Прощай, мой долгий труд.
Довольно! Дорога будь тебе легка.
Как наша родина, привольно
Живи ты, «Хата рыбака».
С тобою долго и упорно
Я шел, и думал, и мечтал,
С тобой я мирной жизни зерна
На нивы новые бросал.
И дни не уставали мчаться,
Года с тобой неслись, текли
За необъятный край земли.
И жаль мне с ними расставаться.
И грустно мне, моя поэма,
Ступить с тобой на тот порог,
Где исчерпается вся тема,
Где мне с тобою нет дорог.
В согласье жили мы с тобою,
И в суете походных дней
Всегда вдвоем, как брат с сестрою,
Немало мы прошли путей.
И вот подходит час разлуки,
Недолгий путь остался нам,
Пойду я по другим путям,
Пока не смолкнут сердца стуки.
Былые я припомнил встречи,
Припомнил дни своей весны,
Веселье, детство, тихий вечер,
Костер свой около сосны.
Притихла ночь меж сосен старых,
Костер погаснуть уж готов,
И шустрый ветер жатву жара
Сбирает с ярких угольков.
Последний уголь догорает,
Один, как будто сирота.
И слышу я, как пустота
Мне сердце в сумрак погружает.
Итак, последнее сказанье…
Приветствую тебя, мой край!
Победу празднуй! Ликованьем
Отважных воинов встречай.
Они идут, как волны моря,
И в ширь и в даль дорог твоих,
Пред ними отступает горе…
А сколько техники у них!
Глянь! Пушки их мощней дубовых
Тяжелых вековых стволов!
Когда же видел ты бойцов
Таких веселых и здоровых?
Идут не с запада — с востока!
Идут не с тем, чтоб в рабство взять!
Идут стремительным потоком,
Идут народу счастье дать
И возвестить освобожденье
От издевательства и слез,
Поставить крест на всех мученьях,
Каких он много перенес.
У командира и солдата
В душе живет наказ один:
Земли советской верный сын,
За правду в бой и в бой за брата!
И ту любовь к несчастным людям,
Что наш боец песет с собой,
Народ вовеки не забудет,
Ему доверясь всей душой.
И всюду, по лесам и селам,
Народ наш праздничной толпой
Выходит, светлый и веселый,
С улыбкой счастья молодой.
И всюду, зеленью увиты,
Воздвиглись арки в честь бойцов,
Народ спешит со всех концов
В объятья их принять открыто.
И все, кого носили ноги,
И стар и млад, бегут из хат;
Как мак на поле, у дороги
Толпятся тысячи девчат.
Как солнцем, радостью согреты,
Встречая новой жизни дни,
Они несут цветов букеты,
Таких же свежих, как они.
Проходят танки, и танкисты
Букеты ловят на ходу.
«Спасибо, девушка! Приду!..» —
И танк несется с шумом, свистом.
И вот где праздник был богатый
И небывалый — в Петрушах!
Когда советские солдаты
Остановились в их местах.
«Сынки мои вы! — торжествуя,
Встречает дед родных гостей,
Танкиста крепко он целует,
Прижав его к груди своей. —
Братки! Голубчики! Вы с нами!
Мы поджидали вас давно,
Чтоб к солнцу распахнуть окно!
Намучились мы тут с панами!»
Идут танкисты в окруженье
Мужчин, и женщин, и ребят,
И каждый в искреннем волненье
Их на руках носить был рад,
Таких родных и долгожданных, —
Иль мало думали о них?
Стол под скатеркой домотканой
Откуда-то явился вмиг.
Рыбак, он больше всех хлопочет:
«Браточки! Дайте хоть взгляну
На вас минуточку одну!»
И усадить за стол их хочет.
«Ну что за хлопцы! Молодчины!
Все как один! Как на подбор!
А ваши танки и машины?
Везде дорога им, простор!
Гляди какой! — И дед Кутейка
Постукал по броне. — Не тронь!
Нет! Это, брат, не самосейка!
Вот он какой, советский конь!
Паны ж кричали: «Из фанеры
Настроил танков большевик!»
Ты прикуси-ка, пан, язык!
Советских сил узнал ты меру!»
Танкисты в шлемах, в блузах синих
Им улыбаются в ответ.
Один, другой словечко кинет,
И в каждом ласковый привет.
Марина, сына взяв на плечи,
Стоит задумчиво одна.
И вся картина этой встречи
Волнует душу ей до дна —
Ну, просто б глаз не оторвала!..
Вдруг чей-то возглас: «Эй, Игнат!
Потешь молодок и девчат,
Чтоб Беларусь затанцевала!»
И в этот круг живой и тесный
Выходит смуглый, удалой
Танкист и песельник известный,
Лицом пригожий, молодой.
Через плечо ремень форсисто
Накинут ловкою рукой.
И на девчат глядят танкисты
И в пляс зовут их круговой.
И гармонист развел бывалый
Гармонь, прошелся по басам,
По самым тонким голосам —
И все запело, заплясало.
Такого праздника, признаться,
Давненько не бывало тут.
Танцуют пары, веселятся,
Ногами к небу пыль метут.
Сымон Латушка в такт баяну
Прищелкивает языком
И вдруг какому-нибудь пану
Грозится молча кулаком.
Баян замолк. И к баянисту
Подходит дед: «Скажи, родной,
Кто ты? Где край родимый твой?
Играешь больно голосисто!..»
И музыкант-танкист, краснея,
Лицо улыбкой осветил:
«Здесь родина моя! Хоть с нею
Знаком я только в детстве был.
Отец и мать перед войною
Скончались. Старшая сестра
Делила горюшко со мною —
Мы с ней остались без двора.
Как будто через паутину,
Я вижу беженский обоз,
С собою дядя нас повез,
Да взял в лесу одних и кинул».
Марина в трепетном волненье
К танкисту ближе подошла.
Рассказ о страшном том мгновенье
Пронзил ей сердце, как стрела.
«Скажите, — говорит несмело, —
Сестру-то вашу как же звать?…».
Спешит в танкисте загорелом
Черты родные распознать.
Танкист весь замер. И былое
Вернулось вдруг из забытья:
«Марина! Ты! Сестра моя!» —
Он вспомнил имя дорогое.
Марина слез не удержала:
«Так это ж он! Мой милый брат! —
На грудь ему лицом упала: —
Игнатка! Братик мой, Игнат!»
Немеет тут поэта слово…
Раскрылся людям новый мир,
И в честь его, всем дорогого,
Общественный начался пир.
Когда ж танкисты уезжали,
Их провожало все село,
Бесследно горюшко ушло:
Ведь все в них братьев повстречали!
Один пан Богут смотрит криво,
Как волк, уткнувшись в частокол,
С одною думою тоскливой:
Расплаты грозный час пришел!
Уж пан хозяйничать не будет!
Свой срок он прожил — и под мост!
Пойдет он — так народ присудит, —
Как говорится, псу под хвост.
А тут еще панам несчастье,
Других тяжеле во сто крат:
Не хочет воевать солдат!
Домой, коль нет уж панской власти!
Уже неделя, как пан Богут
Не смеет дом покинуть свой,
Лишь иногда он на дорогу
Пройдет вечернею порой.
И лишь дорога, хоть безгласно,
Ему все новости несет.
Посмотрит на нее — и ясно,
Каков военных дней исход.
Стоит пан Богут, притаился.
Вдруг видит: путник! Кто? Жолнер?
Бездельник! Негодяй! Позор!
Наверно, он от фронта скрылся!
К забору пан тесней пригнулся,
И сразу вздрогнул он, как лист.
Ужели он не обманулся?
Нет! Это… это… коммунист!
Он вспомнил ночь и шелестенье
Под крышу сунутых бумаг,
Как к хате он прокрался тенью,
Свой каждый вздох, свой каждый шаг.
Дыханье пану захватило:
Измучен путник, истомлен,
Лицо худое. Это он!
Идет возмездье — Смык Данила!..
Идет, шагает мерно, гордо,
Несет на палке узелок.
Идет с какой-то думой твердой…
И сразу пана страх обжег.
На двор осадника, на пашни
Бросает Смык холодный взгляд,
Как будто молвит: «Пан продажный,
Теперь за все ответишь, гад!»
Он взор отводит от усадьбы.
Ему скорей бы в Петруши!
Давно не знал родной души.
Скорей, скорей своих обнять бы!
Свернул он в сторону с дороги,
Идет, шагает напрямик,
Глядит на милые пороги,
К которым с детства он привык.
И все же в сердце нет покоя!
Увидит ли жену, сынка?
И вот несмелою рукою
Ворота он толкнул слегка.
Все тот же дворик с той же хатой,
Где каждый камешек знаком,
Куда ни поглядишь кругом,
Но тишиною все объято.
Щеколда брякнула на двери,
И он вошел в знакомый дом.
Глядит: Марина и Валерик
Сидят, как прежде, за столом.
Жена, его не узнавая,
Встает, тревогу затая.
И он, объятья раскрывая,
Кричит: «Маринка! Это я!»
О, сколько ж радости, утехи
Тут было всем! Примчался дед,
Соседи прибежали вслед,
И счастью не было помехи!
Все на Данилу, как на диво,
Спешат взглянуть, и каждый рад
Сказать привет семье счастливой:
Теперь их жизнь пойдет на лад!
Авген, кивая на Марину,
Сказал: «Ну что? Не прав я был?
Нашелся брат, и муж не сгинул,
А пан, вишь, лыжи навострил».
«Теперь уж мы с тобой, Данила, —
Воскликнул радостно рыбак, —
Построим дом свой. Так ведь? Так!
А пану Богуту — могила!»
«А как же вышли вы на волю? —
Спросил Сымон. — Пустили вас?»
«Нет дед! Злодеев своеволью
Пришел конец в заветный час, —
Данила отвечал, лелея
Сыночка на своих руках. —
Услышав про войну, скорее
Все разузнали, что и как.
Хозяева тюрьмы удрали,
Оставив старых сторожей.
Запоры сбили мы с дверей,
А часовых в подвал загнали.
Мы вышли из тюрьмы гурьбою,
Высоких помыслов полны.
Идем рядами, словно к бою,
И удивлялись нам паны:
«Полковник, гляньте: смело,
гордо Шагает штатский наш народ.
В строю, без суматохи, твердо
Рядами стройными идет».
«Да, — говорит полковник, — чисто
Идут, но дураком не будь!
Идут вперед, расправив грудь,
Не наши, пан, а коммунисты!»
