя сбивает.
И воют в поле завирухи,
Как возле гроба молодухи,
Лес белым снегом покрывают,
Вокруг сугробы наметают.
Вороны сразу стали тише,
Они летят поближе к крыше,
Дрожат, голодные, и стынут,
Для крика клюва не разинут.
Деревья снова запушились,
И снегом «лысины» прикрылись.
Ручьи и речки смолкли снова
Под гнетом зимнего покрова.
Лед на лугах стеклом сверкает,
И редко солнышко гуляет.
Настанет ночь. Повсюду тихо,
Завоет разве где волчиха
Да в крыше дранка затрещит,
И все опять кругом молчит…
Но что же это? Что за звуки?
Откуда это? Чьи там руки
Бьют тяжким молотом во мгле,
Как конь копытом по земле?
Какой там трудится кузнец,
И что кует он, наконец?
Стоишь, поводишь головою,
А луг гудит, гремит и воет;
То треск послышится средь ночи
Такой, что, кажется, хохочет
Сам черт рогатый средь болота;
То завизжит, застонет что-то,
То вдруг закашляет, залает, —
Стоишь, и сердце замирает.
«Гу-гу!» — и воздух содрогнется.
«Бах-бах!» — над лугом пронесется
И по лесу заходит эхом:
То засмеется диким смехом,
То загрохочет, то засвищет —
Ночное чертово игрище!..
Вдоль всей реки — по самый Неман —
И впрямь какой-то ходит демон
Всю ночь, до самого рассвета!
И жутко и приятно это.
А ночь тиха. И в бездне темной,
В пустыне страшной и безмолвной,
Сверкают звезды молодые,
Как будто бусы дорогие.
То в одиночку, то гурьбою
Плывут они над головою,
То станут в ряд, сойдутся в круг,
Бросая лепестки вокруг.
Они горят, живут, играют,
Как будто чьи глаза мигают.
Порой же с неба в тьму ночную,
Чертя дорожку огневую,
Слетит падучая звезда
И вмиг исчезнет навсегда.
Когда шатер ночной, богатый
Раскинет небо над землею,
Веселой шумною гурьбою
Выходят хлопцы вон из хаты.
«Стой! Тише там! Шуметь не смейте!..
Ой, что же деется на свете?»
И хлопцы сразу затихают
И на Алеся взгляд бросают;
Но наш Алесь стоит безмолвный,
И сам он, удивленья полный,
Мгновенно руку поднимает:
«Вот! Вот! Вы слышите? Стреляет!..»
«Что ж это, хлопцы? Вот так диво! —
«Директор» шепчет боязливо. —
Ужель Несвиж из пушек бьет?»
И Яська в дом бежит, орет:
«Сюда, сюда, эй, дядя, тетя!
Да что ж вы, право, не идете?
Идите быстренько, идите!
Что тут творится — поглядите!»
И так он охал, так он звал,
Что в хате всех перепугал.
«Нет у меня к тебе, брат, веры,
Хватаешь часто выше меры», —
Антось на это отозвался,
Но все же со скамьи поднялся
И натянул кожух на плечи;
И мать тотчас же прялку к печи,
Работу бросив, прислонила
И за Антосем поспешила.
Стоят и смотрят молчаливо
И ухом ловят — что за диво? —
Как будто выпь бубнит в болоте
Иль по кадушке черт колотит.
«Ну что, услышали? Что это?» —
«Директор» тихо вопрошает,
И страх беднягу пробирает.
«Эх, Яська, брат, идет комета, —
Пропали мы, кончина света! —
Сказал Антось, шутливо плача. —
Ох, Яська, Ясь, погиб ты, значит.
Не повстречаешься с родными,
Навек теперь прощайся с ними,
Их видеть больше не надейся…»
«Нет, дядя, что это? Не смейся!» —
Антося хлопцы обступили
И разом все заговорили.
«Идемте в хату! — молвит мать. —
Уж лучше в хате помирать».
И хлопцы видят — промахнулись,
Ошиблись в чем-то, обманулись,
Но в чем — узнать им интересно,
Пока же это неизвестно.
Антось идет и лишь хохочет,
Он сразу объяснить не хочет:
Порой любил Антось, признаться,
Над Яськой малость посмеяться.
А хлопцы думали-гадали
И в ход все способы пускали,
Чтоб разузнать, что там за сила,
Но ничего не выходило.
«Ну, дядя, хватит насмехаться:
Самим нам трудно догадаться,
Скажи, откуда эти звуки?»
«А ты же знаешь все науки,
Напихан ими до отказа
И знать про все ты сам обязан.
Какой же ты «директор», друже,
Выходит, что мудрец не дюжий,
Тем боле что предмет несложен…
Ну, кто «директору» поможет? —
С улыбкой дядя продолжает: —
Быть может, Костусь отгадает…
А ну-ка, постарайся, Костусь,
Тут дело очень-очень просто. —
И все взглянули на того,
Но он мотнул лишь головой. —
Да ты смелей! Чего стесняться?
Ведь ты ж охоч по льду кататься…»
«А чтоб вы, дурни, погорели! —
Тут батька вдруг сказал с постели.
Он там дремал, теперь поднялся
И в общий разговор вмешался,
У теплой печки ставши сбоку. —
Ох, вижу, в вас не много проку:
Такую глупость не понять!
Вам по затылку б надавать,
Тогда бы поняли небось,
Что и откудова взялось!»
Носы ребята опустили,
Сидит наставник, как на шиле:
Вот уж заноза так заноза!
«Да это ж лед трещит с мороза!» —
Алесь и Костусь вдруг вскричали
И тайну звуков разгадали.
У батьки гнев сошел на милость,
Лицо мгновенно прояснилось.
«Вот молодцы!.. А вы-то… эх!
Меньшие вас побили… Смех!
Один — большун, другой — учитель,
Наставник, всех наук рачитель.
Фу, стыд какой!» — их дядька кроет.
А Владя только хмурит брови:
«По пустякам какая ж стать
Была мне голову ломать?»
«О ты, великий Соломон,
Во всех науках ты силен!
А если так, скажи-ка вот:
С чего трещит наземный лед?»
Другая выплыла задача.
Потеет Яська, чуть не плачет,
Ответить хочет и боится
При всех позорно провалиться.
И Владя очи опускает.
«А штука, видите, такая, —
Сам дядька начал вдруг рассказ. —
Был, значит, паводок у нас,
Вода повсюду разлилася
И крепким льдом потом взялася,
Мороз ударил, и тогда
Вода ушла из-подо льда
И над землею лед повис.
Теперь и падает он вниз.
И только глыба упадет —
Такой и шум и гром пойдет,
Что будто пушки, в самом деле…
Ну что, теперь уразумели?»
«Я это знал, — Ясь отозвался, —
Да только высказать боялся».
«Я тоже», — Владя отвечал.
«А ты бы лучше помолчал, —
Отец на Владю напустился. —
Совсем ты, хлопец, обленился!
Не будет от тебя, знать, проку,
Уйдешь ты в жизни недалеко:
С твоей наукой — видно сразу —
Всю жизнь ты будешь коломазом».
{10}«Что ж, и колеса мажут люди, —
За это тоже плата будет!» —
Спокойно Владя отвечает
И смех всеобщий вызывает…
«А у меня вопрос есть тоже,
Кто на него ответить может? —
Внезапно Костусь речь заводит
И тем отцовский гнев отводит. —
Бывает, с неба иногда
Слетит падучая звезда,
Мелькнет на миг — светла, ясна, —
Куда ж девается она?
И до земли не долетает,
Над нею где-то пропадает».
Отец и дядька замолчали,
Что отвечать ему, не знали.
«Ага! — тут хлопцы подхватили. —
И мы вас тоже прищемили!»
«Да что сказать на твой вопрос?
Какой нам толк от этих звезд?
Звезда мелькнула и пропала,
Но нам с того корысти мало, —
Таким ответил батька словом. —
Явленье это, брат, не ново:
Частенько звездочки мелькают,
А где, сгорая, пропадают,
То, несомненно, тайна божья,
И знать ее никто не может:
Ведь выше головы не прыгнешь
И всей науки не постигнешь».
«Нет, почему ж? Постигнуть можно, —
Вмешался дядька осторожно, —
Все может объяснить наука,
Что астрономией зовется,
Что, как, откудова берется,
Замысловатая та штука.
И вы, коль будете учиться,
Ответа можете добиться.
Когда ходил я в школу сам,
То, помню, на уроках там
О звездах много говорилось,
Но все теперь перезабылось…»
«И я, — в беседу мать вмешалась, —
Сказать хотела, да боялась.
С тех давних пор, с тех самых лет,
Когда был создан белый свет,
Бог человеку на роду
Дал каждому свою звезду.
Она житьем руководит
И за судьбой людской следит.
Когда же душу бог возьмет,
Звезда тотчас и упадет.
И небо слух к земле приклонит,
И ангел вдруг слезу уронит.
Когда годов мне было мало,
То вечерами дед, бывало,
Об этих звездочках не раз
Среди детишек вел рассказ.
Он говорил им: «Коль кто сможет
Пока не сгибла служка божья —
В момент падения ее, —
Сказать желание свое,
То бог исполнит то желанье!»
И хлопцам это толкованье
Всех больше по сердцу пришлось
И в их душе отозвалось.
Их мир увлек необычайный
И глубиной своей, и тайной.
