Бледнеет небо, птица бьет крылом.

Испуганно дрожит листва.

Старик пастух шапчонку снял рывком,

и слышны причитания слова:

«Отчизна! Люди!»

Замолкни, утро! Стихни, тишина!

Пусть вся земля застынет на мгновенье,

чтоб выстрелы услышала она

и слова каждый звук в последнем пенье:

«Отчизна! Люди!»

Ты, солнце, выглянь из-за облаков

и освети разверстую могилу,

чтоб веселей, бодрей им сделать было

последние десятки их шагов.

Благоухай, осенняя трава,

последнее их ложе окаймляя.

Пускай у них замлеет голова

от запахов родного края.

Последний крик, последний их привет

ты, ветер, унеси в леса и горы,

чтобы узнали родины просторы,

кто вспомнил их в последний свой рассвет.

«Отчизна! Родина!» – кричит гора горе.

«Отчизна!» – подхватила вся округа,

перекрывая эхом пулеметы,

а издали, как будто голос друга,

доносится из свежей их могилы:

«Я здесь, отчизна!»

Когда промчится ваша юность, птицы,

что делаете вы, дрозды, овсянки и синицы?

Ты, жаворонок, что устал бороться с вышиной?

Что зяблик делает под августовским светом,

когда приходит срок прощаться с летом

и пенье птиц заглушено поющей тишиной?

Почуяв аромат снегов, дыхание мороза,

услышав осени шаги, что делают леса?

Что делаете, тополя, что делаешь, береза,

когда минует лето, и слышен ветра свист,

и по ветру кружится ваш первый желтый лист,

и облака над вами плывут, как паруса?

Когда в хрустальной синеве летают паутинки,

что делаете вы, поля, луга, покосы,

когда колючий иней все одел,

когда в железную броню закованы травинки,

и стали искристым ледком сверкающие росы,

и в изгороди ломонос внезапно поседел?

Когда от северных высот за южные отроги

подует ветер ледяной, что делает вода,

когда стихают подо льдом порывы и тревоги,

когда потока синева

внезапно вянет, как трава,

и цепенеет пульс, и плеск смолкает навсегда?

Осень сменяет лето, пятый раз сменяет,

а тонкая, словно ящерка, девочкина косичка

лежит в Освенцимском музее – живет и не умирает.

Мамины пальцы сгорели, но все-таки ясно видно,

как девочку в путь-дорогу пальцы те собирают,

то они цепенеют, то беспомощно виснут

и черную ленту предчувствий в тонкую косу вплетают

Туго косичка закручена, не расплетется до вечера.

Слезные змейки стелются – мама горько плачет.

Девочка улыбается ласково и доверчиво,

девочка не понимает, что эти слезы значат.

Вот палачи ледяные – банды их ясно вижу -

косят людские волосы, мечут в стога большие.

Легкие детские локоны ветер уносит выше,

в грузные копны сложены женские косы густые.

Словно шерсть настриженную, словно руно овечье,

в кучи их кто-то сваливает и приминает ногами.

Вижу – пылают яростью большие глаза человечьи,

вижу старух испуганных рядом со стариками.

То, что словами не выскажешь, тоже вижу ясно:

пламя пышет из топки и палачей озаряет,

длинные их лопаты – от детской крови красные,

стылые детские трупы в топку они швыряют.

Вижу седины бедные – все в серебристом инее,

и рядом – как ящерка – тонкую девочкину косичку,

вижу глазенки детские – большие, синие-синие.

Даже тысячу лет проживши,

после смерти я буду схожа

с теми, кто не родился.

Даже век свой прожив счастливо,

после смерти я буду схожа

с теми, кто плакал.

Даже запятнанная клеветою,

после смерти я буду cxoжa

с теми, кого хвалили.

Даже память оставив в душах,

после смерти я знать не буду,

что меня вспоминают.

Даже мудрость впитав земную,

после смерти я знать буду меньше,

чем ком земли у дороги.

Даже доброе сердце имея,

после смерти я стану

равнодушнее камня.

Даже радуясь ясному солнцу,

не смогу после смерти

выйти из мрака.

И, полна сознания жизни,

после смерти я знать не буду

о том, что жила на свете.

Умер дед

Сокровенно, обыкновенно,

Словно с ним ничего не случилось,

Словно приснилось,

Словно встанет

Чуть свет,

Спозаранок,

И отправится дед

На рынок.

Умер дед совсем неожиданно.

Только тихо исчезли гости,

Только мама

От этой вести

Завопила

И вдруг упала,-

А тогда и на нас напало:

Стали колоться в горле

Какие-то странные кости,

Которые вовсе -

Не кости.

Помчались зажженные свечи,

Помчались безглавые мухи,

Помчались по дому,

И вверх -

На карниз,

И вниз,

Словно что-то искали у нас.

Ох, все они попросту падали с ног,

Чтоб нечто найти,

Эту некую малость,

Крупицу, которая здесь потерялась.

Но ни одна из горящих свечек

И ни один

Живой человечек

Нам не могли объяснить словами,

Что же такое потеряно в доме,

Как же его настоящее имя?

И завыли тогда

Гардеробы

Хриплым воем

Бездонной утробы,

И на наших железных щеках

Появился зеркальный прах -

Это рассыпалось зеркало,

Выдав зеркальный страх.